И нам дают задание: вспомнить пять самых светлых историй о папе из детства – что бы там ни было. «Да вы издеваетесь, – говорю, – я его видела-то один раз в жизни». – «Ну, вспомните не пять, сколько вспомните». – «В себя придите, – говорю, – он помер в мои семь, мы не жили вместе, откуда мне их взять. Ну, там, дядя рассказывал, как мой отец приходил в роддом и вышел оттуда счастливый, показывая глазищи – от такие. Но это же понятно, зачем придумалось и рассказывалось: чтоб хоть как-то замять весь смертный стыд ситуации». «А вы проверьте это, – мне отвечают, – вдруг правда».
Я прихожу домой и говорю: «Мам, а что, отец был у тебя в роддоме?» «И не раз, – говорит, – записки даже оставлял». – «Ого, – говорю, – а почему я об этом впервые слышу?» – «Ну, ты не спрашивала», – отвечает моя гениальная мама, залезает на стул и извлекает из шкафа такой жванецкий портфельчик, а в нем – фейсбук, только бумажный и тридцатилетней давности: открытки, письма от подруг о ссоре и примирении, признания в любви, рисуночки и пр. И правда, есть несколько бумажных полос с ровным почерком: «Пришел, принес книги, а сегодня неприемный день, оказывается. Ну, зайду потом. Как хорошо, что все благополучно». И – открытка, такая советская страшненькая открыточка про 8 марта (я родилась пятого). Что-то типа: «Поздравляю с Веснушкой». Ждали мальчика, Федора, а родилась я. У меня еще нет имени. Веснушка – это я.
Тут я сажусь и минут пятьдесят рыдаю как весь п…ц, потому что надо было прожить жизнь и ждать уже своего ребенка, чтобы узнать, что ты не позор и кромешный стыд, не нежеланный, лишний, никому не нужный геморрой, а Веснушка, и папа твой пришел в роддом и передал маме эту открытку, хотя они давно расстались. Надо было потянуть за нитку, чтобы из небытия ссыпалась смс-ка, которая шла 28 лет.
Я не могу сказать, что я стала сразу как-то капитально счастливее или глубины разверзлись и показали сияющие недра. Мы поженились, родили Федора, поругались с мамой и не общались почти год – скверный, долгий год – потом помирились. Я не выдающаяся мать, не идеальная жена, не лучшая дочь. Но я написала стишок про деда Владимира и деда Николая. Я успокоилась. Это половина меня и четвертинка одного сильно любимого мальчика. Ничего случайного. Ничего ужасного. Ничьего злого умысла, просто цепь идиотских поступков и перестройка. Ну, с этим уже можно как-то жить, по крайней мере. А также брови, глаза, способ улыбаться и вот эти, как их, носогубные складки. Ну, как вот это, а, я ведь видела его один раз в жизни в два года. И в зеркале каждый день.
Вера Полозкова, 1 августа 2018 г.
Привет, пап!
Ну как ты там? Очень хочется разузнать у тебя обо всем, там ведь все по-другому. Обо мне ты, наверно, все знаешь, вам там должны показывать.
Сожалею, что у меня о тебе нет ничего из собственных воспоминаний. Всегда хотелось опираться на что-то свое о тебе. Тем не менее, это не мешает мне скучать по тебе так же, как если бы ты был живой и далекий от меня.
Мне тут говорили, что я похож на тебя лицом, телом и походкой. Ладно лицом и телом, но про походку узнать было забавно. Я понятия не имею, как ты ходил, но, видимо, это было так же забавно, как у меня. Интересно, в сырую погоду у тебя тоже обе штанины сзади были грязными по колени?
Мне тебя сильно не хватает, папа: начиная с незнания элементарных вещей типа «как поменять розетку», постепенно углубляясь в моей потребности в тебе, и, наконец, доходя до сути, которую я пытаюсь познавать из раза в раз самостоятельно, без уверенности в том, что то, что я делаю, – верно.
Жаль, что нет почты между нашими «мирами». Жаль, что я не могу отправить тебе это письмо или получить на него ответ.
Как ни странно, я до сих пор ощущаю в себе недостаток «мужского». Сначала дедушка и дядя пытались возместить твое отсутствие (за что навсегда моя им благодарность). Позже, будучи уже взрослым, я пытался «обнаружить» твою фигуру внутри себя в кабинетах психологов, на разных марафонах, в книжках о папе – получилось так себе. Естественно, я бы предпочел видеть тебя на месте их всех, даже если бы у тебя это выходило хуже.
