Ловушка диагноза. О психотерапевтах, которые изобретают все больше болезней и все меньше помогают людям - Михаэль Мари

Системный вопрос «Какую социальную проблему решает подобное развитие?» в этом отношении показателен, ведь социологии в необычных явлениях важна не индивидуальная проблематика, а последствия для общественных взаимосвязей, то есть реакции многих людей на конкретные социальные обстоятельства. Таким образом, массовое распространение психических симптомов приобретает смысл и положительную оценку.

В случае революционных изменений ответ на системный вопрос окажется простым. Мятежами и бунтами хотят уничтожить угнетение. Забастовками – решить проблему малой зарплаты или плохих условий труда. А как индивидуумы могут решать свои насущные проблемы в мире, где почти не осталось рабочего класса и профсоюзов и трудовые договоры заключаются на определенный срок, где нельзя возлагать ответственность ни на королей, ни на диктаторов, ни на банки, ни на кого-нибудь еще и в конечном счете виноват сам человек, ведь он ходил на выборы?

Отдельному человеку, который не находит во внешнем мире никого, против кого может восставать, также и потому, что сделал требования этого мира своими собственными, остается лишь психическое сопротивление, протест против самого себя. Когда оно становится массовым, психический бунт превращается в социальный.

Современная психотерапия со своими цифрами и диагнозами не обращает внимания на социальное значение психических проблем, в принципе она вынуждена его игнорировать, иначе возникнут проблемы с классификацией. Кто «оправданно» пребывает в депрессии, а кто «неоправданно»? Этого никто не может решить.

Психотерапия, терапевтически наблюдая за якобы несовершенным человеком, в некотором смысле вырывает его из общественных взаимосвязей. Даже такие древние и распространенные во всех обществах явления, как прорыв к сверхнормальным состояниям сознания – в результате наркотиков, пьянства, эротических эксцессов или другого экстремального поведения, – с психотерапевтической точки зрения кажутся проблематичными и получают статус болезни.

Если бы революционеров (скажем, «арабской весны» или мирной революции в ГДР) подвергли психотерапевтическому исследованию, то единодушно констатировали бы у них психические отклонения: например, у революционеров первых рядов налицо особая семейная ситуация – авторитарный отец, беспомощная, страдающая из-за него мать и ребенок, с самого начала мечтавший о власти и перевороте. Потребность в сопротивлении посчитали бы протестом души против авторитетов или родителей, вызванным обстоятельствами раннего детства. Революционеров снабдили бы цифрой и направили на лечение.

Происходит примерно следующее. Психотерапевтический диагноз в отношении гиперактивной симптоматики не формулируется как: «Речь идет о детях, не имеющих соразмерной возможности для преобразования эмоционального напряжения и возбуждения в физическое движение»; а предложение по лечению вряд ли может быть таким: «Создайте возможности для физической активности на большой территории, свободной от автомобилей, и личное пространство для детей». Напротив, ставится диагноз гиперактивность и лечение осуществляется преимущественного медикаментом риталин.

С социологической точки зрения феномен СДВГ можно описать иначе. Многие дети стараются выделиться, чтобы показать обществу, что у них отнимают не только территорию для физических игр, но и важные элементы детства. Некоторые дошколята живут с ежедневником, ограничены в физической активности, психически перегружены и внутренне одиноки. Обратила ли внимание психотерапия на общественное развитие и отказалась ли она от патологизации этих детей? Нет, она горячо поддержала попытки залечить это явление. Если посмотреть внимательнее, то налицо прямо-таки общественная потребность в гиперактивности. Когда у 50 % всех детей будут наблюдаться такие симптомы и они не смогут сидеть тихо и забивать свои головы ненужными знаниями, этот феномен станет столь серьезной проблемой, что для нее придется искать более эффективные решения: среди них точно не будет психотерапевтических и уж тем более фармакологических.

Какая социальная проблема решается увеличивающимся количеством депрессий? Об этом можно догадаться, представив себя на месте депрессивных подавленных людей. Они (внутренне) опускаются, ложатся, вешают голову, выходят из требовательной оболочки своего «Я», высвобождают свою «личность», теряя равновесие. Они больше не участвуют в игре, не видят смысла в том, что делают изо дня в день. Скатываются в пресловутую черную дыру, необходимую художникам для обретения вдохновения. В этом небытии и связанном с ним дистанцировании от прежней жизни они пребывают, словно парализованные, потихоньку собираясь с силами. Прежде маленькие и незначительные вещи становятся вдруг важными и питающими душу. Это вещи, связанные со смыслами, которые нельзя накопить, купить, обменять. Например, человеческая близость или поцелуй, ветер на коже, непосредственное ощущение жизни, как раньше в отпуске, столь быстрое и яркое.

Депрессия как массовая демонстрация увеличивающейся потери удовольствия от материальных благ, как поиск иного смысла? Нарастающее истощение как протест против постоянно повышающихся требований на работе? Усиливающиеся страхи как отказ от продолжения жизни без социальных контактов? Не переживаем ли мы новую форму восстания, восстания психики?

По данным научного института Общей местной медицинской страховой компании (AOK), отсутствие на рабочем месте вследствие психических заболеваний с 1994 года увеличилось на 80 %, причем один день, пропущенный по болезни, обходится предприятию в среднем в 400 евро. Психический бойкот стоит уже много миллиардов. Некоторые фирмы начали составлять программы здоровья, ограничивающие сверхурочные или полностью запрещающие их. В индивидуализированные времена не профсоюзы, не политики, а измученная психика – причина широкомасштабного восстания человеческих душ – позаботилась об исправлении сложившейся ситуации.

Поэтому с системной точки зрения такие массовые феномены, как гиперактивность, синдром выгорания, страхи и другие являются не болезнями, а следствием саморегуляции утомленного общества, предъявляющего к себе завышенные требования. Их можно рассматривать как необходимые нарушения, требующие социальной, а не терапевтической работы. Но психотерапия уверенно раздает цифры. В итоге из-за чрезмерного классифицирования возникает парадоксальное положение, когда традиционная психотерапия, ставя на всех клеймо болезни, работает против общественной потребности в изменениях.