знаем.
– Ну, хорошо. С этим вроде бы ясно. А откуда он мог знать, куда я пойду?
– А чё здесь знать? – усмехнулась Настёна. – Идти-то больше некуда. Только сюда.
– Почему только сюда? – не поняла я.
– Если бы ты не была Гордеевой, я бы сказала, что ты просто дура! – ругнулась Люська.
– Почему? – опять не поняла я.
– Да потому что больше негде оказаться! – совсем рассердилась девочка-обезьянка. – Есть только они и мы. От них ты только что сбежала, поэтому попала к нам. Если захочешь сбежать от нас, попадёшь к ним. Понятно?
– А куда-нибудь посередине попасть нельзя? – с надеждой в голосе спросила я.
– Может и можно, но пока что это никому не удавалось, – грустно призналась Настёна.
– Ты уже пробовала? – догадалась я.
– Да, – нехотя призналась девочка-обезьянка. – Надоело, знаешь, в таком виде ходить, да на деревьях спать.
– Так не спи! – резонно посоветовала я. – Кто ж тебя заставляет?
– Я бы и не спала, да больше негде, – грустно ответила Настёна.
– Ничего не понимаю, – призналась я. – Вы бы рассказали толком, почему вы на обезьян похожи, да спите на деревьях, иначе я ничего понять не смогу.
– Тебе? – возмущённо спросила Люська. – Рассказать той, из-за которой мы так живём, почему мы так живём? Ну, знаешь ли! С такой наглостью я ещё никогда не сталкивалась!
– Погоди, Люська! Погоди! – остановила Настёна подругу. – Она ведь ещё не знает, что именно из-за неё мы так живём.
– Всё! – возмутилась я. – С меня хватит. Или вы рассказываете мне что к чему, или идите к своему профессору… изучать языки.
– Так и быть, – согласилась Люська, – только давай с дороги уйдём, – сказала она, и пошла вглубь леса. Мы с Настёной последовали за ней. Дойдя до большого ветвистого дуба, Люська вдруг, как настоящая обезьяна, в мгновение ока взобралась на него и уселась на большом суку, свесив ноги. За ней последовала и Настёна:
– Нам так привычней, – объяснила она, и, наклонившись, полушёпотом добавила, – да и не накажут, если застукают.
– Кто накажет? – испугалась я.
– Учителя, – так же полушёпотом сказала Настёна.
– Вам запрещают ходить по земле? – удивилась я.
– Не то, чтобы запрещают, – вступила в разговор Люська, – просто это не приветствуется. Они так и говорят: «Не приветствуется».
– Да расскажите вы толком, что у вас произошло, иначе мы так никогда друг друга не поймём.
– Ну, хорошо, – согласилась Люська, – слушай. Около ста лет назад сносили старый дом. Перед сносом один из строителей нашёл в пустой покинутой квартире дневник девочки, почитал его, заинтересовался и решил сохранить. Именно с этого момента и начинается история нашей коммуны. Через какое-то время, ознакомившись с содержанием, он поделился со своим другом. Потом его друг переслал по интернету дневник своему другу, и так он стал распространяться по миру. Через какое-то время люди стали объединятся в сообщества, а потом и вовсе решили жить так, как было написано в дневнике.
– Ты хочешь сказать, что это был мой дневник? – догадалась я.
– Да. Это был дневник девочки по имени Катя. Дневник Кати Гордеевой. Ученицы 4 класса школы номер три. У тебя есть дневник? – строго спросила Люська.
– Нет, – призналась я, и тут же попыталась оправдаться:
– Я только что закончила третий класс, и у меня нет пока ещё никакого дневника.
– Значит ты ещё напишешь то, из-за чего мы теперь мучаемся, – горестно вздохнула Люська.
– Что напишу? – испуганно спросила я.
– Сама я дневник не читала, конечно, – призналась Люська, – да и Настёна тоже. – Помолчала и добавила:
– Да и вообще, тех, кто его читал, давно нет в живых, потому что одна из твоих мыслей гласит: «Не делай того, что тебе делать лень! Лучше вообще ничего не делай!». Потому и не читала!
– То есть, тебе сказали, а ты и поверила? – удивилась я.
– А что мне оставалось? – удивилась в свою очередь Люська. – Проверять тоже было лень. Вот и поверила.
– Ну, хорошо. А что ещё? – не унималась я.
– А ещё ты говорила, что иногда правда может испортить жизнь, – вступила в разговор Настёна, – А если это так, то значит такая правда никому не нужна.
– А какая нужна? – спросила я.
– А я почём знаю? – удивилась Люська. – Я что ли это придумала? Сама придумала, у себя и спрашивай! Только мы решили, что если не нужна какая-то правда, то зачем она вообще кому-то нужна? Нам было лень разбираться, поэтому решили жить без неё.
– Ну, вы даёте! Как же можно жить без правды? – от удивления я даже присела на траву.
– Очень даже можно, – начала объяснять Настёна. – Мы просто перестали выяснять, что правда, а что нет. Что есть, то и есть. А чтобы можно было как-то жить, мы перестали общаться друг с другом.
– А что есть – это не правда? Вы же с Люськой как-то общаетесь? Это правда или нет? – попыталась я поймать Настёну.
– Сегодня общаемся, а надоест и перестанем. У нас свобода – делаем, что захотим, – с ноткой снисхождения объяснила Настёна.
– А что всё-таки делаете? – не унималась я.
– Что хотим! – насупилась Люська.
– А что хотите? – продолжала допытываться я.
– Ничего не хотим! – неожиданно резко ответила Настёна. – Что ты за непонятливая такая? Мы хотим ничего не хотеть! Вот в чём сила и великая мудрость твоего дневника. Усекла? Мы занимаемся нехотением!
Ответ Настёны поверг меня в ступор. Мысли в моей голове резко затормозили, стали налезать одна на другую, и сплелись в какой-то клубок. Я пыталась как-то расплести его, но у меня ничего не выходило. Наконец, из этого клубка сам собой выплелся вопрос, который я тут же задала:
– А почему вы так похожи на обезьян? Раньше ведь таких не было.
– Не было, – согласилась Люська. – Это мы сами придумали. В самом начале. Надоело нехотение, и наши предки решили всё-таки чем-то заняться, потому что сразу перейти к нехотению не у всех хватало сил. Так вот. Пришла в голову одному из наших учёных биологов (были тогда ещё такие среди нас) мысль, что мы должны вернуться к нашим корням. То есть, если мы произошли от обезьян, то и должны быть на них похожи не только внутренне, но и внешне. Сначала начали носы протыкать, уши, губы, да вешать побрякушки и всякую дрянь, как дикари. Это ещё в ваше время началось. Этого показалось мало, но надо же было постепенно переходить, поэтому стали всякие рисунки наносить на тело, а потом и до этого дошли, – сказала Люська, указав на волосатую руку, – чтобы полностью соответствовать, понимаешь? – спросила она таким тоном, каким обычно разговаривал со мной Верховцев. Рассказ девочки-обезьянки так потряс меня, что я смогла лишь кивнуть в ответ.
– Хоть это она понимает, – обратилась Люська к подружке и продолжила:
– Изменили какой-то ген, и у нас у всех появились волосы. И жить нам стало намного веселее.
– Чем же? – поинтересовалась я.
– Когда надоедает ничего не хотеть, занимаемся ловлей блох, – будничным тоном призналась Люська, и добавила, –
