молча поднимается, подходит к
тазу под умывальником, просмаркивается и, ополоснув руки, снова садится за стол. Мать же и
вовсе не говорит ничего. Роман невольно усмехается: если вспомнить, на каких матюгах пронесла
она его недавно по поводу Наташки, так какая ей разница – партийный он или нет?
…Конечно же, наибольшая глубина того эротического океана, что не даёт теперь покоя,
находится в городе, куда Романа тянет уже, как хищную рыбу. Не будешь же здесь, в Пылёвке,
знакомиться то с одной девчонкой, то с другой. Тут всё, как на ладони. Зачем позорить и себя, и
родителей? А город большой, там друг друга все не знают. И потому город развратней уже от своей
величины. Вот оно, настоящее место для проявления энергии! Влечение к женщинам ощущается
теперь как неугомонная энергия внутри себя. О том, что молодёжь уезжает из села, пишут во всех
газетах, объясняя это явление разными социальными и экономическими причинами: отсутствием в
сёлах спортплощадок, хороших кинотеатров, занятий по душе… Но кто знает, отчего она, эта
молодёжь, уезжает на самом деле? Сослаться можно на что угодно. Спроси сейчас об этом
Романа, и он тоже ответит первое, что на ум придёт, например, то, что здесь ему не нравится
клуб…
Однажды вечером они стоят у этого клуба с Тоней Серебрянниковой, поджидающей Борю.
– Интересно, а вот чего ты хочешь в этой жизни? – спрашивает её Роман.
– Только одного – замуж за Борю! – восклицает Кармен. – Я люблю его так сильно, что сильнее
уже нельзя. Я нарожаю ему столько детей, сколько он захочет. Я хочу быть просто хорошей женой
и хозяйкой.
И надо слышать её голос, видеть её глаза и милые цыганские ямочки, когда Тоня, струясь
пылким чувством, провозглашает свою простую задачу. Будь она сейчас спокойна, то, наверное,
для целой жизни этого дела было бы маловато, но замешанная на таких чувствах, жизнь её
кажется уже плещущейся через край. И если бы Тоня сказала свои горячие слова, думая не о
Боре, а о нём, то тогда можно было бы и от города отказаться. Да ещё можно было бы отказаться.
И никаких значительных планов больше не иметь. Однако и теперь это предназначено для другого.
И снова вечером трудно заснуть. Это что, уже какая-то система, что он на полшага отстаёт от
других? Да ему надо было на Тоню внимание обратить, а не с холодной Пугливой Птицей время
терять…
Подводя родителей к мысли о своём отъезде, Роман намеренно вздыхает о скуке в селе, о
бесповоротной бесхозяйственности, о том, что надо какую-то профессию приобретать. Отец
хмурится, вынужденно соглашаясь с ним и совершенно ясно догадываясь, куда он клонит. У
Маруси и Михаила опускаются руки. Выходит как раз то, чего они боялись: сын отрывается от них
и, возможно, уже навсегда. Как его потом сюда вернёшь? А ведь он дорогой, единственный…
Жалко его отпускать.
– И куда же несёт-то тебя? – с безнадёжностью говорит мать, когда уже упакованный чемодан
Романа стоит у порога. – Мы ведь тебя так ждали… Оставался бы. Женился бы… Ох, от такой
девки отвернулся… Дурак ты дурак…
– Спасибо, хоть благословила, – с грустной, виноватой улыбкой отвечает Роман.
Огарыш смотрит на Романа со смешанными чувствами. Из армии сын пришёл каким-то
странным, зато теперь он уже как все, поступки его понятны. Но, наверное, для жизни это лучше и
надёжней.
– Эх, Ромка, Ромка, – со вздохом, как бывало в детстве, говорит он и вдруг добавляет, – а ещё
партейный…
Это словно удар под дых. Отец хорошо понимает истинные причины, которые гонят его в город.
Лицо Романа вспыхивает стыдом. А что тут ответишь? Что изменишь?
Марусю и Михаила мучит вина: сыну о его истинном происхождении так и не сказано ничего.
Если только он уже не знает этого от других. Заговорить об этом, пока он был рядом, не решились,
а уж при отъезде и вовсе. А если он из-за этого возьмёт, да и отпадёт насовсем?
ГЛАВА ПЯТАЯ
Покорение открытого города
В Чите Роман Мерцалов сходу устраивается учеником электромонтёра на завод (ребята после
армии ценятся всюду) и одновременно поступает на курсы электромонтёров. Учеба, совмещаемая
с практикой, совсем не трудна, да и прямые его обязанности на заводе пока что просты: разбирать
и промывать в лёгкой, почти воздушной на ощупь солярке грязные электромоторы, потом
40
смазывать их и собирать. Кроме того, в обязанности ученика входит замена длинных, как палки,
постоянно умирающих неоновых ламп на самой верхотуре цеха при помощи очень высокой
расхлябанной стремянки. Обязанности свои он, оказавшись в строгой обстановке, исполняет по-
армейски чётко и без рассуждений.
Где-то здесь же, в Чите, живёт Серёга Макаров, и хорошо было бы его отыскать. Судя по его
адресу, они обитают в одном районе города, ходят по одним и тем же улицам, видят одних и тех же
прохожих, только сами пока никак не столкнутся. Хотя, конечно же, нелепо старым, лучшим
друзьям встречаться случайно. Желание отыскать Серёгу отчётливо держится первую неделю, а
потом как-то незаметно стихает. И на это есть причины.
В детстве их дружба начиналась с вражды. Оба – единственные и оттого очень дорогие для
родителей дети. Правда, Роману даётся от этого полная свобода во всём, а отличнику Серёге
достаётся полная неволя. Мать его, Надежда Максимовна, буквально глаз с него не сводит. Серёга
какой-то неловкий, у него постоянно что-нибудь ушиблено: не одна рука, так другая, не рука, так
нога. Он почему-то падает там, где другой никогда не упадёт, ударяется там, где другой не
ударится. Скорей всего это из-за двух его физических изъянов. Во-первых, из-за
непропорционально большой головы, лишающей Серёгу всякого равновесия, а во-вторых – из-за
плоскостопия. Ну, с плоскостопием-то всё понятно – любого человека придави такой внушительной
головой, так и у него стопы выпрямятся. Только у Серёги это плоскостопие, кажется, во всём: в
походке, в любом жесте и движении. А вот голова у него, напротив, совсем не плоскостопая –
пятёрки так и сыплются в дневник. Однажды Серёга жалуется, что из-за этих плоских стоп его,
наверное, даже в армию не возьмут. Ох, как здоорово его потом можно было бы этим подразнить,
если б он сам не страдал от такой перспективы. Так что смеяться тут над ним даже как-то и не в
удовольствие.
Видимо, потому, что Серёга не только родительский, но и учительский любимчик, да и сама
Надежда Максимовна – учительница в младших классах, самомнения в нём – хоть отбавляй.
Белобрысому Роману он приклеивает прозвище
