от него ничего не останется.
– Я должна поехать, – умоляюще просит Лиза.
– Сегодня уже поздно, тебя не пустят. Приезжай, когда прочитаешь. Ему ведь всё равно, когда
ты приедешь. Он тебя не увидит и не услышит. И не узнает.
Лиза приезжает в госпиталь на другой день. Длинное письмо прочитано в ночь. Лиза заплакана,
с опухшими глазами. Она, решительная, приезжает для того, чтобы забрать Романа к себе. Любого
– каким бы он ни был. Трудно поверить в беспомощность человека, написавшего такое сильное
письмо. Любить так, как он, не может никто. Даже она сама – Принцесса.
539
Увиденное в палате потрясает её. Там вовсе не тот человек, которого она помнит и любит. Там
кто-то, кого нельзя даже узнать. Сестра, пожалуй, права: лишь тетрадка убедительней всего
доказывает то, что это именно тот человек, с которым они когда-то совершили тот странный обряд
верности, не нарушенный ей до сих пор.
– Рома, Ромчик, ты слышишь меня? – говорит она, гладя его костлявую чужую руку с кожей,
напоминающей тонкий жёлтоватый пергамент.
– Он не воспринимает ничего, – поясняет Светлана, которая и сегодня здесь. – До него не
доходят ни звуки, ни запахи, ни ощущения. Так считают врачи. А, впрочем, никто точно не знает,
чувствует он что-то или нет.
– А если чувствует, но не может об этом сообщить?
– Вряд ли, – грустно говорит медсестра.
– Но если он чувствует, то как же ему сказать, что это я? Что я пришла к нему? – задумчиво
произносит Лиза.
– Наверное, никак.
Но Лиза вдруг вскакивает.
– Я знаю, что надо делать. Подождите, я сейчас.
Она убегает, оставив в палате плащ, а через полчаса возвращается с двумя порциями
мороженого в бумажных стаканчиках с деревянной палочкой в них. В палате как раз находится
высокий сутулый доктор в очках, наблюдающий за показаниями приборов.
– Что это вы такое задумали? – взыскательно удивляется он.
– Пусть он узнает, что это я. Вы даже не представляете, какой это удивительный человек! Бог
мой, что за жизнь была у него… Он ведь ничего ещё не успел. В день нашего знакомства он
сказал, что любит то мороженое, в котором есть деревянная палочка, потому что помнит
мороженное по вкусу дерева. А ещё он говорил, что в детстве мечтал стать волшебником…
– Ну-ну, – усмехнувшись и невольно поддавшись её энтузиазму, говорит доктор, – давайте
посмотрим, как действует ваше волшебное лекарство.
Лиза цепляет мороженное из стаканчика, подносит его к носу и губам Романа.
– Рома, ты чувствуешь? Это твоё любимое. Я сейчас едва его нашла. Его уже редко где
продают. Возьми, попробуй. Ты должен понять, что это я. Ведь только я могла догадаться угостить
тебя таким мороженым.
Она смазывает его губы мороженым. Губы приходят в движение, рот приоткрывается, и Лиза
вкладывает маленький белый кусочек.
– Он живой, он ест! – восторженно кричит она.
– Да, он ест, и это не новость, – вздохнув, говорит доктор, – но это всё, на что он способен.
Только он не осознаёт, что ест. У него всё на рефлексах.
– Но он должен понять, что это я! – настаивает Лиза.
– Увы, – произносит доктор, глядя на показания приборов, – чуда не зафиксировано. Не давайте
ему больше этого. Вдруг простудится. Светочка, вытрите ему губы. Реакции никакой. Но даже если
предположить, что он вас таким образом узнал, то что это даёт? Ему оттуда всё равно не
прорваться.
Удручённая, Лиза сидит, не зная, что делать. Всё куда хуже, чем она предполагала вчера после
рассказа Светланы.
– Надежды никакой, – продолжает доктор, – прогресс столь ничтожен, что этот человек уже
практически потерян. Для нас он, хоть и нехорошо такое говорить, представляет научный интерес
как феномен выживаемости. Барышня, ваше мороженое совсем растаяло. Ешьте, а то оно совсем
убежит.
– Я без него мороженое не ем. Я не ела его с тех пор, как мы расстались. И не буду дальше.
– Почему?
– Без него не могу. Я подожду, пока он вернётся. И мы будем есть мороженное вместе.
– Да уж, вместе! – даже с каким-то раздражением восклицает доктор. – Знали бы вы, сколько
мы возимся с этим пациентом! А вы, видите ли, пришли мороженое с ним покушать! Ой, ну что это
я? Ладно, не сердитесь. Хорошо? Отдайте тогда мороженое нам. Мы, медики – циники, нам можно
всё.
Рядом с Романом Лиза сидит около часа. Сидит для того, чтобы мысленно выговориться так же,
как когда-то было рядом с телом бабушки по дороге в крематорий.
– Оставьте тетрадку, – напоминает ей Светлана, когда Лиза собирается уходить.
– Хорошо. А ручка у вас есть? Он так долго писал мне это письмо… Должна же хоть что-то
ответить и я.
Она берёт протянутую ей ручку и пишет в конце длинного письма Романа всего лишь две
строки.
С таким человеком, как Роман, нужно быть определённой и честной даже в такой ситуации.
Когда Лиза уходит, Светлана читает эти строчки и, плача, дописывает их точками своих слёз…
540
* * *
…Ещё через полгода Роман начинает различать отдельные слова и даже предложения, громко
сказанные рядом с ним. Собирая по крупице всё сообщаемое о нём врачами какому-нибудь
очередному инспектирующему чину, он уже многое знает о себе. Новость, что у него нет одного
глаза и ноги, по колено оторванной взрывом, не потрясает его и даже не расстраивает. Нет, да и
нет. Какой именно ноги – правой или левой не хочется и уточнять – какая разница? А глаз? Зачем
нужен глаз, если нет возможности видеть? Оказывается, из всей команды его бронетранспортера в
живых остался только Андрей, тот механик-водитель, затылок которого он видел в последний
момент. Конечно, и его собрали едва не по частям, но он всё-таки живой. Андрей тоже очень долго
лечился в этом госпитале. Теперь он время от времени приезжает сюда на осмотры, хотя живёт не
в Москве. И всякий раз заходит к прапорщику Мерцалову. Однажды, встретив в палате кого-то из
знакомых врачей, Андрей рассказал тому, что у него всё нормально. Сразу после госпиталя он
женился, и теперь растит дочку, которая уже начинает выговаривать первые забавные слова.
Если бы Роман мог заплакать, то он бы заплакал. Как время эфирно-легко и незаметно! Как же
это время «утяжелить», как придавать воспоминаниям предельную ощущаемость и реальность?
Наверное, надо научиться сдерживать мимолётность мысли, отдаваясь чувствам, которые более
медленны и тягучи. И Роман неустанно трудится над этим. Вот он на Байкале. Свежесть тяжёлого
воздуха… Кристаллизованная влагой прозрачность пространства. Они с Митей Ельниковым лезут
в гору за черемшой, а у Мити в кармане звенят велосипедные ключи. Однако
