В неблагополучной семье всегда присутствует совместное отрицание действительности. Независимо от сложности проблем семью нельзя считать неблагополучной, если в ней не проявляется такое отрицание.
Если кто-либо из членов неблагополучной семьи пытается разрушить отрицание, — к примеру, называя вещи своими именами, — остальные начинают выступать против него. Чтобы вернуть «выскочку» на место, его часто высмеивают, а если и это не помогает — исключают из круга внимания, привязанности и совместной деятельности.
Никто из тех, кто пользуется защитных механизмом отрицания, не принимает сознательного решения отключиться от реальности носить шоры, чтобы не замечать слова и поступки окружающих. Никто не принимает решения игнорировать свои эмоции. Это «просто случается», когда психика в своей борьбе против ошеломляющих конфликтов, страданий и страхов прекращает прием слишком мучительной информации.
Предположим, что девочка, чьи родители часто ссорятся, приглашает подругу переночевать у себя дома. Обе девочки просыпаются поздней ночью из-за громкой перебранки родителей. «Ну и шумные у тебя предки, — шепчет гостья. — Почему они так раскричались?» Смущенная дочь, лежавшая без сна на протяжения многих подобных ссор, уклончиво отвечает: «Не знаю», — и лежит, мучаясь от стыда. Юная гостья не может понять, почему ее подруга вскоре начинает избегать ее.
Гостью избегают потому, что она была свидетельницей семейной тайны своей подруги и служит напоминанием о том, чего подруге хотелось бы не замечать. Смущающие события, такие, как ссора родителей в присутствии постороннего человека, являются столь мучительными, что дочери гораздо удобнее отрицать правду и избегать всего и вся, что может грозить разрушением ее заслону от страданий. Она не хочет чувствовать стыда, страха, гнева, беспомощности, паники, отчаяния, жалости, возмущения, отвращения. Но поскольку ей приходится иметь дело с этими сильными конфликтующими эмоциями, если она позволяет себе что-либо чувствовать, она предпочитает вообще ничего не чувствовать. В этом заключается корень ее потребности контролировать людей и события своей жизни. Посредством контроля над происходящим она пытается создать для себя ощущение безопасности. Никаких потрясений, никаких сюрпризов, никаких чувств.
Любой человек, попавший в неловкую ситуацию, так или иначе ищет способ обрести над ней контроль. У членов неблагополучных семей эта естественная реакция становится гипертрофированной из-за слишком сильных страданий. Вспомните историю Лизы. Когда родители давили на нее, попрекая плохой успеваемостью в школе, существовала некая надежда на то, что учебные дела можно поправить, однако оставалось мало шансов справиться с алкоголизмом ее матери, и поэтому вместо того, чтобы взглянуть в лицо разрушительным последствиям своего бессилия, члены семьи выбрали веру в то, что источником проблем является недостаточное усердие Лизы.
Если помните, Лиза тоже пыталась улучшить (держать под контролем) ситуацию, стараясь «быть хорошей». Ее хорошее поведение никоим образом не являлось естественным выражением ее восхищения своей семьей и своей жизнью. Каждое дело, за которое она бралась, представляло собой отчаянную попытку улучшить невыносимые семейные условия, за которые она как ребенок чувствовала себя ответственной.
Дети неизбежно, испытывают чувство вины и стыда за серьезные проблемы, возникающие у их родителей. Это происходит потому, что благодаря своей мечте о всемогуществе они считают себя причиной возникновения семейных проблем и одновременно волшебниками, обладающими властью изменить обстоятельства к лучшему или к худшему. Многие родители или другие родственники активно винят несчастных детей в существовании проблем, над которыми дети не имеют никакой власти. Но даже если обвинения не высказываются открыто, ребенок будет принимать на себя большую часть ответственности за семейные неурядицы.
Нам нелегко и неудобно признать, что самоотречение, хорошее поведение и готовность помочь на самом деле могут являться такими попытками обрести контроль над ситуацией, за которыми не стоит альтруистических побуждений. Это соображение было просто и наглядно отражено в рисунке на двери кабинета в лечебном учреждении, где я когда-то работала. Рисунок представлял из себя поделенный пополам круг, верхняя половина которого изображала ярко-желтое восходящее солнце, а нижняя половина была закрашена черным. Подпись гласила: «Помощь — солнечная сторона контроля». Рисунок напоминал нам, консультантам, а также нашим клиентам о необходимости постоянно следить за побуждениями, лежащими в основе нашей потребности помогать другим людям и изменять их жизнь.
