(по его личному восприятию) оскорблениям в баре, он испытал катастрофическое падение самооценки, почти до состояния клинической депрессии. Так как применение простой грубой силы не привело к «капитуляции» противника в баре, Билли решил, что лучше всего его наказать и восстановить свою поруганную честь, пристрелив наглеца. Для Билли творимое насилие несло важный смысл: он не слабак, ему «не слабо», и он не потерпит неуважения к себе.
Еще более четкая картина психологических проблем Билли проявилась, когда после освобождения из тюрьмы ему предстояло явиться в полицию для регистрации. Непосредственно перед явкой он был возбужден и чувствовал себя готовым к драке. Ожидание встречи с офицером полиции подчеркнуло его особую чувствительность: во власти полицейского был контроль над ним; Билли окажется униженным подчиненным положением и будет чувствовать пренебрежение к себе; ему все время будет угрожать перспектива вернуться в тюрьму. И в самом деле, после явки в полицию он ощутил себя ослабленным, подчиненным, загнанным в угол. Его ответом на это стал позыв дать каким-либо образом отпор, что могло восстановить в нем чувство собственной силы и сбалансировать (в его сознании) отношения. Однако он смог удержать себя в рамках, помня о возможных катастрофически негативных последствиях.
Когда Билли ушел от надзирающего офицера, он ощутил сильное внутреннее напряжение; его переполняло чувство враждебности, поэтому он решил немного выпить, чтобы «расслабиться». Между тем, навязчивые мысли о том, что все его унижают, не удавалось выкинуть из головы. И Билли опять ввязался в драку в баре, когда почувствовал, что один из посетителей уничижительно отнесся к нему. Он ощущал необходимость наказать любого, кто его оскорбляет. Билли двинул тому мужчине в зубы, в результате его «оппонент» отступил и ушел из бара. Билли чувствовал себя триумфатором. Таким эффективным действием он оказался способен противостоять своим неприятным ощущениям. Напряжение испарилось, он не был бессильным слабаком или кем-то неполноценным. Насильственный акт оказался эффективным средством восстановления его самооценки и ощущения того, что «он может» (конечно, временно), нейтрализации негативных эмоций.
Полезно проанализировать проблемы Билли, взглянув на мир его глазами: он рассматривал себя как невинную жертву, а всех других (общество, должностных лиц, просто сверстников) – как своих обидчиков. Поэтому нападение на Врага для него выглядело абсолютно оправданным. Последовательность событий и действий была такой:
ПОСЕЩЕНИЕ ИНСПЕКТОРА → ОЩУЩЕНИЕ СВОЕЙ СЛАБОСТИ → ПОЗЫВ К ВОССТАНОВЛЕНИЮ САМООЦЕНКИ → ВНУТРЕННЯЯ МОБИЛИЗАЦИЯ И НАСТРОЙ НА ПРИМЕНЕНИЕ НАСИЛИЯ → ОПРАВДАНИЕ СЕБЯ ТЕМ, ЧТО К НЕМУ ОТНЕСЛИСЬ НЕДОЛЖНЫМ ОБРАЗОМ → НАСИЛЬСТВЕННЫЙ АКТ.
Билли представляет собой личность несоциализированного агрессора. Такие индивидуумы способны переживать обычные, нормальные человеческие эмоции – стыд, вину, эмпатию, но у них недостаточно развиты внутреннее сдерживание, рефлексивность и самоконтроль – то, что может остановить эскалацию желания физически напасть («модуляция ответа») [109]. Их характеризует очень слабая способность к решению проблем и приобретению устойчивых навыков социального общения; они часто чувствуют себя слабыми и неадекватными. Как результат, «реактивный агрессор» ощущает уязвимость в межличностных конфликтах и предрасположен к использованию единственного близкого и знакомого ему средства решения проблем – насилия. К сожалению, насилие часто помогает агрессору только в ближайшей перспективе, поэтому он последовательно получает подпитку своим силам и восстанавливает самооценку новыми актами «наказания» противников.
