гнев на отца и разобраться в своих потребностях. После смерти отца она согласилась управлять его компанией, но эта сфера деятельности ее не интересовала. После долгих обсуждений с ее матерью (некоторые разговоры заканчивались истериками Руфи) было решено продать бизнес. Это полностью изменило жизнь Руфи: такое решение создало личное пространство между ней и отцом, а также позволило довериться своему мнению и действовать исходя из него. Как только эта огромная проблема была решена, Руфь смогла перейти к теме смерти брата Дэниела, говорить о боли и растрате огромного потенциала, а также о том, что о некоторых вещах она никогда не узнает.
Мысли о Дэниеле в первую очередь вызывали отчаяние и печаль. Руфь оплакивала будущее, которого у него никогда не будет, и отношения, которых она никогда не построит с ним. Руфь не была особенно близка с братом: они виделись лишь пару раз, и она не знала, каким он был человеком. Она не могла решить, нужно ли знакомиться с его матерью. Как всегда, Руфи тяжело давалось принятие решения. Ее волновало, не предаст ли она свою мать, если решит встретиться с любовницей отца. Наконец Руфь приняла решение: «Дэниел не сделал ничего плохого. Он был жертвой с самого рождения. Я хочу встретиться с его матерью ради него – в конце концов, он был моим братом».
После встречи с матерью Дэниела Руфи стало хуже, хотя она узнала больше о брате. Дэниел всю жизнь хотел, чтобы отец открыто признал его как своего сына, но этого так и не произошло. Он был умным и чутким мальчиком, но его самооценку серьезно подорвало существование «таинственного отца». Из-за этого он плохо учился в школе и не мог завести друзей. Он стал одиночкой. Дэниел и его мать побывали на похоронах отца Руфи, но их никто не узнал. Смерть Дэниела, как и его рождение, была внезапной нежеланной случайностью.
В конце концов мы с Руфью признали, что история ее отца осложнялась распределением чувства вины. Руфь не могла ополчиться на отца в силу многих смягчающих обстоятельств – он ведь тоже был жертвой. С учетом событий, выпавших на его долю, он сделал все возможное, чтобы прожить достойную жизнь. Но он передал часть своей травмы своим законнорожденным и внебрачным детям.
На последнем сеансе Руфь сказала: «Терапия похожа на увеличительное стекло: хоть она порой и выматывает, я увидела то, чего никогда бы не увидела. Возможно, я могла бы ходить на сеансы всегда, такую фантастическую помощь они оказывают. Но, наверное, мне стоит отказаться от терапии, чтобы начать жить в этом мире».
Мусси
Когда Мусси вошел в мой кабинет, я испугалась, но не потому, что он мог навредить мне. Скорее это я могла навредить ему. Именно таких мужчин я инстинктивно избегала. Мусси хорошо одевался, носил дорогие часы и громко говорил, изображая из себя альфа-самца. В центре его системы ценностей были деньги: сколько он зарабатывал, какой большой была его квартира, какой быстрой машиной он управлял. Когда Мусси платил мне, то отсчитывал купюру за купюрой, отчего у меня складывалось впечатление, что он расплачивается со мной, как с проституткой.
Мусси был широкоплечим мужчиной среднего роста, ему не было и 30 лет. Его отец, иранец по происхождению, развелся с его матерью-англичанкой. Мусси постоянно улыбался, но улыбка не сочеталась с печалью в его глазах. Он пришел ко мне, потому что четыре месяца назад его младший брат Хашим покончил с собой. Он застрелился, когда приехал к матери на ее день рождения. Это стало абсолютной неожиданностью для семьи. Хашим был на три года младше Мусси, учился на последнем курсе университета. По мнению Мусси, Хашим стал параноиком из-за того, что еще со школы курил травку. Мусси сказал мне, что его брат покончил с собой не из-за плохой жизни, а из-за наркотической зависимости, которая «сделала его психически больным».
Хашим приехал к матери в ужасном состоянии. Он мучился паранойей и думал, что за ним кто-то гонится. Мать очень беспокоилась о нем и на следующий день отвела к психиатру. Врач выписал лекарство и назначил прием на следующей неделе. Вечером того же дня, пока мать готовила ужин, Хашим нашел ключ от оружейного шкафа (его дедушка был отличным стрелком и оставил охотничье ружье своим внукам) и застрелился в гараже.
Несмотря на напускную уверенность, Мусси был потрясен. Он постоянно представлял тот выстрел. Он не мог понять, почему брат свел счеты с жизнью. Мусси постоянно прокручивал в голове их последний телефонный разговор. Он был за рулем, следил за дорогой и сказал брату, что перезвонит. Через четыре часа Хашим был мертв. Каждый раз, когда Мусси вспоминал тот последний звонок, он хотел, чтобы он закончился иначе. Он считал, что должен был успокоить брата и помочь ему избавиться от суицидальных мыслей. Мусси застрял в прошлом и не мог смотреть в будущее. Он чувствовал, что один выстрел разрушил не только жизнь его брата, но и его собственную. Мать, которая и без того волновалась за Хашима, теперь находилась в полуобморочном состоянии. После того как она услышала выстрел и нашла сына мертвым, ей диагностировали посттравматическое расстройство. Мусси сообщил мне, что его отец, который в последние годы стал убежденным мусульманином, стыдился своего сына-самоубийцы и испытывал ярость.
Я понимала, что после самоубийства Хашима Мусси чувствовал, что потерял не только брата, но и фактически родителей. Как-то мать сказала ему: «Я носила его в своем животе. Твоя утрата не сравнится с моей». Родители считали, что их горе намного превосходит горе Мусси. Из-за этого он думал, что недостоин своих чувств. Теперь он фактически стал «мамой» своей матери, которая целыми днями лежала в темной комнате. Он испытывал противоречивые чувства по поводу ее решения отдалиться от него: обиду, желание защитить ее, любовь и ярость. Друзья Мусси интересовались самочувствием его матери, но никому не было дела до его чувств. Это обострило его отношения с матерью.
В наших отношениях тоже была трещина, от которой я должна была избавиться. Суицид – сложное направление работы для психолога. В недавнем прошлом религиозные организации по всему миру считали суицид грехом. Иудаизм и христианская церковь лишь недавно изменили свое мнение, в то время как в исламе суицид по-прежнему запрещен. Самоубийц нельзя хоронить на освященной земле. Семьи таких людей становятся изгоями. Разумеется, я не осуждала Мусси. Я сочувствовала ему. Мне было жаль, что в его жизни произошло такое тяжелое событие. По своему опыту я знала, что процесс восстановления будет долгим. Семьи самоубийц могут испытывать смесь токсичных чувств: огромную вину, ярость, отчаяние, беспомощность, безысходность,
