ВПЕЧАТЛЕНИЕ
Однажды приехали к маггиду несколько учеников. «Мы не задержимся долго, – решили они, – только взглянем на учителя». И сказали вознице, чтобы он ждал их около дома. Маггид же рассказал им историю из двадцати четырех слов. Ученики выслушали, попрощались и, выйдя, сказали вознице: «Поезжай тихо. Мы пойдем следом». Шли они за повозкой и беседовали об истории, которую услышали. Так шли они весь остаток дня и всю ночь. На рассвете возница остановил свою повозку, обернулся и упрекнул говоривших: «Мало того что вчера вы забыли совершить дневную и вечернюю молитвы, так вы еще хотите пропустить и утреннюю?» Ему пришлось повторить свои слова четыре раза, прежде чем его услышали.
Говорил равви Шнеур Залман: «О пророчества! О чудеса! В доме моего учителя, святого маггида, в ведрах лежал дух святости, а на скамьях – чудеса. Только ни у кого не было времени поднять их».
Однажды, накануне Шавуота, праздника Откровения, равви из Рижина сидел за столом перед учениками и молчал, не говоря ни слова из тех поучений, которые он обычно произносил в этот час. Молчал и плакал. То же самое было и в первый, и во второй вечер праздника. Но потом, помолившись, он все же сказал:
«Много дней тому назад, когда мой предок, святой маггид, вот так же учил за столом, ученики, идя от него домой, заспорили о словах учителя, и каждый приводил их по–разному, уверяя, что слышал их именно так, а не иначе, так что сказанное одним полностью противоречило тому, что говорили другие. Не было никакой возможности прояснить этот вопрос. Тогда они пошли к маггиду. Но тот лишь повторил им традиционное изречение: «И то, и это – слова Бога живого»*[109]. Но когда ученики задумались над этими словами, они наконец–то поняли смысл противоречия. Ибо в истоке своем Тора едина; в мирах же она являет себя в семидесяти обликах. Но если человек внимательно вглядывается хотя бы в один из этих обликов, он больше не нуждается в словах или поучениях, ибо с ним теперь говорят черты того вечного облика».
Говорил маггид из Межрича: «Теперь, в изгнании, дух святости нисходит на нас гораздо легче, чем во времена, когда стоял Храм.
Одного царя изгнали из его страны, и он был вынужден скитаться. Странствуя, он зашел в дом бедняков, где нашел скромную пищу и кров, но был принят по–царски. Поэтому сердце царя просияло и он сошелся с хозяином дома так тесно, как сходился при дворе лишь с самыми близкими к нему людьми. Теперь, в изгнании, так же поступает и Бог».
Объясняя стих Писания «Но когда ты взыщешь там Господа, Бога твоего, то найдешь Его»*[110], маггид из Межрича сказал: «Ты должен взывать к Богу, называя Его Отцом, до тех пор, пока и в самом деле не станешь Ему сыном».
Говорил маггид из Межрича: «Ничто в мире не может превратиться из одной реальности в другую, прежде чем сначала не превратится в ничто, то есть в реальность промежуточной стадии. Эта стадия – небытие, и никто не может ее достичь, ибо это означало бы достижение небытия существовавшего до творения. Но только пройдя эту стадию, может возникнуть новое творение, из яйца может возникнуть цыпленок. Момент, когда уже нет яйца, но еще нет цыпленка – это и есть небытие. Философия учит, что ничто – это первичное состояние, которого никто не может достичь, ибо оно предшествует творению; его называют хаосом. Оно подобно прорастающему зерну. Зерно не начинает прорастать, покуда не разбухнет в земле и не утратит свои качества как зерно; происходит это для того, чтобы оно могло достичь стадии небытия, предшествующей новому творению. Эту стадию называют мудростью или мыслью, которая не может сделаться явной. Затем эта мысль создает новое творение, ибо сказано: «В мудрости сотворил Ты всех их».
Говорил маггид из Межрича: «Творение Небес и земли – это развертывание Нечто из Ничто, нисхождение высшего к низшему. Но цадиким, своим подвижничеством извлекшие себя из телесного мира и не занятые ничем, кроме помышлений о Боге, доподлинно видят, понимают, представляют мир, еще пребывавший в состоянии небытия, предшествовавшего творению. Они превращают Нечто обратно в Ничто. И это еще большее чудо, ибо оно начинается с самого низа. Ибо сказано в Талмуде: «Грандиознее первого чуда – чудо последнее».
