416 Поскольку архетип является формообразующим для инстинктивной энергии, его синева загрязнена красным: так появляется фиолетовый – иначе мы можем интерпретировать это как апокатастасис[66] инстинкта, достигающего максимальной эффективности: именно так мы можем легко извлечь инстинкт из латентного (то есть трансцендентного) архетипа, который проявляет себя на большей длине волны[67] 122. Хотя это не более чем аналогия, я, тем не менее, чувствую искушение порекомендовать моим читателям этот образ фиолетового цвета как иллюстрацию близости архетипа с его противоположностью. Творческая фантазия алхимиков выразила эту трудную для понимания тайну природы в виде другого, не менее точного символа – Уробороса, змея, пожирающего свой хвост.
417 Я не хочу проводить здесь сравнение со смертью, но, как понимает читатель, любой обрадуется, если, обсуждая трудную проблему, найдет поддержку в полезной аналогии. К тому же это сравнение помогает пролить свет на проблему, которую мы еще не поднимали, – на значительно менее разработанный вопрос о природе архетипа. Архетипические представления (образы и идеи), выступающие посредниками между нами и бессознательным, нельзя смешивать с архетипами как таковыми. Они могут быть самыми разнообразными по своей структуре, что указывает на, по сути, «непредставимую» основную форму. Последняя характеризуется определенными формальными элементами и определенным фундаментальным смыслом, хотя это можно понять лишь приблизительно. Архетип как таковой – это психоидный фактор, который расположен как бы в невидимой, ультрафиолетовой области психического спектра. Он не может появиться сам, он не способен достигнуть сознания. Я спекулирую этой гипотезой, потому что все архетипическое, получаемое сознанием, как оказывается, представляет собой набор вариаций на основную тему. Одним из наиболее впечатляющих является бесконечный ряд вариаций мотива мандалы. Эта относительно простая базовая форма, значение которой можно определить как «центральное». Но хотя ее вид подобен структуре, имеющей центр, все же неизвестно, на чем эта структура акцентирует внимание в большей степени – на центре или на периферии, раздельно или совокупно. Так как подобные сомнения вызывают и другие архетипы, мне кажется вероятным, что реальная природа архетипа не может быть осознанна, она трансцендентальна, и поэтому я назвал ее психоидной. Более того, каждый архетип, представленный в уме, является уже осознанным, и это значит, что он отличается в неопределенной степени от исходного архетипа. Как подчеркивал Теодор Липпс, природа психического бессознательна. Все сознательное является частью феноменального мира, который – как учит современная физика – не поставляет тех объяснений, которых требует объективная реальность. Объективная реальность требует математической модели, и опыт показывает, что это требование основано на невидимых и непредставимых факторах. Психология не может закрывать глаза на этот универсальный факт, к тому же изучаемое психическое уже в какой-то мере включается в формулировки объективной реальности. Нельзя психологические теории формулировать математически, поскольку мы не имеем единицы измерения, с помощью которой можно было бы оценивать количество психического. Мы можем опираться только на качественные его характеристики, то есть на ощутимые, познаваемые явления. Соответственно, психология лишается права делать какие-либо обоснованные утверждения о состоянии бессознательного – другими словами, маловероятно, что какое-либо утверждение о состояниях или процессах в бессознательном будет когда-либо обоснованно научно. Что бы мы ни говорили об архетипах, это относится к области сознания, где они визуализируются и конкретизируются. Во всяком случае, мы не можем говорить об архетипах как-либо иначе. Мы должны, однако, постоянно иметь в виду – то, что мы подразумеваем под «архетипом», по сути своей непредставимо, но некоторые его проявления делают возможным его визуализацию, а именно – архетипические образы и идеи. С подобной ситуацией мы сталкиваемся и в физике: существуют мельчайшие частицы, которые невозможно увидеть сами по себе, но исходя из их проявлений мы можем построить их модель. Архетипический образ, мотив или мифологема – это конструкции подобного рода. Когда допускается существование двух или более непредставимых факторов, всегда существует возможность – которую мы склонны пропускать, – что речь идет не о двух или нескольких факторах, а только об одном-единственном. Идентичность или неидентичность двух непредставимых величин есть нечто, что не может быть доказано. Если на основании наблюдений психология предположит существование определенных непредставимых психоидных факторов, она, в принципе, сделает то же самое, что физики, построившие модель атома. Но не только психология страдает от присвоения своему объекту – бессознательному – имени, часто критикуемого только из-за того, что оно несет в себе лишь отрицание; то же самое случилось и с физикой: она не смогла избежать использования древнего термина «атом» (означающего «неделимый») для обозначения мельчайших частиц материи. Точно так же, как атом не является неделимым, как мы увидим в дальнейшем, и бессознательное не является просто бессознательным. И так же, как физика в своем психологическом аспекте может лишь констатировать существование наблюдателя, не будучи в состоянии утверждать что-либо о природе этого наблюдателя, так и психология может только указать на связь психического с материей, не имея возможности сказать что-либо по поводу ее природы.