Когда попытки помочь становятся линией поведения людей, выросших в неблагополучных семьях, следует всегда усматривать за этими попытками стремление обрести контроль. Когда мы делаем для другого человека то, что он может сам сделать для себя, когда мы планируем его будущую или повседневную деятельность, когда мы настаиваем, советуем, напоминаем, предупреждаем или улещаем другого человека, не являющегося маленьким ребенком, когда мы не можем вынести мысли о последствиях его поступков, стараясь либо изменить сами поступки, либо избежать их последствий, — это называется потребностью в контроле. Мы надеемся, что, сумев обрести контроль над другим человеком, мы сумеем обрести контроль и над собственными чувствами по отношению к нему. И, разумеется, чем упорнее мы пытаемся это сделать, тем менее удачными оказываются наши попытки. Но мы не можем остановиться.
Женщина, привыкшая к отрицанию и испытывающая потребность в контроле, будет тянуться к ситуациям, требующим проявления этих двух черт. Отрицание, удерживающее ее от связи с реальностью и с собственными чувствами, приведет ее к взаимоотношениям, чреватым трудностями. Затем она задействует свое искусство помощи/контроля, чтобы сделать ситуацию более терпимой, в то же время отрицая наличие настоящей проблемы. Отрицание питает потребность в контроле, а неизбежная неспособность держать все под контролем питает потребность в отрицании.
Эта динамика проиллюстрирована в нижеследующих историях. Женщины, рассказывающие их, обрели глубокое понимание причин своего поведения с помощью терапии и/или участия в группах взаимной поддержки. Они смогли понять, чем в действительности являлось их стремление помочь: подсознательно мотивируемой попыткой отрицать собственные страдания, контролируя ближайших к себе людей. Сила желания каждой женщины быть полезной своему партнеру указывает на болезненную потребность, а не на свободный выбор.
Конни: Тридцать два года, разведена, имеет одиннадцатилетнего сына.
— До терапии я не могла вспомнить ни единого предмета, служившего темой для ссор моих родителей. Я помнила только то, что они постоянно ссорились: ежедневно, ежечасно, почти ежеминутно. Они критиковали друг друга, не соглашались друг с другом и оскорбляли друг друга, а мы с братом смотрели на это. Отец оставался на работе так долго, как только мог, но рано или поздно ему приходилось возвращаться домой, и тогда все начиналось сначала. Моя роль в семье заключалась, во-первых, в том, чтобы делать вид, будто ничего плохого не происходит, а во-вторых, я должна была пытаться отвлечь внимание родителей и развеселить их. Я растягивала рот в широчайшую улыбку и высказывала как шутку любую глупость, которая мне приходила в голову. На самом деле внутренне я была смертельно испугана, но выказывать признаки страха означало испортить представление. Поэтому я шутила и кривлялась, и вскоре это стало моим основным занятием. Я так напрактиковалась в остроумии дома, что через некоторое время стала вести себя так же и во всех других местах. Я всегда до блеска отшлифовывала свои выступления. В основном мое поведение сводилось к следующему: если что-то шло не так, я игнорировала это, в то же время пытаясь замаскировать неудачу. Последняя фраза может служить кратким описанием того, что произошло с моим браком.
Я познакомилась с Кеннетом возле бассейна, неподалеку от нашего дома. В то время мне было двадцать лет. Он был очень загорелым и привлекательным — в стиле серфингиста или «пляжного льва». Тот факт, что он заинтересовался мною настолько, что выразил желание жить со мной вскоре после нашего знакомства, породил во мне самые радостные ожидания. К тому же он, как и я, был внешне необычайно жизнерадостным. Я решила, что у нас есть все основания для совместного счастья.
Кеннет был немного нерешительным в том, что касалось его карьеры и жизненных планов. Я поощряла его как могла. Я была уверена, что предоставляю ему необходимую поддержку и помогаю его талантам расцвести в полную силу. С самого начала я принимала практически все решения относительно нашей жизни, но он по-прежнему каким-то образом делал именно то, что хотел делать. Я чувствовала себя сильной, а он знал, что в любую минуту может опереться на меня. Полагаю, это было то, в чем нуждался каждый из нас.
