И я подумал – вот чем горы хороши: в них, как в общении с мудрым человеком, впитываешь в себя свежесть, ясность, спокойствие – качества, происходящие от высоты.
За эту поездку я очень оценил суровую живописность Корсики; очень характерны для нее серого гранита скалы вперемежку с непроходимым кустарником – знаменитое «маки». Изредка у дороги деревья – оливки и эвкалипты; это дает пейзажу какой-то очень сложный рисунок, сухой и острый. А потом все время море – на горизонте, внизу, в виде бухт, разделенных длинными грядами скал, далеко выходящих в море, на них круглые сторожевые башни, где прежде зажигали костры во время опасности.
После трех дней непрерывных разъездов по острову (крестины давно родившихся детей и отпевание давно умерших русских людей) я провел сегодня истинно блаженный день. Встал – только поднималось солнце. По пыльной дороге к морю. По обеим сторонам дороги – широкие каменные стены (из-за которых в романах и в действительности местные люди творят свою vendetty); потом полем, поросшим полынью, – до пляжа. Розоватый песок, крупный, как гречневая крупа; бухта тихая, тихая, вода стеклянная и прозрачная, деликатно плещет в берег; белый маяк отражается весь в заливе. Ни души. Воздух еще холодный, и потому вода кажется очень теплой.
И вот какая у меня была мысль, когда я грелся на песке в купальном костюме, – я совсем не чувствовал себя священником. Как много значит костюм! Все же такое «несвященническое» самочувствие у меня бывает редко; почти сплоить, с легкостью и удовлетворением, я чувствую себя священником, и когда вот так выхожу из этого чувства – всегда упрекаю себя.
В общем, я очень рад, что поехал. Я никак не думал встретить здесь нечто, что может меня так взволновать и удивить. Ривьера меня мало трогает, а Корсика кажется настоящей, близкой. Пустынность ли ее, дикость ли и суровость, гранитные ли скалы и пахучие травы и кустарники? Может быть, близость ее пейзажа к Синаю, Палестине? Во всяком случае, частицу своего сердца я здесь оставляю.
* * *
Сегодня я долго пробыл на Pierre Plate. Было очень хорошо – тихий голубой день. Я грелся на солнышке, прислушивался, как переливаются колокольчики где-то далеко в долине, и временами испытывал необыкновенные чувства – «для сердца новую вкушаю тишину». И действительно, тишина удивительная – и кругом, и та, что водворяется в душе. Я пробыл там до самого захода. Сначала долины наполнились как будто розовой пылью, а дальние горы все оставались солнечными. Потом и они потухли, стали лиловыми, а долины голубыми. Уже чувствуется осень: цветов почти нет, трава объедена козами, и листья посветлели, хотя желтых еще нет.
* * *
Здесь все еще хорошо и, может быть, даже лучше, чем летом. С утра – полная ясность воздуха и чистейшее небо. Тишина изумительная – горная тишина. На солнце очень тепло, даже жарко, но в тени уже осень; часам к двум иногда собираются облака, зарождающиеся тут же. Но к вечеру опять полная ясность неба. Со всем тем без церкви чувствую все время какую-то неловкость, почти ложность своего положения, и это мне мешает вполне наслаждаться отдыхом. Здесь для меня стало еще яснее, что священник не должен ни на один день отлучаться от своей церкви.
* * *
Вчера в Канн – мое первое крещение. Я очень устал после всенощной, т. к. впервые служил без дьякона, и несколько раз чувствовал себя окончательно погибающим. Очень тяжело было. Но как только я увидел эту маленькую, четырнадцатидневную девчонку, родителей, золотую купель, освещенную тремя свечами, я почувствовал такое умиление (вот не ожидал), что всякая усталость прошла сразу. Крестины провел с большим подъемом и волнением и радостью. Валентина X. – моя первая крестница. Слава Тебе, Боже!
* * *
Обычное чувство перед произнесением проповеди, особенно перед случайным (в религиозном смысле) соединением людей, что говоришь с неверующими, и поэтому все твои слова о Христе, о вере, о чуде обращаются во взаимную, молча подразумеваемую ложь: я говорю с предполагаемыми верующими, хотя знаю, что для большинства это неверно, а с их стороны ты, мол, так обязан говорить по твоей должности, а я из приличия, принужден тебя выслушать, не слишком явно показывая свою скуку. Поэтому часто ничего не говорю. Очень легко говорить с больными, старыми, нищими, например в госпиталях, у инвалидов.