418 Так как психическое и материя существуют в одном и том же мире и, более того, находятся в непрерывном контакте друг с другом и в конце концов основываются на непредставимых, трансцендентных факторах, то не только возможно, но даже и весьма вероятно, что психическое и материя – это два различных аспекта одного и того же. Как мне кажется, на это указывают явления синхронии, поскольку они свидетельствуют о том, что непсихическое может проявлять себя подобно психическому, и наоборот – однако какой-либо каузальной связи между ними не существует. Наши современные знания позволяют нам всего лишь представить соотношение психического и материального мира в виде двух конусов, вершины которых соединяются в одной точке – по сути, в нулевой, – касаясь и не касаясь друг друга.
419 В моих предшествующих работах я уже рассматривал архетипические явления в качестве психических, потому что излагаемый и исследуемый мною материал представлен исключительно в форме идей и образов. Выдвинутая здесь гипотеза о психоидной природе архетипа не противоречит этим ранним формулировкам; она только подразумевает дальнейшее уточнение понятий, что стало неизбежным, как только я осознал необходимость предпринять более общий анализ природы психического и прояснить эмпирические понятия, относящиеся к нему.
420 Точно так же, как «психический инфракрасный свет» – инстинктивное биологическое психическое – постепенно находит свое обоснование в физиологии организма и, таким образом, смыкается с его химическим и физическим статусом, так и «психический ультрафиолетовый свет» – архетип – описывает область, где не проявляются физиологические особенности, но, однако, исходя из анализа, произведенного в последнее время, она не может больше рассматриваться как психическая, хотя и проявляет себя таковой. Ведь физиологические процессы функционируют таким же образом, но их не объявляют психическими. Хотя нет такой формы существования, которая не была бы опосредована психически и только психически, вряд ли можно сказать, что все является только психическим. Будет логично применить этот аргумент также и для архетипов. В силу того, что их сущность для нас является бессознательной, и все же они ощущаются как спонтанные действия, вероятно, на данный момент не существует альтернативы, кроме как описать их природу в через их руководящее влияние в качестве «духа» в том смысле, который я попытался раскрыть в моей статье «Феноменология духа в сказке». Если это так, то архетип должен находиться вне психической сферы, аналогично физиологическому инстинкту, непосредственно укорененному в ткань организма, и, в соответствии со своей психоидной природой, образовывать мост к материи. В архетипической концепции и инстинктивной перцепции дух и материя на психическом уровне противостоят друг другу. Как материя, так и дух проявляются в психическом царстве в качестве отличительных качеств содержаний сознания. Изначальная природа обоих трансцендентальна, то есть непредставима, поскольку психическое и его содержания являются всего лишь реальностью, данной нам без посредника.
8. Общие соображения и перспективы
421 Проблемы аналитической психологии, которые я постарался здесь очертить, заставляют прийти к выводам, которые удивляют даже меня. Я вообразил, что я разработал наилучшее научное направление, подтвержденное фактами, наблюдаемое, классифицированное, рассматривающее причинные и функциональные отношения, – но, в конце концов, обнаружил, что вовлек себя в сети рефлексий, которые простираются далеко за пределы естественной науки и распространяются на философию, теологию, сравнительное религиоведение и гуманитарные науки в целом. Этот грех, неизбежный, хотя и предсказуемый, причинил мне немало огорчений. Мало того, что я полностью некомпетентен в этих областях – мне кажется, что мои рефлексии подозрительны также в принципе, потому что я глубоко убежден, что «поправка на личные особенности» оказывает сильное влияние на результаты психологического наблюдения. Печально, что психология не располагает согласованным математическим аппаратом и все ее расчеты субъективны и пристрастны. Также у нас нет огромного преимущества «точки Архимеда», которой обладает физика. Физика наблюдает материальный мир с психической точки зрения и может перевести его в психические термины. Психическое же наблюдает само себя и может только перевести психическое обратно в психическое. Если бы физика находилась в таком же положении, она бы не смогла ничего сделать, за исключением того, чтобы предоставить физический процесс в распоряжение самих приборов, которые следили бы за его протеканием. Именно таким способом она оказалась бы наиболее понятной самой себе. Для психологии не существует среды, в которой она могла бы отражаться: она может только изображать себя в себе и описывать саму себя. Рассуждая логически, в этом также состоит принцип и моего собственного метода: в своей основе это чисто экспериментальный процесс, в рамках которого успех и промах, интерпретация и ошибка, теория и спекуляция, доктор и пациент образуют symptosis[68] (оицлтюац) или symptoma[69] (аицлтюца) – появляющиеся вместе – и в то же самое время они являются симптомами определенного процесса или череды событий. То, что я рассматриваю, является в основе своей не более чем контуром психических событий, происходящих с определенной статистической частотой. Научно говоря, мы не переносим себя каким-либо образом за пределы психического процесса и не переводим его в другую среду. Физика же порождает математические формулы – продукт чистой психической активности – и убивает одним ударом семьдесят восемь тысяч человек[70].
