Они используют свою научную добросовестность только по отношению к внешним объектам, но никогда – к своему собственному психическому состоянию. Однако психические факты серьезно нуждаются в объективной и точной проверке и признании. Существуют объективные психические факторы, каждый бит информации о которых так же важен, как радио и автомобили. В конце концов все (особенно в случае с атомной бомбой) зависит от сферы использования этих факторов, а это всегда определяется неким состоянием ума. В этом смысле текущие «-измы» являются наиболее серьезной угрозой, потому что они представляют опасность отождествления субъективного сознания с коллективным. Такая тождественность безошибочно производит массовое психическое с его непреодолимым стремлением к катастрофе. Субъективное сознание должно для спасения от этой гибели избегать отождествления с коллективным сознанием путем признания своей тени, а также существования и важности архетипов. Последние предоставляют эффективную защиту и от животных сил коллективного сознания, и от массового психического, которое сопутствует ему. С точки зрения эффективности религиозный взгляд средневекового человека грубо соответствует установке, вызванной интеграцией в эго бессознательных содержаний, с тем отличием, что в последнее время восприимчивость к внешним влияниям и к бессознательному замещается научной объективностью и осознанными знаниями. Но поскольку религия для современного сознания все еще означает вероучение и, следовательно, коллективно воспринимаемую систему религиозных положений, искусно классифицируемых как религиозные наставления, то она обладает близким сродством с коллективным сознанием, даже если ее символы и выражают ранее действовавшие архетипы. При условии, что контроль Церкви над общинным сознанием объективно имеет место, психическое, так сказать, продолжает довольствоваться определенным равновесием. Во всяком случае, оно конституирует достаточно эффективную защиту от инфляции эго. Но когда Мать Церковь и ее материнский Эрос впадают в состояние неопределенности, индивид оказывается во власти коллективизма и сопутствующего массового психического. Он уступает действию социальной или национальной инфляции, и трагедия заключается в том, что при этом он руководствуется той же самой психической установкой, которая когда-то связала его с Церковью.
427 Но если индивид достаточно независим, чтобы признать фанатичность социального «-изма», ему может угрожать субъективная инфляция, поскольку обычно он не способен увидеть, что религиозные идеи в психологической реальности не покоятся исключительно на традициях и вере, но возникают вместе с архетипами, «тщательное рассмотрение» которых – religere! – конституирует сущность религии. Архетипы непрерывно присутствуют и действуют в психике, и в качестве таковых они не нуждаются в том, чтобы в них верили – достаточно интуитивного понимания их смысла и определенного мудрого благоговения, δεισιδαιμονια[74], не позволяющего упустить из виду их важность. Отточенное опытом сознание знает о катастрофических последствиях, вызванных пренебрежением этим наследственным для индивида, так же как и для общества, приобретением. Точно так же, как архетип является частично духовным фактором, а частично содержит в себе скрытый смысл, внутренне присущий инстинкту, так и дух, как я уже показал125, является двуликим и парадоксальным: он несет в себе огромную мощь, равно как и великую опасность126. Картина выглядит таким образом, что человеку предназначена как бы главная роль в разрешении этой неопределенности. Более того, осуществлять это ему следует при помощи своего сознания, однажды возникшего подобно свету из мрака первозданного мира. Мы нигде не можем подчерпнуть уверенности в этих вопросах, и менее всего – там, где процветают «-измы», поскольку они представляют собой лишь искаженную замену утерянной связи с психической реальностью. Массовое психическое – это неизбежный результат потери смысла существования индивида и культуры в целом.
428 Из сказанного ясно, что психическое не только нарушает естественный порядок вещей, но если и его равновесие при этом нарушается, то действительно разрушается и его собственное творение. Поэтому тщательное рассмотрение психических факторов важно для сохранения не только индивидуального, но также и общественного баланса; в противном случае разрушительные тенденции легко приобретут верховную власть – как в случае атомной бомбы, этого беспримерного средства психического массового разрушения. Поэтому неверное развитие души с неизбежностью приводит к психическому массовому разрушению.
Современная ситуация настолько зловеща, что возникает подозрение в планировании Творцом нового потопа, который окончательно искоренит расу людей. Но если кто-то вообразит, что здоровая вера в существование архетипов может быть внедрена извне, он подобен человеку, который хочет объявить вне закона войну или атомную бомбу. Такое мероприятие напоминало бы действия одного епископа, который отлучил от церкви майских жуков за их неподобающую плодовитость. Изменение сознания начинается с себя; это продолжительный процесс, целиком зависящий от того, насколько выражена способность психического к развитию. В настоящее время мы уже знаем, что существуют личности, способные развиваться. Мы не знаем, много ли их, точно так же, как мы не знаем, насколько суггестивной силой может обладать расширяемое сознание или какое влияние оно может оказывать на мир в целом. Эффекты такого рода никогда не зависят от разумности той или иной идеи, а в значительно большей мере – от ответа на вопрос (на который можно ответить только ex effectu[75]): подошло ли время для изменений или нет?
