Видение Кати
Катя чудесным образом попадает в будущее, где опять сталкивается с Витей Верховцевым
– Сон я помню с того места, когда мы о чём-то спорили с Витей Верховцевым, – начала свой рассказ Катя. – Суть спора я забыла, но хорошо запомнилось то, что я очень обижалась на него по какой-то причине, и просила его не делать этого больше. Вероятно, он, как обычно, высмеял меня в очередной раз. Это было неприятно, и я просила его не лезть не в свои дела, хотя прекрасно знала, что просить об этом Витю бесполезно, – сказала Катя. На секунду задумалась, и радостно воскликнула, – вспомнила! Тогда как раз Крым опять стал наш, и папа в разговоре с мамой высказал мысль, что хорошо было бы съездить туда в отпуск. Никаких решений принято не было, но моя фантазия сразу же представила дело так, как будто это уже дело решённое и мы едем отдыхать в Крым. Я стала всем рассказывать об этом, а Витя попытался меня одёрнуть. Он, как сейчас помню, сказал мне: «Не надо говорить гоп, пока не перепрыгнешь!», на что я обиделась. Обиделась, хотя понимала, что Витя прав, и я могу попасть в неприятное положение, если поездка в Крым не состоится. Так оно и случилось впоследствии, но тогда для меня было важно только одно – меня с интересом слушали даже те, кто обычно не обращал на меня внимание, и я чувствовала себя на вершине счастья.
Я так рассердилась тогда на Витю, что расплакалась и у меня разболелась голова. Разболелась настолько, что пришлось попросить Светлану Васильевну, нашего классного руководителя, отпустить меня с уроков. Я вышла из школы, не зная, что делать. Идти домой совершенно не хотелось. Родители были на работе, пожалеть меня было некому, и не хотелось сидеть дома одной и горевать. Мне надо было кому-то пожаловаться на несправедливое обвинение, кому-то поплакаться, чтобы меня поняли и утешили, но таких людей на данный момент не было. Все, кому можно было пожаловаться, были заняты, кто на учёбе, а кто на работе, поэтому, выйдя из школы, я бесцельно пошла по улице, куда глаза глядят. Я брела, не замечая ничего вокруг, пока ноги сами собой не привели в городской парк. Я шла по аллее, несчастная от одиночества. Я понимала, что ни родители, ни Лиза, меня не поймут, а также как и Витя только отругают. В тот момент мне казалось, что нет никого на свете несчастней меня. Увидев пустую скамейку, решила присесть отдохнуть, так как стала уставать. Вместе с усталостью почему-то уходила обида, а мне так нравилось это сладкое чувство незаслуженно обиженной, что я не хотела с ним расставаться. Я присела и глубоко задумалось. Моё воспалённое воображение рисовало мне различные картины того, как все вокруг, наконец-то, поймут, насколько они были неправы по отношению ко мне, и будут просить прощения. Особенно этот задавака, Витька. Я рисовала себе картину того, как в школьном дворе выстроится вся школа, и на середину вызовут моего обидчика. Как его будут стыдить, и он, опустив голову, будет просить у меня прощения, а я буду требовать, чтобы он просил прощения бесконечное количество раз. Пусть узнает, что значит незаслуженно обижать такую хорошую девочку, как я. Эта картина возникала в моём воображении раз за разом, когда вдруг я услышала:
– Ну, а дальше-то что?
Прозвучавший неожиданно голос, оторвал меня от мечтаний, и я подняла голову. На противоположном конце скамейки сидел незнакомый мальчик, голову которого венчало настоящее мексиканское сомбреро. Во всём остальном это был совершенно обыкновенный мальчик. Совершенно обыкновенный, если бы не глаза. Слишком уж серьёзные и мудрые для мальчика. Он внимательно смотрел на меня, ожидая ответа, а я растерялась и молчала. Я просто не поняла смысл его вопроса, поэтому решила уточнить:
– Что ты имеешь в виду? – в свою очередь спросила я.
– Так и будешь всю жизнь себя жалеть? – спросил он, строго глядя мне в глаза.
– А тебе какое дело, жалею я себя или нет? – возмутилась я, и только потом удивилась тому, что он знает, о чём я думаю. Хотела спросить его об этом, но он опередил меня:
– Давай прогуляемся и поговорим! Хорошо? – предложил мальчик.
– Давай, – обрадовалась я, вспомнив, что со мной давным-давно никто, кроме Лизы, почему-то гулять не хотел.
Мы встали со скамейки и пошли в сторону окраины города, где и заканчивался парк. Мы шли и молчали, и это молчание было почему-то приятней всех бесед вместе взятых. Куда подевалась моя обида? Как корова
