В одной из своих предшествующих книг я описывал клинический случай одного молодого человека, который утверждал, что не знает, в чем состоит любовь. Это был индивид нарциссического типа, который вкладывал, в свое функционирование очень мало чувств. Он отсек себя от собственного тела и действовал исключительно через эго. Его тело было настолько напряженным и скованным, что это не давало чувствам, импульсам и побуждениям возможность выбраться на поверхность и достичь сознания. Однако, хотя для него было весьма трудно капитулировать перед своим телом или перед любовью, это все-таки не было совершенно несбыточным. Пока сердце продолжает биться, любовь в человеке не умерла окончательно. Стремление к любви может быть глубоко зарыто и сильно задавлено, но не может целиком отсутствовать. Этот молодой человек обратился ко мне по настоятельному побуждению со стороны женщины, с которой он состоял в интимных отношениях. Она жаловалась, что ее партнер никогда не выражал никаких чувств. Его же ответ на подобные сетования сводился к тому, что он не знает, в чем состоит любовь, и он спрашивал у меня, является ли любовью то чувство, которое многие люди испытывают по отношению к своим собакам. При этом он утверждал, что в детстве не был предметом каких-либо родительских эмоций, однако подобное заявление было всего лишь защитным маневром, чтобы оправдать свою закрытость и недоступность чувствам, а также скрыть от посторонних собственную рану. Он глубоко схоронил где-то внутри и свое сердце, и свою детскость, но они тем не менее продолжали жить в его бессознательном. Вызволить их из могилы, куда они были зарыты живьем, оказалось весьма непростым делом.
Описанный только что случай относится к разряду крайностей. Большинство людей испытывают хоть какое-то желание любви и в определенной мере способны воспользоваться указанным желанием. Это дает им возможность в некоторой степени почувствовать любовь, однако, поскольку их желание любви носит ограниченный характер, а возникает оно, так сказать, в экспериментальном, пробном порядке, то подобных людей никогда не переполняет восторг и возбуждение любовного томления, несущего с собой радость. Они слишком запуганы, чтобы полностью капитулировать перед любовью и сдаться ей на милость, хотя в большинстве случаев они даже не знают о своем страхе или о связанных с ним ограничениях. Эти люди не осознают наличия в их теле напряжения, которое ограничивает их способность любить. То, что они ощущают, — это на самом деле страстная жажда любви, вовсе не тождественная способности любить. Когда они встречают на своем пути того, кто готов откликнуться на столь пылкое вожделение, то они буквально вешаются на такого человека, ведя себя при этом, словно некий страстный приверженец неординарной религиозной секты. Они чувствуют и искренне верят, что встреченный ими потенциальный партнер хранит у себя ключ к тому, чтобы они получили удовлетворение от жизни. И невзирая на боль или даже унижение, которые могут их постигнуть во взаимоотношениях с этим первым встречным, им очень трудно снова стать свободными. По моему убеждению, в нашей культуре такая схема взаимодействия партнеров является нормальной, поскольку усредненные любовные отношения носят достаточно ненадежный и неопределенный характер. А поскольку эти взаимоотношения не дают удовлетворения и не доставляют обещанную любовью радость, то в конечном итоге они рано или поздно оборачиваются разочарованием и возвращением в исходное, безлюбовное состояние.
Столь страстная жажда любви служит выражением желаний погребенного внутри нас нелюбимого и неудовлетворенного ребенка, который, словно Спящая красавица, ждет принца, чтобы тот пробудил ее к жизни и любви. Сей сказочный принц — это «хороший» родитель, с которым ребенок впервые испытал радость любви, впоследствии оказавшуюся утерянной. Длящийся всю последующую жизнь поиск этой утраченной любви напоминает поиски Шангри-ла в романе современного американского писателя Джеймса Хилтона «Потерянный горизонт». Тот, кто так усердно ищет, как правило, вешается на шею любому человеку, который в некоторых аспектах напоминает того самого «хорошего» родителя, но одновременно воплощает в себе и многие свойства «плохого» родителя, отвергавшего или обижавшего своего ребенка. Но человек не может добиться удовлетворения с помощью отступления и возврата назад в надежде, что это может помочь ему установить связь со своим прошлым и с ребенком, спрятанным где-то внутри себя. После того как этот ребенок будет разбужен и обретет свободу, его необходимо целиком интегрировать во взрослую жизнь указанного индивида.