* * *
Во сне, когда гаснет наше нормальное сознание, исчезает контроль над собой, когда мы вполне искренни и ничего не стыдимся, – тогда всплывают из глубин подсознательного первичные основы нашего существа, обнажаются самые глубокие пласты души, и мы больше, чем когда-либо, являемся самими собой. Типичные для наших снов образы, видения и душевные состояния – есть самые верные, ничем не скрытые проявления нашей настоящей личности.
Конечно, тут нужно различать и чисто психические феномены (как молитвы и песнопения после длинных церковных служб), а также просто влияние нашей физики, которой мы так подвластны (например, кошмарные видения при болезни печени). Но при достаточно объективной и умелой расценке, характер и сущность наших сновидений могут много помочь в познании себя и на многое в себе открыть глаза.
* * *
Как бы ни менялись моды, траур женщин остается тем же, потому что в горе женщина не выдумывает, а берет готовое и общепринятое. В этом объяснение всякого консерватизма: консервативно то, что серьезно. Самым консервативным явлением человеческой жизни является религия, потому что она – самое глубокое явление. Реформа начинается, когда больше ничего нет в душе (я говорю о реформе форм), поэтому революция – всегда признак оскудения духовной жизни нации.
* * *
Наша постоянная ошибка в том, что мы не принимаем всерьез данный, протекающий час нашей жизни, что мы живем прошлым или будущим, что мы все ждем какого-то особенного часа, когда наша жизнь развернется во всей значительности, и не замечаем, что она утекает, как вода между пальцами, как драгоценное зерно из плохо завязанного мешка.
Постоянно, ежедневно, ежечасно Бог посылает нам людей, обстоятельства, дела, с которых должно начаться наше возрождение, а мы оставляем их без внимания и этим ежечасно противимся воле Божией о себе. И действительно, как Господь может помочь нам? Только посылая нам в нашей ежедневной жизни определенных людей и определенные стечения обстоятельств. Если бы мы каждый час нашей жизни принимали бы как час воли Божией о нас, как решающий, важнейший, единственный час нашей жизни – какие дотоле скрытые источники радости, любви, силы открылись бы на дне нашей души!
Будем же всерьез относиться к каждому встретившемуся на пути нашей жизни человеку, к каждой возможности сделать доброе дело, и будьте уверены, что этим вы исполняете волю Божию о вас в этих обстоятельствах, в этот день и в этот час.
* * *
Если бы у нас было больше любви к Богу – с какой легкостью мы доверили бы Ему себя и весь мир со всеми его антиномиями и непонятностями. Все трудности – от недостатка любви к Богу, и все трудности среди людей – от недостатка любви между ними. Если есть любовь – трудностей быть не может.
Множество недоумений современных христиан разрешилось бы, если бы мы действительно были христианами в прямом, евангельском смысле; разрешился бы в том числе вопрос о смысле страданий: «как Господь терпит…» и многое другое. При нашей жадной, без оглядки привязанности к благам этого мира, когда сама эта привязанность родит множество страданий, о каком религиозном смысле нашей жизни, и в том числе и наших страданий, мы можем говорить.
* * *
Как укрепить себя в Церкви?
Руководство духовного отца, постоянная с ним связь. Частое прибегание к таинствам, тщательное к ним приготовление, посещение богослужений, домашняя молитва, ежедневное чтение Евангелия, чтение книг религиозного содержания, соблюдение церковного года, дружба и общение с людьми верующими и церковными.
* * *
Вот задача – отказавшись от самого себя, остаться самим собой, исполнить замысел Божий в себе.
* * *
Приближение света страшно и мучительно для тьмы и греха. Постоянное наблюдение: как люди упорно избегают Святого Причастия; идя в церковь как будто по внутреннему влечению, – остаются стоять на дворе – это признание многих.
* * *
Между духовным ростом и многословием – обратная пропорциональность. Легка и соблазнительна замена духовного напряжения болтливостью. В этом – соблазн всякого «учительства».
* * *
В молитвах утренних и вечерних – «помилуй мя… очисти мя… отверзу уста моя…» и т. д. «Я» перед Богом.
В молитве евангельской: «отче наш… хлеб наш… остави нам, вселися в ны, Святый Боже, помилуй нас. Два самочувствия – личное (в молитвах пустынников) и церковное.
