Аллан Фромм - Способность любить

Названия наших привязанностей (интерес, привычка или даже страстное увлечение) характеризуют наше отношение к ним и в определенном смысле описывают ту власть, ко­торую эти привязанности имеют над нами. Наши интересы и то, что людям просто «нравится», приносят нам созна­тельное удовлетворение, также мы чувствуем, что можем, если захотим, сознательно от них отказаться — на время или навсегда. Наши страстные увлечения приносят нам не только удовольствие, но и сознательную боль, мы рассмат­риваем их как преходящие, временные. Привычки, кото­рые не всегда приносят осознанное удовольствие, как раз труднее всего преодолеть. Нередко можно услышать, как мужчина говорит о женщине, к которой все еще привязан, хотя эта привязанность не приносит ему радости: «Навер­но, я к ней просто привык».

Многие наши привязанности и даже привычки-привя­занности приятны, и мы испытываем к ним позитивные чувства. Заядлый курильщик может сказать: «Я люблю пер­вую утреннюю сигарету». Он может выкуривать две пачки в день и не получать удовольствия, может даже не замечать, как выкуривает эти сигареты, но сознательно наслаждается самой первой, он ее любит. Возникающие у нас привязан­ности могут вообще не приносить удовольствия, они могут определенно нам не нравится, и тем не менее мы испыты­ваем привязанность. Эти привязанности занимают свое место среди многих других разнообразных и на поверхнос­ти часто необъяснимых видов любви.

 Интересы, привычки, увлечения — все это разновидно­сти привязанностей. Влюбленный, какие бы романтичес­кие чувства он ни испытывал, на самом деле является ком­бинацией всех этих скорее прозаических привычек, инте­ресов, привязанностей, которые сформировались у него с рождения. В них истинная история его любовной жизни. Романтическая любовь тоже входит в это единое целое, но является лишь частью истории человека любящего.

Если представить себе развитие человека в виде дерева, а все разновидности его любви в виде ветвей, то любовь к другому человеку, вероятно, будет самой высокой веткой на этом дереве. Или, если хотите, самой прочной, такой, к которой можно подвесить качели. И тем не менее это толь­ко ветка, еще одна ветка среди многих других, и не всегда она самая крепкая и самая развитая из всех.

Например, считается, что студентки колледжей больше всего интересуются молодыми людьми, а вот сами молодые люди могут больше интересоваться футболом, а некоторые даже увлечены учебой.

Очень многие по-настоящему интересуются только ма­шинами. Многие молодые люди работают истопниками или сидят по вечерам с детьми, чтобы накопить денег и купить подержанный автомобиль. Теперь такой молодой человек проводит воскресенья, разъезжая по окрестностям с пред­метом своей любви. Рядом с ним может сидеть девушка, но предмет его любви не она. Это машина. Он испытывает ее, проверяет, как она вписывается в повороты, ищет пустые прямые участки дороги, чтобы развить максимальную ско­рость. Он радуется, когда машина отзывается на его при­косновения, а грохот ее двигателя для него — самая пре­красная музыка. Он разговаривает со своей машиной, поет ей, когда ведет; все свободное время он возится с ней, моет, полирует, ласкает.

Эта любовь может сохраниться и после того, как он по­лучит диплом об окончании колледжа и окажется в мире, где будет делать свою карьеру, содержать жену и детей.

Специалист в области исследования мотиваций недавно убедил производителей автомобилей откровенно реклами­ровать свой продукт как предмет любви, с подчеркиванием его сексуальности. Это может показаться крайностью, но в этом заключена психологическая истина, та, которую мы уже сформулировали, а именно: все виды любви есть, по существу, вариации одной и той же темы. Все они выража­ют привязанность.

Это совсем не значит, что мужчина, который любит ма­шины, не может любить женщин. Он может любить свою машину, а также жену, детей, свой дом, свою работу, дру­зей, политику, покер и еще десяток других вещей. Его мо­гут привлекать также вольная речь, низкие налоги, романы Эрнеста Хемингуэя, джаз и разные виды ценных бумаг на рынке.

Наши многочисленные виды любви сосуществуют и совсем не обязательно исключают друг друга. Индивид со многими «Любовями» — это тот, кто способен на мно­жество привязанностей. Если все они хороши для него, если приносят ему удовлетворение и обогащают жизнь и увеличивают производительность, тогда он счастливый че­ловек, вероятно, к тому же здоровый и хорошо адаптиро­ванный.