Говорил маггид из Межрича: «У каждого замка есть ключ, проникающий в него и открывающий его. Но есть и умелые воры, знающие, как открывать замки без ключей. Они взламывают замок. Так и в каждую тайну в этом мире можно проникнуть посредством особого рода размышления, приложимого только к этой тайне. Но Бог любит вора, взламывающего замок тайны; я говорю о человеке, взламывающем для Бога свое сердце».
Говорил маггид равви Зусе, своему ученику: «Я не способен научить тебя десяти принципам служения. Но маленький ребенок и вор смогут показать тебе, в чем они состоят. От маленького ребенка ты можешь научиться трем вещам: Он радостен без всяких причин;
Он каждую минуту чем–то занят; Когда ему что–то нужно, он смело это требует. Вор же может научить тебя семи вещам: Он занимается своим ремеслом ночью; Если он не успевает сделать свое дело в первую ночь, то занимается им во вторую;
Он и те, кто с ним работает, преданы друг другу; Он рискует своей жизнью ради незначительных доходов; То, что он приобретает, имеет для него столь малую ценность, что он сбывает это за малые деньги; Он терпит лишения и трудности, но они ничего для него не значат; Он любит свое занятие и не променяет его ни на какое другое».
Когда равви Шмелке, рав из Никольсбурга, и его брат равви Пинхас, рав Франкфурта–на–Майне, в первый раз (это было в пятницу) приехали к Великому Маггиду, они были глубоко разочарованы. Они ожидали хорошего продолжительного приема, но маггид оставил их, едва поздоровавшись, и посвятил всего себя приготовлению к встрече другого, более почетного гостя – субботы. За тремя субботними трапезами они с нетерпением ожидали его ученых и глубокомысленных речей. Но маггид сказал за каждой трапезой лишь несколько слов, совершенно не выказав при этом никакой силы мысли. За третьей же трапезой он вообще не говорил как учитель, который обращается к ученикам, жаждущим поучений, но как добрый отец, который ведет себя за столом со своими сыновьями немного более торжественно, чем обычно. Поэтому на следующий день гости равви Баэра решили от него уехать и, чтобы проститься с его учениками, зашли в Дом Учения. Там они увидели человека, с которым ранее не встречались, – равви Зусю. Когда они вошли, он долго на них смотрел, сначала на одного, затем – на другого. Затем Зуся уперся глазами в пол и, не поздоровавшись и без всякого предварительного вступления, произнес: «У Малахии сказано: «Ибо уста священника должны хранить ведение, и закона ищут от уст его, потому что он вестник [ангел] Господа Саваофа»*[111]. Наши мудрецы толкуют эти слова так: «Если равви похож на ангела, вы будете взыскать поучений от уст его». Как нам следует понимать это? Разве видел кто–нибудь из нас когда–либо ангела, чтобы мы могли сравнить с ним равви? Но понимать сказанное следует так: вы никогда не видели ангела, однако, если бы он стоял перед вами, вы бы не задавали ему вопросов, не испытывали бы его, не требовали бы от него знамения, но верили бы и знали, что он – ангел. Так же и с истинным цадиком: тот, кто чувствует его, как чувствовал бы ангела, будет взыскать поучений от уст его».
Прежде чем равви Зуся закончил, братья в сердцах своих уже стали учениками маггида.
Прежде чем маггид приступил к обучению двух братьев, Шмелке и Пинхаса, он рассказал им, как следует себя вести в течение дня, от момента пробуждения до отхода ко сну. В своих наставлениях маггид учел все их привычки, что–то подправив или изменив, словно он знал их всю свою жизнь. В заключение он сказал: «Прежде чем вечером лечь спать, вспомните все, что вы сделали за день. Но учтите: когда человек разбирает часы прожитой жизни и видит, что не провел в праздности ни одной минуты, его сердце начинает переполняться гордостью – и тогда на Небесах берут все добрые дела этого человека, лепят из них снежок и бросают в бездну».
Когда равви Шмелке первый раз встретился с маггидом, то по возвращении его спросили, что дала ему эта встреча. Равви ответил: «Раньше я смирял свое тело, чтобы оно могло стать достойным продолжением души. Теперь же я увидел и понял, что душа сама может быть достойным продолжением тела, что ей нет никакой необходимости отделяться от него. Ибо сказано в священной Торе: «И поставлю жилище Мое среди вас, и душа Моя не возгнушается вами». Поэтому и душа да не возгнушается телом».