Хочу просто побыть рядом с тобой, ощутить соприсутствие в голове и теле или хотя бы твое наличествование, если большее запрещено.
Хорошо, что у нас с тобой есть несколько совместных фотографий. У меня в альбоме есть одна: смешная и очень странная. На ней мне месяца четыре, по моему положению в твоих руках можно понять, что я еще даже не сижу, да и голову держу с трудом. Ты меня крепко держишь двумя руками, видимо, чтоб я случайно не выпал. А на головах наших забавные атрибуты: у тебя – меховая женская шапка, а у меня – кудрявый парик… До сих пор интересно узнать, что за перфоманс у нас тогда случился.
Я обожаю наши фото: они – артефакт того, что мы были друг у друга. И до сих пор есть. Даже если я ничего не помню. Даже если тебя физически нет.
Помню моменты, когда я расспрашивал о тебе у мамы: кажется, вы очень друг друга любили, она вспоминала о вашей совместной жизни с большой радостью. И одновременно была (и, наверное, до сих пор) очень обижена на тебя за то, как ты с нами обошелся.
Извини, я здесь не за этим. Это единственные данные, которые у меня есть о тебе.
Очень хочется тебя увидеть. Очень.
Еще, представляешь, пап, я стал врачом. Говорят, это не так просто. Видимо, во время обучения я был не в самом осознаваемом состоянии, раз не смог это зарегистрировать. Мне совсем не тяжело было учиться, и, кажется, я в медицине неплохо так разбираюсь.
Помимо этого, я четыре года проработал в отделении детской реанимации, где зачастую вспоминал о тебе (особенно когда видел пациентов после попытки суицида). Очень жаль таких. Особенно тех, кому эти попытки удаются. В каждом случае хочется отмотать время назад и всех выслушать, побыть вместе, разделить совместно то тяжелое, что вас отняло. Так грустно это, пап. Кажется, уход от проблемы или суицид не решает ее, а наоборот. Жаль, что многое тебе стало недоступным, впрочем, как и мне с твоим уходом.
Сейчас мне двадцать пять. Тебя не стало за пару месяцев до твоих двадцати шести. Как долго мы не виделись. Почти всю мою жизнь. Почти всю твою жизнь.
Это мое письмо – уникальная и прекрасная возможность стать к тебе ближе. Пишу и наблюдаю наше совместное трогательное в этом письме. Наблюдаю и забираю его себе. Ты тоже можешь, чтобы грело.
Тебя здесь давно нет, но ты никуда от меня не исчезаешь. Тебя не завершить никакими датами через черточку под фотографией. Ты продолжаешься в моем лице, теле и походке, в моих действиях, словах и чувствах. Ты продолжаешься мной, а я продолжаю тебя. Даже если это сложно представить.
Спасибо тебе, папа.
С сильными чувствами, долго сидящими глубоко внутри, твой сын Никита.
Никита Савин, 28.02.2023
День защитника отечества
Дорогой папа!
Мне нравится, когда ты сочиняешь мне сказки по ночам! Твои шутки самые смешные! Я люблю тебя сильно обнимать! Мне не страшно, когда ты со мной! Я люблю с тобой разговаривать. Я с душой люблю тебя. Желаю большего! И еще мне тепло от тебя. Спасибо, мой любимый и добрый Папочка! С любовью и с душой, Ася.
Ася Владимирова, 23 февраля 2014 г.
Здравствуй, папа!
Здравствуй. Я пишу тебе этот текст второй раз, первый раз написал с большими чувствами и нелепо удалил письмо.
Пишу, а чувств не становится меньше…
Я совсем не помню тебя в детстве, ты был, а я не помню… Потом помню, но лучше бы забыл… Я искал тебя в тренерах, в учителях, в друзьях, партнерах и даже в женщинах…
Я искал тебя, я хотел с тобою контакта, я не мог его получить от тебя того.
А потом ты появился.
Я почувствовал большую в тебе потребность, огромную, поглощающую… тебя слышать, получать твою поддержку, слушать твою опору.
И я тебе сказал, я сказал, что ты мне очень нужен, очень, очень нужен.