429 Как я уже говорил, психология комплексов оказывается в неравном положении с другими естественными науками из-за того, что ей недостает внешней опоры. Она может только переводить саму себя на свой язык, сама придавая форму своим собственным образам. Чем больше она расширяет область своих исследований, чем более сложными становятся ее объекты, тем сильнее она ощущает отсутствие точки, в которой она отличалась бы от этих объектов. И как только комплексы достигнут этого эмпирического человека, его психология неизбежно сливается с самим психическим процессом. Они не могут более отличаться от этого процесса и, таким образом, превращаются в него. В этом случае психология подстегивает бессознательное в его устремлении к осознанию. Таким образом, психология актуализирует бессознательное стремление к сознанию. В действительности психология – это вхождение психического процесса в сознание, а не, в широком смысле, объяснение этого процесса, поскольку нет предположения, как психическое может быть чем-то другим, кроме самого психического процесса. Психология обрекает себя на исчезновение в качестве науки, и в этом отношении она точно достигает своей научной цели. Каждая другая наука имеет, так сказать, свой внешний вид; с психологией же дело обстоит не так – ее объект находится внутри субъекта всей науки.
430 Поэтому психология неизбежно достигает высшей точки развитии процесса, характерного для психического и состоящего в интеграции бессознательных содержаний в сознание. Это означает, что психическое человеческое существо становится целым, и это оказывает замечательное влияние на эго-сознание, чрезвычайно трудное для описания. Я сомневаюсь в своей способности сделать подходящий доклад об изменениях, происходящих с субъектом под влиянием процесса индивидуации – это относительно редкое событие, происходящее только с теми, кто прошел через изнурительные тяготы, однако для интеграции бессознательного достижение согласия с бессознательными компонентами личности обязательно. Однажды эти бессознательные компоненты становятся осознанными, и этот результат приводит не только к их ассимиляции в уже существующую эголичность, но и к трансформации последней. Главная трудность заключается в описании способа этой трансформации. Говоря в общем, эго – это жесткий и прочный комплекс, который из-за своей связи с сознанием не может с легкостью изменяться и не должен этого делать, так как это может привести к возникновению патологических нарушений. Ближайшую аналогию изменения эго можно обнаружить в области психопатологии, где мы встречаемся не только с невротической диссоциацией, но также и с шизофреническим расщеплением или даже с растворением эго. Здесь же мы также можем наблюдать патологические попытки интеграции – если позволительно такое выражение. Они состоят в более или менее интенсивном внедрении в сознание бессознательных содержаний, в то время как эго не способно ассимилировать эти вторжения. Но если структура эго-комплекса достаточно прочна, чтобы противостоять их атаке без фатального смещения своего основания, тогда может произойти ассимиляция. В рамках этого события происходит изменение как эго, так и бессознательных содержаний. И хотя эго способно сохранить свою структуру, оно вытесняется с центральной, доминирующей позиции и, таким образом, оказывается в роли пассивного наблюдателя, которому недостает силы для утверждения своей воли при любых обстоятельствах – и не столько потому, что оно по какой-либо причине ослаблено, а потому, что определенные соображения требуют от него взять паузу. То есть эго не может не заметить, что влившиеся в сознание бессознательные содержания вдохнули в личность новую жизнь, обогатили ее и создали некую фигуру, которая по своему масштабу и интенсивности затмевает эго. Это ощущение парализует сверхэгоцентричную волю и заставляет эго осознать, что, несмотря на все трудности, лучше умерить свою спесь, чем вовлечься в безнадежную борьбу, в которой ему неизменно достанется «грязный конец дубины». Таким образом, воля как энергия, которой можно распоряжаться, постепенно подчиняется более сильному фактору, а именно, новому целостному облику – я назвал его Самостью. Естественно, в этих обстоятельствах существует величайшее искушение просто следовать силе-инстинкту и прямо идентифицировать эго с Самостью для поддержания иллюзии господства эго. В противном случае эго окажется слишком слабым, чтобы создать необходимое сопротивление наплыву бессознательных содержаний, и вследствие этого ассимилируется бессознательным, которое затемняет и размывает эго-сознание и мешает его идентификации с предсознательной целостностью127. Оба эти направления развития делают реализацию самости невозможной и в то же самое время губительны для эго-сознания и препятствуют его сохранению. В итоге это может привести к патологическим результатам. Психические явления, в настоящее время наблюдаемые в Германии[76], относятся к этой категории. Совершенно ясно, что такое понижение ментального уровня, то есть подавление эго бессознательными содержаниями и, соответственно, идентификация с досознательной целостностью, невероятно психически ядовито или обладает инфекционной силой и способно привести к самым катастрофическим последствиям. Поэтому подобного рода развитие должно отслеживаться чрезвычайно тщательно; оно требует неусыпного контроля со стороны общества. Я должен порекомендовать любому, кто чувствует угрозу возникновения такой тенденции, повесить на стене картину с изображением Св. Христофора, дабы иметь возможность постоянно ее созерцать. Функциональное значение самости проявляется только тогда, когда она может действовать компенсаторно по отношению к эго-сознанию. Растворение эго в самости и идентификация с ней вызывают рост этакого сомнительного сверхчеловека с раздутым эго и обесцененной самостью. Однако такой персонаж, претендующий на то, чтобы быть спасителем или вести себя угрожающе, нуждается в scintilla, душе-искре, маленькой частичке божественного света, который загорается наиболее ярко, когда борется против наступающей тьмы. Возможна ли радуга без фона из темнеющих туч?
