Потери тибетцев были чудовищными. Власть и влияние Далай-ламы и его окружения распространялись на территорию равную по площади всей Европе. Как высшие духовные лица школы Гелуг они управляли Тибетом как сострадательным буддийским государством с семнадцатого столетия. Внезапно в результате далеких от них политических переворотов, они оказались выброшенными на обочину истории.
Веками почитаемые ритуалы и мольбы к божествам, защищавшим Тибет так долго, больше не работали. Защитники, казалось, покинули Тибет. Многие предполагали, что это какая-то отвратительная карма приносит свой плод. Так как остальная часть мира смотрела на происходящее с безразличием, Далай-лама и его последователи вынуждены были покинуть свою драгоценную землю и отправиться по снежным пикам в эмиграцию.
Краткая гражданская церемония нашего с Мартиной бракосочетания прошла после возвращения в Гонконг. Свидетелями были наши друзья, Питер и Николь, тоже бывшие монах и монахиня, которые женились и теперь работали в Коулуне. Два дня спустя мы улетели в Англию.
Когда мы отправились поездом в Девон, мы понятия не имели, подойдет ли нам жизнь в экспериментальном, основанном на всеобщем согласии и равноправии сообществе молодых европейцев и американцев. Мы привыкли к иерархичной и упорядоченной простоте монашеской жизни. В сравнении с ней то место, в котором мы собирались жить, казалось довольно анархическим. Мы оказались частью небольшой миграции западных буддистов в Девон, многих из которых привлекали окрестности Тотнеса наличием здесь Гайя-хауса, ретрит-центра Випассаны в деревне Денбери. Гайя-хаус был основан в 1983 году Кристофером Титмассом и Кристиной Фельдман, с ними обоими я познакомился задолго до этого, еще в Дхарамсале, когда я занимался с г-ном Гоенкой. Кристофер был монахом в Таиланде в 1960-е, но снял с себя сан в 1975 году. Кристина была одним из первых учеников геше Рабтена в Индии, но впоследствии посвятила себя практике випассаны.
Мы поселились в одноместном номере на верхнем этаже Шарпхэм-хауса, где мы провели первые шесть лет нашей совместной жизни. Кроме нескольких книг, у нас не было, практически, никакого имущества. Со времени моего первого приезда в прошлом году, Северное сообщество Шарпхэма выросло с пяти до восьми участников. С появлением Мартины и меня нас стало десять. Наша общинная жизнь состояла в совместных утренних и вечерних медитациях, поочередной работе на кухне и в огороженном стеной огороде, уборке, многочасовых еженедельных встречах, на которых мы усердно старались разрешить наши конфликты максимально сострадательно и неагрессивно, и участии в программах еженедельных бесед, медитационных дней и семинаров выходного дня.
Морис и Рут Эш, владельцы Шарпхэм-хаус и учредители Фонда Шарпхэм, жили внизу. Морис недавно уволился с должности председателя соседнего Фонда Дартингтон Холл и стремился преобразовать имение Шарпхэм в образец более духовного и экологичного образа жизни. Но ни Морис, ни Рут не были буддистами. Вдохновленные своим недавним посещением фермы Грин Галч, сельскохозяйственной дзэнской общины в Калифорнии, они решили, что буддизм из всех религий мира лучше всего подходит для реализации целей Фонда Шарпхэм. Одной из этих целей было – «обновить дух» английской сельской жизни. Крестьяне, которые в течение многих лет пасли свой крупнорогатый скот и овец на холмах вокруг имения, скептически относились к этим попытки. Они назвали нас «духами».
Я приехал в Великобританию г-жи Тэтчер без денег и особых умений, у меня за плечами были только шесть месяцев работы уборщиком на асбестовом заводе тринадцать лет назад. Оставив монашескую общину, я больше не мог рассчитывать на помощь других буддистов. Благодаря практике в различных буддийских традициях, я больше не отождествлял себя с какой-либо определенной школой, и у меня не было естественного «дома» в буддийском мире. Несмотря на многие годы изучения буддизма, у меня не было научной степени в этой области, которая позволила бы мне преподавать в школе или университете. Так как условием для проживания в Шарпхэме было то, чтобы никто не получал государственного пособия, я перебивался случайными лекциями, проводил семинары и ретриты, писал статьи для буддийских издательств, служил в качестве капеллана в местной тюрьме и работал на ферме. Мартина находилась в подобной ситуации. Она была монахиней в течение десяти лет, и у нее тоже не было ни образования, ни навыков работы. Вдобавок к скудному доходу, который приносили нам наши совместне уроки, она получала небольшую зарплату, подрабатывая администратором у Рут и Мориса.
