Сама жизнь, в качестве взрыва неупорядоченных и неистовых сил всегда чреватая неопределенностью и риском, есть прежде всего опыт бессознательной телесности. Иметь тело для Ницше – значит установить некий порядок бессознательного, собрать его в совокупность неких латентных событий и символизировать его посредством множества связей и отношений с окружающим миром. Он писал о порогах, определяющих сферы существования тела, как об отдельных стадиях телесного семиозиса, совершенно не нуждающегося в каких-либо объективированных формах выражения. Симптоматически-знаковые формы телесности проявляются в органах тела; последние создаются не этим или тем конкретным телом, а телом-потоком, телом-вихрем, которое создает свои органы лишь для того, чтобы интерпретировать себя.
Тело у Ницше – категория не-биологическая, это философская абстракция, некая идеальная телесность, которая действует, “оставляя свои знаки на всех моментах жизни и всегда там, где нет сознания. Будучи одновременно пределом и горизонтом всех психофизиологических процессов, этот опыт телесности не принадлежит никакой субъективности, поскольку сама субъективность представляет собой лишь один из сложных знаков телесного семиозиса“ (47, с.181).
Именно в работах Ницше содержится первая собственно семиотическая трактовка сознания и бессознательного. Рассматривая сознание во всех его высших проявлениях как некоторый текст, продукт “позитивирующей“ культуры, Ницше указывает, что любой акт самоосознавания возникает из-за остановки спонтанного жизненного деяния, его нарушения, своеобразного “излома“, который и есть знак, указывающий на то, что жизненный процесс прерван для цели осознания. Классическая картезианская рациональность, принцип cogito как идеального единства сознания предполагает, что все сомнения, любые попытки искажения чувственного восприятия вычеркнуты из поля сознающего себя субъекта. Только одно удостоверяет в существовании мира и самого мыслящего, нечто такое, без чего сомнение невозможно – поток мыслительных актов. Мышление, cogito у Декарта и Канта суть достоверное и изначальное, у Ницше за ним не стоит ничего, кроме волеизъявления, аффекта воли к власти, требования, чтобы нечто мыслилось именно так, а не иным образом. Он вновь и вновь озабочен бессознательным источником активности, спрашивая – кто говорит?, а точнее – какие силы, до любой мысли и говорения, дают возможность состояться и тому, и другому?
Эту постановку вопроса о субъекте бессознательного мы встретим существенно позже, через сорок лет, во французском постструктурализме; свое логическое завершение она найдет в проблеме бессознательного субъекта как Другого – у Ж. Лакана, Ж.-П. Сартра, Ж. Делеза и М. Фуко. Ницше сумел поставить его, определив в “Воле к власти“ принцип этой последней как отношение силы к силе, их взаимодействия в упорядоченной целостности существования, где сознание – активная сила – упорядочивает и познает, а бессознательное (телесность) – сила реактивная – действует и противодействует, хочет и вожделеет, творит и отдает. Пресловутый ницшевский “нигилизм“, оказывается, как подчеркивает Ж. Делез, победой бессознательной детерминации жизни: “реактивные силы одерживают верх, в воле к власти торжествует отрицание! Повсюду мы видим торжество “нет“ над “да“, реактивного над активным. Сама жизнь становится приспособительной, регулирующей, она умаляется до вторичных форм: мы даже не понимаем, что значит действовать“ (25, с. 37).
Ницше одним из первых уловил и обозначил трансцендентальные аспекты проблемы бессознательного психического, соотнеся уровень философской рефлексии, принцип cogito, лежащий в основе схематизации классического опыта, с иными онтологическими предпосылками анализа глубинных уровней психической реальности, определяемыми в дальнейшем как “интенциональность“ (Э. Гуссерль), “трансценденция“ (М. Хайдеггер), “дорефлексивное cogito“ (Ж.-П. Сартр). Вместе с тем предпринятая им попытка “выявить смысл сознания в терминах безумия“, очертив область осуществимости непрерывной рефлексии и классической постижимости, не привела к утверждению редукции как нового познавательного принципа в сфере бессознательного. Дионисийский танец телесного мышления, в котором Ницше видел опыт подлинной индивидуации, оказался отчужденной, внешней силой по отношению к субъекту, ориентированному на сознательное усилие познания. Эстафету философского анализа бессознательного как особого региона бытия принимают феноменология Э. Гуссерля и экзистенциальная онтология М. Хайдеггера.
