него — миллион соблазнительных причин (и долларов). Слишком много, чтобы сдаться.
Покажите, что вы лучше и выше. Что ваша победа не была случайностью, что вы заслужили ее, что у вас есть все необходимое, чтобы поддерживать и сохранять ее.
Сконцентрируйтесь на главном.
Не надувайтесь из-за изменений в вашей судьбе.
Покажите, что успех не изменил вас.
Что он даже сделал вас лучше.
Самодисциплина — это добродетель. Добродетель — это самодисциплина
Добродетели сходны с музыкой. Они вибрируют на более высокой, более благородной ноте.
Стивен Прессфилд
«В начале было Слово», — написано у Гёте в «Фаусте».
Затем он исправляется. Нет, в начале было дело.
Это была книга о самодисциплине — вторая в серии произведений о кардинальных добродетелях. Теперь, когда мы подошли к ее концу, стоит отметить: значение имеют не слова, а дела.
Ничто не доказывает это лучше, чем взаимосвязь между умеренностью и остальными тремя добродетелями: мужеством, справедливостью и мудростью. Они невозможны и даже бесполезны без самодисциплины, которая их обеспечивает.
Почти все отцы-основатели Америки — от Вашингтона до Франклина, Адамса и Генри — в той или иной форме утверждали, что их новая система правления невозможна без добродетели в народе. В основном они говорили о добродетели умеренности — идее, что свобода не может быть устойчивой, если не умеряется воздержанностью отдельных людей. Действительно, люди, лишенные самоконтроля, говорил Адамс, разорвут «самые прочные нити нашей конституции, как кит проходит сквозь сеть».
Мы можем мужественно бороться за свои права, за возможность быть хозяевами самим себе — на что имеем право, — но это означает, что в конечном счете мы должны отвечать за себя. Потому что если мы этого не делаем, то за нас это должны делать кто-то другой или что-то другое. Посмотрите, сколь далеко вы продвинетесь без самодисциплины, как долго продлится ваш успех, как быстро любая добродетель может превратиться в порок, если зайти слишком далеко… включая мужество, справедливость и даже мудрость.
Самодисциплина — это единственный путь. Она умеряет импульс от всех прочих вещей.
Цицерон писал: «Если с тем мужеством, о котором идет речь, соединена умеренность, эта умиротворительница душевных движений, то чего еще недостает для блаженной доли человеку, которого мужество защитит от страха и скорби, а умеренность — от желаний и от бесстыдного ликования?» [284]
Говорить о добродетели легко. Она хорошо ложится на страницы и подкрепляется столетиями поэзии, прозы и воспоминаний. Однако цель создания этой книги и назначение тех часов, что вы потратили на ее чтение, не просто развлечение. Философия предназначена не для этого.
Мы действительно пытаемся стать лучше. Мы пытаемся ответить на свой призыв, сами делаем этот выбор Геракла. Сегодня. Завтра. В любой момент.
Какая польза от добродетели, если она существует только на бумаге? Какой в ней смысл, если вам не хватает мужества почувствовать ее на своей шкуре? Остаться с нею наедине? Настаивать на ней, несмотря на огромное количество плюсов при отказе?
Конечно, между исследованиями и практикой есть взаимосвязь, но наступает момент, когда слова проверяются делом. Мы размышляем об истине, а потом должны действовать в соответствии с ней.
Четыре добродетели воспитывали характер — хороший характер, — чтобы в критический момент проявилась истинная природа человека. Умеренность — это не то, что просто случается с вами, это то, что вы культивируете. Как писатель становится писателем, когда пишет, а великий писатель становится великим, когда пишет то, что стоит прочитать, так и дисциплинированность — это то, что вы доказываете своей жизнью.
Люди, за которыми мы следовали (Лу Гериг, Марк Аврелий, королева Елизавета, Джордж Вашингтон, Марта Грэм, Гарри Трумэн, Джойс Кэрол Оутс, Букер Вашингтон, Флойд Паттерсон), не были идеальными. Временами, и это необходимо отметить, они действовали прямо противоположно тем добродетелям, которые мы изучаем. Тем не менее нельзя отрицать, что в ключевой, в критический момент характер побудил их сделать нечто великое. Не только для тех людей, которым они помогли, или для цели, которую они преследовали, но и для нас с вами, даровав нам вдохновение.
Значение имели не их слова, но их дела.
Как сказал Линкольн в Геттисбергской речи, неважно, что мы сейчас говорим, важно, что люди сделали для страны. Будь то Лу Гериг, гордость Yankees; или Марк Аврелий, пытавшийся жить в соответствии со своей судьбой и примером Антонина; или королева Елизавета, испытывавшая такое же давление двадцать столетий спустя; или Флойд Паттерсон, пытавшийся вернуть свой титул; или Бетховен, отодвигавшийся от порога самоубийства, — их самодисциплина, их характер, их выносливость взывают к нам.
Их добродетель сияет.
Мы не можем освятить ее. Она вечна сама по себе.
Есть только один способ почтить ее.
Добавить собственные деяния, подхватив их «незавершенное дело». Мы должны продолжить традицию, частью которой являемся, — знаем мы это или нет. Мы должны следовать за Гераклом.
Все начинается с выбора добродетели. Не с оповещения о ней, а с добродетельной жизни.
Мы можем знать о добродетели все, но, когда дойдем до перекрестка, нам придется сделать выбор.
Я начал эту книгу с Библии и Джона Стейнбека. Давайте закончим ее, объединив их. В романе Стейнбека «К востоку от рая» писатель приходит к выводу, что самое сильное выражение в христианстве — это «тимшел». Если читать соответствующее место в Библии на английском, то текст воспринимается как распоряжение. Но Стейнбек считает, что иврит точнее передает его смысл: вместо «ты будешь» написано «ты можешь» [285].
«Здесь видны личная ответственность и изобретение совести, — размышлял он в письме своему редактору, когда создавал эти страницы. — Ты можешь, если хочешь, но решать тебе. Эта маленькая история становится одной из самых глубоких в мире. Я всегда это чувствовал, но теперь я это знаю».
Идет ли речь о Библии, Геракле, романе «К востоку от рая» или о «Фаусте», смысл притчи один: у нас есть выбор. Мы выбираем между самоконтролем и недисциплинированностью, добродетелью и пороком.
Самоконтроль нужно соблюдать на физическом уровне. Его нужно воплощать ментально. Когда наступит момент, нужно действовать авторитетно.
Мы сами решаем, как это будет выглядеть. Не один раз, а тысячу раз на протяжении всей жизни. Не только в прошлом и будущем, но и прямо сейчас, сегодня.
Как это будет?
Зависимость или независимость?
Величие или разрушение?
Дисциплина — это судьба.
Она решает.
Выберете ли вы ее?
При создании этой книги я уперся в стену.
Чтобы уложиться в жесткие сроки, установленные издателем, нужно было начинать писать в июне. Но я сидел в кабинете, просматривал груды материалов, и это казалось