Первичные психопаты
«Реактивным агрессорам» можно противопоставить первичных психопатов, которые, составляя меньшинство тюремного населения, ответственны за гораздо большее число насильственных преступлений, особенно жестоких. Относящиеся к этой группе личности, первоначально описанные Херви Клекли как напыщенные, лишенные чувств эмпатии и вины, импульсивные, ищущие сенсации (стремление к новизне и разнообразию) и безразличные к наказанию, широко изучаются в последние годы [110]. В то время как у многих правонарушителей наличествуют характеристики – в разной пропорции – и «реактивного агрессора», и психопата, первичные психопаты образуют группу преступников с четко определенным набором внутренних убеждений и моделей поведения.
Профессиональные психологи, работавшие с психопатами, были поражены их крайним эгоцентризмом. Они полностью своекорыстны, уверены в превосходстве над другими и, что важнее всего, убеждены, что имеют врожденные права и прерогативы, которые значительно превосходят то, на что могут рассчитывать другие люди [111]. Они принимают вызов, когда кто-то им противостоит, и обычно прибегают к антисоциальным стратегиям, чтобы устранить такого человека: ложь, обман, запугивание или грубая сила. Все манипуляции вознаграждаются чувством удовольствия, если они сработают, и не вызывают никакого стыда, если их разоблачат.
Внимательное исследование реакций психопатов на создаваемые экспериментальные ситуации продемонстрировало наличие у них серьезных недостатков в процессах обработки информации. Джозеф Ньюман вместе со своими сотрудниками показал, что когда психопат осуществляет свой план действий, он становится относительно невосприимчивым к сигналам, которые побудили бы нормального человека остановиться и подумать. Такая нечувствительность, отсутствие рефлексии и деформированная модуляция ответа частично объясняют импульсивность психопатов и видимое отсутствие «тормозов». Так как подобная личность не обладает способностью автоматически предвидеть последствия своих действий, в них ощущается некое бесстрашие, которое, по мнению Дэвида Ликкена, является центральным компонентом в антисоциальном поведении психопата [112].
Отсутствие у них эмпатии к людям, которым они причиняют вред, является важным элементом их сходства и даже родства с преступниками, намеренно прибегающими к насилию. Хотя они могут быть довольно искусными в чтении мыслей других людей, используют такие способности лишь для того, чтобы доминировать над ними, контролировать их, но не идентифицировать себя с ними – с тем, кому делают больно. Они не принимают правила общества, призванные пробудить в человеке чувство стыда за совершаемые социальные трансгрессии и вину за причиняемый другим людям вред. Причем они прекрасно осведомлены об этих правилах, но просто не применяют их к себе.
Особенности первичных психопатов и «реактивных агрессоров» наилучшим образом могут быть проиллюстрированы в тех моментах, где они резко друг с другом расходятся.
Две эти группы имеют ряд близких особенностей, но служат разным целям. Представители обеих отстаивают свои прерогативы – например, «У вас нет никакого права обращаться со мной таким образом», – но по разным причинам. Психопат считает неоспоримой и очевидной данностью то, что его права являются высшими по отношению ко всему остальному и уверенно их навязывает другим людям. «Реактивный агрессор» чувствует, что никто не признает его права и реагирует со злобой и гневом, иногда – насилием, если другие люди отталкивают, отвергают его или просто не выказывают должного уважения. Представители обеих групп отличаются низкой переносимостью фрустраций и стремятся наказывать тех, кто эти фрустрации в них вызывает. Однако «реактивный агрессор» может ощущать стыд или вину после того, как инцидент в той или иной мере исчерпан, а психопат чувствует себя триумфатором.
Подходы к терапии агрессоров двух рассмотренных типов, конечно, отличаются. Стратегия работы с «реактивным агрессором» направлена на то, чтобы помочь ему
