в мой череп. Ты чувствуешь это постоянно? Сильную боль, жесткую агонию без передышки?» Мусси посмотрел мне в глаза. Он испытал облегчение, что я, пусть и ненадолго, но прочувствовала его постоянное состояние. Это многое значило для него. Я смогла проникнуть в его мир настолько, чтобы физически почувствовать его боль. Это создало доверие между нами.
Мусси много пил и никак не мог избавиться от этой привычки. Он застрял в ловушке угрызений совести и ненависти к себе. Он пытался держать себя в руках и не хотел просить о помощи или поддержке. Это казалось ему унизительным. Мужчинам особенно тяжело ощущать собственную слабость. Само это слово кажется ругательным. Все это напоминало Мусси о его конфликтных отношениях с отцом, который теперь возложил все ожидания на единственного сына. Он не признавался в этом, но Мусси все понимал: «Он хочет, чтобы я оправдал надежды, которые он возлагал на Хашима. Но что бы я ни делал, я не смогу стать Хашимом». Мусси с трудом переносил встречи с отцом: они вызывали у него огромную ярость. «Отец хочет, чтобы я стал более верующим, – сказал он. – Однажды мне приснился страшный сон. Во сне я убил его и продал тело ради денег. Думаю, не нужно пояснять этот сон, вы и сами все понимаете».
Летом мы сделали перерыв, который плохо повлиял на Мусси. Он страдал от одиночества и очень злился – ругался с друзьями, продавцами в магазинах, каждым человеком в своей жизни. Он убеждал себя, что все люди его подвели и разочаровали. В душе Мусси понимал, что на самом деле скорбел по Хашиму, но ему было слишком больно признать это.
Я попросила Мусси выразить свой гнев через образы: описать различные версии сверхновой звезды, которая стала условным обозначением его яркой внутренней ярости. Эта техника сработала. Мусси увидел, что он загорелся, закричал и взорвался. Мы вместе наблюдали, как он сжигает свое старое «я», словно мусор, и воскресает из пепла, как феникс. На одном из наших самых увлекательных сеансов Мусси представил себя в виде ревущего пламени. Я спросила у него, что появлялось из огня. Он заплакал и, дрожа, описал печальный образ: «Вокруг все серое. Ничего, кроме пепла». Мне захотелось обнять Мусси, но я сдержалась. Я решила, что буду выглядеть слишком назойливой. Но я сказала ему, что чувствую близость между нами и вижу, каким молодым он был, как нуждался в заботе и любви. Этих слов оказалось достаточно. Мусси успокоился, его дыхание восстановилось.
Со временем Мусси стало лучше, и он начал постепенно возвращаться к повседневной жизни. Тогда мы начали работать над его отношениями. Он любил свою мать, но избегал ее, потому что она была очень требовательной. Ярость по отношению к отцу угнетала его, и Мусси хотел освободиться. Иногда он приходил на сеанс вприпрыжку, чувствуя себя гораздо счастливее, словно ребенок, полный жизни. Но горечь и гнев из-за отца были такими сильными, что проникали в мое тело и размывали мысли. Я сказала ему об этом, и снова что-то в моем отношении успокоило его. Мусси постепенно смирился с тем, что он не избавится от сильных противоречивых чувств по отношению к родителям. Зато он понял, что чувства не должны управлять им. Один из сеансов был очень болезненным: Мусси осознал свою «позорную сторону» и расплакался. Затем он повернулся к своей «лучшей стороне», которая любила и принимала его таким, каким он был. Это вызвало еще больше слез. Обе стороны словно играли в перетягивание каната: то упорно тянули, то отпускали. Но в конце сеанса Мусси с облегчением выдохнул: «Мой мозг расслабился».
Со временем внутренние образы Мусси изменились, смягчились. Мысленно он видел Хашима, но не мог долго удерживать его образ: «Если я думаю о нем, то не цепляюсь за воспоминание. Я позволяю ему проникнуть в мои мысли и потом исчезнуть. Это очень помогает. Воспоминание появляется и уходит». На один из сеансов Мусси надел часы Хашима и гладил их, пока вспоминал брата – как они катались на велосипеде, играли на приставке, подшучивали друг над другом. Мусси очень скучал по Хашиму, но не позволял себе думать о нем постоянно. «Это слишком больно, – сказал он. – У меня должны быть и хорошие дни».
Мусси чувствовал растущую энергию и уверенность благодаря работе, дела на которой постепенно улучшались. Он завел щенка и очень радовался этому. Мусси видел, как его поведение влияет на собаку, и осознал важность постоянства. «Это оживило мою жизнь», – поделился он.
Однажды Мусси пришел к своему отцу и увидел, что тот держит в руках свидетельства о рождения и смерти Хашима. Мусси сказал ему: «Самое важное свидетельство – о рождении, потому что он был здесь, он был жив. Он сделал много хороших вещей. Нет причин горевать, лучше вспомнить хорошие моменты, которых было немало».
Мусси начал забывать о сеансах, и мы обсудили, не пора ли завершить нашу работу. Он сказал мне, что не «любит концовок», но мы все равно выбрали день. На последнем сеансе Мусси поблагодарил меня. Он сказал, что может доверять мне («Я вижу это по твоим глазам»), и ушел, не заплатив.
Фазия
Мои отношения с Фазией были очень современными. Она нашла мои контакты в Интернете, и мы еженедельно проводили сеансы по Skype. Я не встречалась с ней лично, но видела ее гостиную и изредка детей – двух сыновей-подростков и дочь. Иногда один из мальчиков помогал уладить технические проблемы. Половину сеанса я проводила с Фазией и ее мужем. Такой метод работы позволял увидеть больше, чем личные встречи.
Фазии было 45 лет. Она родилась в Пакистане, переехала в Великобританию и работала семейным врачом в Бирмингеме. Полгода назад ее старшей сестре Алии диагностировали болезнь двигательного нейрона. Алия была самым близким человеком в ее жизни. Они родились в большой семье, Фазия была старше всего на 18 месяцев. Они считали друг друга сестрами-близняшками и делились малейшими подробностями своей жизни. Два года назад Фазия решила оставить сестру и переехать в Великобританию ради лучшего будущего своих детей. Это решение далось ей очень нелегко, и не только потому, что она любила свою сестру. Просто это шло вразрез с культурными нормами ее страны, в которой принято жить всей семьей. Поскольку специальная медицинская помощь в Пакистане была Алии не по карману, о ней заботились ее родственники. Они знали лишь то, что Алии осталось жить четыре года. Фазия осознавала свое бессилие.
На наших первых сеансах Фазия злилась на диагноз и плакала. Она не могла смириться со своей беспомощностью: ей хотелось помочь сестре. Фазия была врачом, но она не знала,