Я никогда не жалел, что принял решение вести обычную мирскую жизнь. Напротив, я испытывал облегчение. Больше я не выделялся на общем фоне. С бритой головой и в экзотической монашеской рясе, особенно в секулярной, не-буддийской культуре Швейцарии, я чувствовал себя белой вороной. Я осознал, что мое решение стать монахом было в значительной степени прагматическим; оно позволило мне подробно изучать и практиковать буддизм. Как сильно ни пытался я убедить себя в обратном, не думаю, что у меня действительно было монашеское призвание. В течение моих лет я часто чувствовал себя самозванцем. Кроме того, жизнь в сельской простоте и добровольной бедности в общине в Шарпхэме позволяла мне и Мартине сосредоточиваться на нашем обучении и медитации почти так же, как если бы мы оставались девственными монахами.
Со времен Будды целибат обязателен для каждого буддийского монаха и монахини. Одиночество монашеской жизни считается необходимым условием для любого, кто стремится достичь нирваны. Если кто-то искренне хочет посвятить себя буддийской практике Дхармы, то нужно следовать примеру Будды и отказаться от семейной жизни, чтобы ничто не отвлекало от реализации своего высшего предназначения. Только в Японии и некоторых тибетских тантрических сектах монахов заменяет женатое духовенство. В остальных же частях буддийского мира – в Юго-Восточной Азии, Китае, Корее и Тибете – монахи хранят целибат.
Но еще задолго до того, как я снял с себя монашеский сан, я часто спрашивал себя, не обусловлено ли требование целибата социально-экономическими условиями эпохи, в которую жил Будда, а не какими-то «духовным» причинами. Ранее буддийская община зависела от подаяний и не могла рассчитывать на то, что ее жертвователи будут содержать еще и ее детей. В культуре того времени было нормой, что любой, кто хотел вести интеллектуальную жизнь, естественным образом отказывался от радостей семейной жизни. Но в современном обществе, когда у каждого есть доступ к образованию, свободный досуг, финансовые возможности и – в особенности это важно для женщин – средства контроля рождаемости, разве это монашеское правило полового воздержания все еще имеет смысл? Если кто-то находится в постоянных сексуальных отношениях, живет простой жизнью, разве он не может следовать буддийским идеалам на уровне девственных монахов и монахинь?...
Только в Японии и некоторых тибетских тантрических сектах монахов заменяет женатое духовенство. В остальных же частях буддийского мира – в Юго-Восточной Азии, Китае, Корее и Тибете – монахи хранят целибат. В культуре того времени было нормой, что любой, кто хотел вести интеллектуальную жизнь, естественным образом отказывался от радостей семейной жизни
Вопрос целибата – столь же спорная проблема в буддизме, как и в христианстве. Традиционалисты скажут, что буддизм существует уже на протяжении двух с половиной тысяч лет, потому что он сохранил безбрачную монашескую общину, которая со времен Будды предоставляла каждому поколению сообщество профессионалов, преданных делу сохранения Дхармы. Другие скажут, что одной из причин того, почему буддизм не смог сохраниться в Индии и почти полностью исчез в различных частях Азии в течение двадцатого века, была уязвимость института монашества, от которого он зависел. Так как безбрачные монахи стремились жить в изолированных монастырях, которые располагались вне защитных стен деревень и городов, и давали обет не держать в руках оружие и не участвовать в военных действиях, они были беззащитны против вооруженных сил, будь то армии мусульман в Индии или отряды хунвэйбинов в Китае. Сегодня еще слишком рано говорить, склонится ли буддизм под давлением современности к более благожелательному отношению к женатому духовенству и предоставит ли большие полномочия мирянам, или же будет сопротивляться этому путём укрепления и обновления своих общин безбрачных монахов и монахинь.
В традиционных буддийских обществах стать монахом означало получить образование. Такие монастыри, как Сэра или Сунгвангса, были семинариями и учебными центрами, а не закрытыми сообществами тихих созерцателей. В то время как монахи погружались в тонкости и сложности буддийской философии, большая часть мирян должна была довольствоваться благочестивыми ритуалами, просительными молитвами, соблюдением нравственных и религиозных обязанностей и пожертвованиями (дана), на которые существовали монастыри. Если они хотели большего, им советовалось накапливать «заслугу» и молиться о лучшем перерождении в следующей жизни. Это привело к появлению двух классов буддистов: профессионального духовенства, с одной стороны, и благочестивых, но часто неграмотных мирян – с другой.