Для большинства людей проблема состоит не в том, любят они или не любят, а способны ли они любить всем своим существом. Подобные ожидания были бы чрезмерными в такой культуре, как наша, поскольку она трактует капитуляцию перед собственным телом как признак слабости. Попытка капитулировать перед любовью всего одной половинкой сердца неизбежно ведет человека к поражению, но, вместо того чтобы распознать собственную половинчатость как истинную причину постигшей его неудачи, он возлагает всю вину на своего партнера в любви. Другое дело, что и этот партнер, скорее всего, тоже вложил в любовь всего лишь половину своего сердца — за что он, разумеется, опять-таки будет винить не себя, а противоположную сторону. К глубокому сожалению, не существует способа сделать так, чтобы подобные взаимоотношения давали на выходе радость, которую ищет каждый из партнеров. Подлинный расцвет любых отношений возможен лишь тогда, когда оба вовлеченных человека привносят в них чувство радости. Попытка отыскать радость через посредство кого-то другого никогда не срабатывает, невзирая на все многочисленные песни «про любовь», которые культивируют и продвигают подобную «розовую» мечту. Любовь — это нечто совместное, а не дарованное. Любящий полностью делится собой с любимым человеком. Это означает, что в любви делятся не только радостью, но и печалью. Поскольку разделенное с кем-то удовольствие становится двойным удовольствием, то и делясь с другим человеком радостью, мы усиливаем это чувство, которое в сексуальном акте может достигнуть высот экстаза. Если же делятся печалью, то боль наполовину ослабевает. Однако радость, которой человек мог бы поделиться, берет свое начало в капитуляции перед собственным телом, а не в капитуляции перед другим человеком.
Подлинная влюбленность, равно как и ощущение радости капитуляции перед любовью, носит у людей временный характер. Их не удается удержать навсегда, поскольку зачастую случившееся было в большей степени удовлетворением насущной потребности, нежели глубокой любовью; но это не объясняет того факта, что сам влюбленный воспринимает все произошедшее как подлинную страсть. Мое объяснение заключается в том, что во влюбленности имеется регрессивный компонент, который берет свое начало в детстве данного человека, когда всякая любовь означала полную отдачу. Такой человек заново испытывает любовь, которую он когда-то питал к матери или к отцу, но, поступая подобным образом, он подвергает некоторую часть своей личности регрессу, вновь в чем-то становясь ребенком. Эта сторона его личности пытается отыскать ту поддержку и поощрение, в которых он нуждался в давно минувшие времена. Таким образом, хотя его чувство любви является совершенно подлинным, истоки этого чувства лежат не в капитуляции перед собственным телом и естеством, а в отказе от позиции взрослого человека, то есть такого индивида, который прочно стоит на собственных ногах, не пользуется ничьей поддержкой и несет единоличную ответственность за себя и за свое хорошее самочувствие.
Отлично иллюстрирует указанную проблему клинический случай Дианы — привлекательной сорокалетней женщины, которая всегда была готова отдать всю себя любви и возложить на себя заботу о любимом мужчине. В ответ она ожидала, что ее избранник позаботится о ней. И дело заключалось совсем не в том, что Диана была слабой, беспомощной или некомпетентной. У нее было крепкое, хорошо сложенное тело, она отличалась умом и получила хорошее образование, причем в прошлом успешно содержала себя; однако эта внешне полноценная женщина не была в должной мере привязана к собственному телу или естеству.
Когда она впервые обратилась ко мне как к терапевту, это произошло потому, что она была замужем за мужланом, который злоупотреблял ею физически и которого она попросту боялась. С помощью упражнений, описанных в главе 4, она развила в себе лучшее ощущение собственного Я и дошла до такой точки, когда уже была в состоянии противостоять мужу и в конечном итоге оставить его. Таким образом, первая фаза ее терапии завершилась на этой ноте. Вернулась она ко мне года через четыре, поскольку связала свою судьбу с другим мужчиной, который, хотя и угнетал ее физически в меньшей степени, чем ее экс-муж, тем не менее относился к ней плохо. В промежутке между этими двумя союзами она жила одна, сменила несколько мест работы — причем ни одно из них не было в достаточной мере надежным и не оплачивалось выше, нежели суммой, которая давала лишь необходимые средства к существованию, — и имела несколько не очень продолжительных любовных интрижек. Вскоре после того, как у нее завязался роман с ее новым мужчиной, тот открыл собственное дело и она перешла работать к нему. Тот был постарше, уже был до этого женат и имел двух взрослых и самостоятельных детей. У Дианы возникли определенные трудности в отношениях с дочерью своего нового поклонника, которая не приняла ее — чего вполне следовало ожидать, поскольку она смотрела на Диану как на соперницу. Сложившаяся ситуация явилась повторением того, что ей довелось пережить в детстве, когда собственная мать тоже воспринимала ее в качестве конкурентки. В обоих случаях она не получала поддержки от мужчины — от своего отца в детстве, равно как и от любовника сейчас. Еще раз Диане пришлось ощутить себя неудачницей, несмотря на ее чувство любви к этому мужчине и искренние усилия помочь ему в работе и жизни.