В работах Гуссерля нет специальных исследований бессознательного, ядро его феноменологии составляет проблема сознания, тогда как феноменология Хайдеггера – это феноменология бытия. Однако роль гуссерлевского понятия трансцендентальной субъективности как первичной основы любых актов познания и его трактовка феномена как значения, никогда не тождественного предмету, оказалась весьма существенной для герменевтической традиции в европейской психологии ХХ столетия. Среди школ глубинной психологии наиболее существенное влияние идей Гуссерля испытала, безусловно, аналитическая психология К.Г. Юнга.
Первый и второй том “Логических исследований“ (1900-1901) содержат обстоятельную критику психологизма, под которым Гуссерль понимает “науку о разуме или трансцендентальную философию, покоящуюся на фундаменте психологии, исходящей из внутреннего опыта“ (23, ч.2, с.9). Несводимость логики к психологии, несводимость значения к образам восприятия, памяти и другим психологическим событиям заложили основу не-психологически понимаемой субъективности – особой философской установки, достигаемой посредством метода феноменологической редукции. В феноменологической установке предмет утрачивает свое независимое от сознания существование и превращается в данность, в смысловой образ предмета. В этой смысловой данности предмета воплощаются всеобщие структуры сознания, что дает возможность построения смыслового горизонта предметности. Фундаментальная роль представления и объективирующего акта есть источник различия между значением и предметом, знаком или наглядным образом. Способность построения чистого горизонта предметности и способность приведения к очевидности любого контекстуального сцепления (коннотативного смысла), указывает В.И. Молчанов, и есть трансцендентальная субъективность – фундаментальная характеристика сознания, выступающая в качестве исходной точки рефлексии. “Любое объективное бытие, – пишет Гуссерль, – имеет в трансцендентальной субъективности основания для своего бытия; любая истина имеет в трансцендентальной субъективности основания для своего познания; и если истина касается самой трансцендентальной субъективности, она имеет эти основания именно в трансцендентальной субъективности“ (94, р. 274).
Это положение Гуссерля прямо соотносится с теорией архетипа в аналитической психологии Юнга, чьи взгляды относительно природы и сущности коллективного бессознательного тяготеют к трансцендентальному феноменологическому идеализму в большей степени, чем к платонизму или философии символических форм Э. Кассирера. То же самое касается более поздней гуссерлевской теории “жизненного мира“ как некоего теоретического тотального горизонта любых человеческих устремлений, “заранее имплицитно охватывая их как горизонт сознания“. Родство этих представлений с идеей Самости у Юнга очевидно. Отношение наивного и трансцендентального Я у Гуссерля очень похоже на юнговские представления о системе Эго-Самость. Опубликованная посмертно, в 1954 году книга “Кризис европейских наук и трансцендентальная феноменология“ имеет много общих теоретических посылок с выходившими примерно в это же время работами Юнга – такими, как “Синхронистичность“, “Символы трансформации“, “Корни сознания“, “Mysterium Coniunctionis“.
Помимо гуссерлевской феноменологии, теоретическая система аналитической психологии соотносится с рядом иных европейских и восточных философских систем, прежде всего с неокантианством и Dasein-аналитикой М. Хайдеггера, а также учением Дзен. С другой стороны, глубина, оригинальность и эвристический потенциал юнгианства, его уникальные культурологические рефлексии сделали эту школу глубинной психологии одной из самых влиятельных традиций современного гуманитарного знания. Предметная область аналитической психологии включает в себя исследования структуры и функций психики, сознания и бессознательного; психологическую типологию личности, анализ и описание универсальных психических образов (архетипов), берущих свое начало в глубинных слоях бессознательного. В качестве метапсихологии юнгианство реализует системный подход к изучению психики как совокупности сознательных и бессознательных процессов, чьим атрибутом являются постоянные изменения, рост и трансформация.