У некоторых любящих интересы бывают самые неожи­данные и редкие. Если вы встретите человека, привязанно­го к древним шумерским письменам, или окаменелостям определенного геологического периода, или к подводным исследованиям, или к чему угодно, вы, вероятно, заметите, что он весь поглощен своим интересом и что он, вероятно, счастлив. Но если вы обнаружите, что у него нет отноше­ний с другими людьми, что у него никогда не было любов­ных связей, он никогда не вступал в брак, отрезал себя от родителей, семьи, друзей, — тогда вы, несомненно, заклю­чите, что человек этот необычен и, вероятно, ненормален. Ненормально в нем не то, что у него такие необычные ин­тересы, такая необычная любовь, а то, что это его един­ственная любовь. От людей мы ожидаем наличия многих и разнообразных любовных переживаний.

 На любви обязательно есть отпечаток любящего. Это проявляется в том, как мы ее выражаем. Любовь мужчины к гольфу и его любовь к жене иногда поразительно похожи. Мужчина с нетерпением ждет игры, надеется выиграть. Ему предстоит замечательный день. Но всегда что-нибудь ему обязательно мешает. Предыдущие игроки обязательно за­ставляют его ждать у каждой метки, те, что за ним, его торопят, его мальчишка, приносящий мячи, никак не оты­щет очередной мяч. Даже клюшки его подводят, клюшка неуравновешена и задевает за землю. Кончает игру он с самым слабым результатом и испытывает отвращение к голь­фу, ко всему миру и к себе самому.

Тот же самый мужчина собирается провести вечер с же­ной: он поведет ее на ужин и в кино, и они хорошо прове­дут время вместе. Но она бесконечно долго одевается, не может решить, где бы ей хотелось поесть — и не успевает он опомниться, как у него возникает то же чувство, как после гольфа.

Оба эти вида любви похожи, потому что любящий ведет себя одинаково, он одинаково любит то и другое. Он любит только идеальное и не в состоянии проявить хоть малей­шее терпение и справиться со своим напряжением и разо­чарованием. Он любит не гольф, а идеальный гольф. Воз­можно, у него только три партии из ста, сыгранных за год, оказываются идеальными, а остальные он безнадежно про­игрывает. Любовь к жене подчинена тем же ограничениям. Если бы она не испортила ему удовольствие своей беско­нечно долгой подготовкой, это сделал бы метрдотель, по­садив за столик, который ему не понравится, или офици­ант, обслуживающий слишком медленно или слишком быстро — совершенно неважно, что именно. Этому мужчи­не чрезвычайно трудно радоваться своей любви, потому что он способен на это, только когда она идеально соответству­ет его желаниям. Все разновидности его любви, большие и малые, отмечены одним и тем же недостатком.

Два вида любви могут иметь еще одно общее свойство: они могут быть не искренней любовью, а заменой чего-то другого, какой-то гораздо более глубокой привязанности, которая не проявляется в собственном облике. Мужчина может любить гольф по причинам, которые кажутся совер­шенно очевидными, но истинные причины могут быть ни­как не связаны с гольфом. Возможно, он испытывает глу­боко запрятанную тревогу, ощущение опасности, и изба­виться от этой тревоги он может, только послав мяч на са­мое дальнее расстояние. Общий результат у него может быть посредственным, но он посылает мяч дальше всех, и это повышает его статус среди других игроков; по крайней мере, так ему кажется.

Точно так же он может желать в качестве жены самую красивую женщину, какую только можно встретить. При этом он может не доверять ей, будет считать, что она постоянно поглядывает на других мужчин, не умеет вести хозяйство, или будет находить у нее множество других недостатков, однако не женится на женщине, какими бы достоинствами она ни обладала, если у нее нет выдающейся красоты.

Этот мужчина использует и гольф и жену как замену любви, и в обоих случаях любовь его нарцисстическая. Он не любит ни гольф, ни жену, хотя может уделять им много времени. На самом деле он по-прежнему любит себя, как любит себя двухлетний ребенок, потому что только он сам способен принести себе подлинное удовлетворение. Он це­нит жену только за ее красоту, а гольф — за длинный бро­сок, потому что эти фрагментарные привязанности при­влекают к нему внимание и повышают самооценку, удов­летворяют его любовь к самому себе.