которому принадлежал Иисус, она пустила корни во всех крупных городах региона.
И что же это была за Благая весть, переломившая западную историю, как сухую ветку, на периоды до и после Рождества Христова, и оказывавшая влияние посредством христианской Церкви? Была ли она нравственными учениями Иисуса – «золотым правилом», Нагорной проповедью? Вовсе нет. Мы уже отмечали, что все учения Иисуса уже присутствовали в литературе его времени. Павел, в посланиях которого нашли отражение заботы ранней Церкви, знал, чему учил Иисус, но почти никогда не ссылался на его слова. Очевидно, весть, преобразившая его, не относилась ни к этическим наставлениям Иисуса, ни даже к тому, как они были воплощены в его жизни. Вестью было нечто совсем другое.
К этому другому можно подойти с помощью символа. Если бы мы жили в Восточном Средиземноморье в ранние века христианской эпохи, мы могли заметить нацарапанные на оградах, стенах домов и просто на земле примитивные силуэты рыбки. Даже если бы мы увидели эту рыбку в нескольких местах, то наверняка не придали бы этому значения, решив, что это безобидные каракули. Рыбки стали частью повседневной жизни в основном в портовых городах. Но будь мы христианами, мы воспринимали бы эти рисунки как символ Благой вести. Стайки рыбок указали бы нам место, где проводит тайные собрания местная христианская община. В те времена катакомб и арен, когда быть христианином означало рисковать, что тебя бросят на съедение львам или сожгут заживо, христиане были вынуждены прибегать к более таинственным символам, нежели крест. Излюбленным среди них была рыба, так как первые буквы греческих слов «Иисус Христос Сын Божий Спаситель» складывались в греческое слово «рыба» – «ихтис». Это и была Благая весть, выраженная примитивным изображением обычной рыбки.
Что же означает эта фраза – «Иисус Христос Сын Божий Спаситель»? Те, кто слышал ее с детства, хорошо знают ответ. Но наша задача – зайти дальше вековой истории этой фразы и попытаться выяснить, что она означала для мужчин и женщин, впервые произносивших ее, ибо вся последующая история христианства выросла из их представлений о значении этих слов.
У тех, кто занялся этим вопросом, неизбежно возникает соблазн сразу погрузиться в море идей, определений и теологии, однако разумнее будет начать другим способом. Идеи занимают важное место в жизни, но сами по себе редко становятся отправными точками. Они вырастают из фактов и опыта и, оторванные от этой почвы, теряют жизненную силу, как выкорчеванные деревья. Мы обнаружим, что не в состоянии понять христианскую теологию, пока не разберемся в опыте, который она пыталась объяснить.
Людей, которые первыми услышали, как ученики Иисуса провозглашают Благую весть, потрясло как увиденное, так и услышанное. Они увидели преобразившуюся жизнь – мужчин и женщин, обычных во всех отношениях, кроме одного: факта, что они, кажется, нашли жизненную тайну. Они демонстрировали спокойствие, простоту и жизнерадостность, с какими их слушателям еще не доводилось сталкиваться. Это были люди, которые, по-видимому, добились успеха в предприятии, где не отказался бы преуспеть каждый, то есть в самой жизни.
Если конкретнее, их жизнь казалась изобилующей двумя свойствами. Первым из них было взаимное уважение. Одно из первых замечаний о христианах, о котором мы узнали от стороннего наблюдателя, звучит как «смотрите, как эти христиане любят друг друга». Неотъемлемой частью этого взаимного уважения было полное отсутствие социальных барьеров; это было «духовное наставничество равных», как называет его один специалист по Новому Завету [234]. Эти мужчины и женщины не только говорили, что все равны в глазах Бога, но и самой своей жизнью подтверждали это. Условные барьеры расы, пола и статуса ничего не значили для них, ибо во Христе нет ни еврея, ни язычника, ни мужчины, ни женщины, ни раба, ни вольного человека. Как следствие, несмотря на различие функций и социальных положений, их братство было отмечено ощущением подлинного равенства.
Эдвард Шиллебекс говорит нам, что «печалиться в присутствии Иисуса [было] экзистенциальной невозможностью» [235], и это подводит нас ко второму свойству, которое демонстрировали ранние христиане. Иисус однажды сказал своим последователям, что цель его учений в том, что «радость Моя в вас пребудет и радость ваша будет совершенна» (Ин 15:11), и эта цель, по-видимому, осуществилась в значительной степени. Это озадачивало сторонних наблюдателей. Христиане не были многочисленными или сосредоточенными в одном месте, не были богатыми или могущественными. Если уж на то пошло, они сталкивались с неприязнью чаще среднестатистического человека. Но, несмотря на все их невзгоды, им был присущ внутренний покой, который нашел отражение в радости, кажущейся неудержимой. Вероятно, лучше было бы назвать ее лучезарной. Слово «лучезарность» редко используется, чтобы охарактеризовать обычную религиозную жизнь, но ни одно другое не подходит так же хорошо к жизни ранних христиан. Один из примеров – Павел. Человек, которого высмеивали, гнали прочь из одного города за другим, он потерпел кораблекрушение, попал в тюрьму, ему располосовали всю спину во время порки. Но в этой жизни постоянным рефреном оставалась радость: «Радуйтесь радостью неизреченною и преславною»; «Благодарение Богу, даровавшему нам победу»; «Все сие преодолеваем силою Возлюбившего нас»; «Бог, повелевший из тьмы воссиять свету, озарил наши сердца»; «Благодарение Богу за неизреченный дар Его!» Радость этих ранних христиан и была неизреченной. Как наставляет пятая глава Послания к Ефесянам, они пели не потому, что так принято, а оттого, что их неудержимо переполнял непосредственно полученный ими опыт. Для них жизнь была уже не просто преодолением, а распознанной славой.
Что порождало эту любовь и радость в ранних христианах? Сами по себе эти качества желательны повсюду; задача в том, как их получать. Объяснение в той мере, в какой мы в состоянии получить его из текстов Нового Завета, гласит, что три невыносимых ноши внезапно и разом были сняты с их плеч. Первой из них был страх, в том числе страх смерти. Нам известны слова Карла Юнга, который ни разу не встречал пациента старше сорока лет, проблемы которого не коренились бы в страхе перед приближающейся смертью. Причина, по которой христиане могли не бояться львов и даже пели, выходя на арену, заключалась в том, что на них подействовало наставление Иисуса: «Не бойся, ибо Я – с тобою».
Второй ношей, от которой их избавили, была вина. Рационалисты считают чувство вины исчезающим явлением, но психологи не согласны с ними. Вина, будь она признанной или подавленной, в той или иной степени кажется встроенной в человеческую природу, ибо никто не живет в полном соответствии со своими идеалами. Мы не только относимся к другим
