Хотя блох приходится ловить чаще. А когда слишком много расплодится, только этим и занимаемся.
– Что же вы едите, если ничего не делаете? – спросила я.
– С этим у нас никаких проблем нет вообще, – вступила в разговор Настёна. – Нам каждый день привозят еду в больших кастрюлях. Мы едим, а пустые кастрюли увозят. И так каждый день.
– А кто привозит? – спросила я.
– Те, от которых ты только что сбежала, – хихикнула Настёна. – Лохи, придурки, быдло, вата и так далее по списку. Так их, кажется, в ваши времена называли.
– Ты хочешь сказать, что те, кто работает, кормят Вас совершенно бесплатно? – удивилась я.
– Ну, да! – самодовольно воскликнула Люська. – Поэтому мы их так и называем. Сама подумай. Кто же в здравом уме будет просто так кормить кого-нибудь? А они кормят! Представляешь? Решили, что каждый человек имеет право на выбор. А чтобы не предаваться вечным спорам и ссорам по этому поводу, тем, кто не хочет работать, было предложено жить отдельно. Мы и согласились. А что нам терять? Так гораздо удобней и выгодней.
– А они вас тоже как-нибудь называют? – поинтересовалась я.
– Ну, да, – нехотя призналась Настёна. – Они нас жалеют и считают больными и несчастными.
Последнее признание видимо огорчило девочек. Они разом спрыгнули с дерева, и пошли вглубь леса, иногда становились на четвереньки и пытались подражать настоящим обезьянам. Я молча пошла за ними. Скрыть то, что ходить также, как это делают животные было очень неудобно, не удавалось. Да они и не очень-то скрывали, но всё-таки упорно продолжали становиться на четвереньки. Не выдержав, я спросила:
– Зачем вы это делаете, если вам неудобно?
– Надо соответствовать, – остановившись сказала Люська. – Это обязательно. Иначе, как говорят наши учителя, никакого толку не будет.
– Что-то у вас не складывается, девочки, – засомневалась я.
– Почему это не складывается? – спросила Настёна, остановилась и повернулась ко мне, ожидая ответа.
– Если один из главных принципов вашей коммуны гласит: «Не делай того, что тебе делать лень!», значит совсем необязательно ходить на четвереньках. Вам же это не нравиться, а вы почему-то продолжаете это делать, – объяснила я.
– Без этого никак, – горестно вздохнула Люська.
– Почему? – спросила я.
– Да потому, что для того, чтобы попасть сюда, надо соглашаться выполнять обязательные условия. Иначе не берут, понимаешь? – чуть не плача раздражённо объяснила девочка.
– Что за условия? – спросила я тоном учителя.
– Ну, например, кроме ходьбы на четвереньках, надо обязательно изменять ген, отвечающий за рост волос. Или не петь человеческие песни, а если уж совсем невтерпёж, то просто орать во весь голос. Но так орать, чтобы не было никакой мелодии. Это, кстати, тоже в ваше время началось. Или, что особенно неприятно, беспрекословно подчиняться учителям. Они сами себя называют гуру, а мы их – дуры, – сказала Люська.
– А откуда взялись эти гуру-дуры? – поинтересовалась я.
– А кто ж их знает? – вступила в разговор Настёна. – Я тут у многих спрашивала. Никто не знает. Говорят, они сами себя назначают учителями.
– Как так сами? – удивилась я.
– А мы почём знаем? – спросила в свою очередь Настёна. – Назначают, и всё тут.
– А разобраться не пытались? – спросила я.
– Лень, – коротко ответила Люська.
– А если вдруг сами захотите стать учителями? – спросила я, остановив жестом девочек-обезьянок.
– Не захотим, – разом ответили подруги.
– Почему?
– Лень, – последовал тот же ответ.
– Но также нельзя! – возмутилась я. – Как можно подчиняться учителям, которые сами себя назначили учителями. Вы понимаете, что вы делаете?
– Как видишь, можно, – спокойно отреагировала Настёна. – Да и попробуй не подчинись. Сразу без обеда останешься. А если будешь упорствовать, то и на неделю могут голодными оставить.
– На неделю? – уже не шуточно возмутилась я. – Да кто им такое право дал?
– Никто и не давал, – спокойно отреагировала Настёна, – сами себе присвоили.
– И вы не протестовали? – с удивлением спросила я.
– Если хочешь, чтобы тебя не только голодным оставили, но ещё и поколотили, то, пожалуйста, иди протестуй.
– Да это же дикость какая-то! – возмутилась я. – Ну-ка, пойдём разберёмся с вашими учителями!
– Пойдём, конечно! Может на обед ещё успеем, – согласилась Настёна и впервые улыбнулась.
Чёрно-коричневые зубы девочки выглядели настолько отталкивающе, что попросту испугали меня. Между двумя передними верхними зубами зияла дыра, проеденная кариесом. О зубной щётке здесь наверняка давно забыли.
Всё, что я услышала от девочек-обезьянок, было любопытно, но чёрно-коричневые зубы расстроили. А может и испугали. Почему? Не знаю. Даже шерсть, растущая на их телах, не казалась такой уж страшной. Скорее всего потому, что эти гнилые чёрно-коричневые зубы наглядно показывали: если что-то гниёт и дурно пахнет, значит происходит нечто очень плохое и неправильное. Но я всячески отгоняла от себя эту мысль. Отгоняла потому, что страшно было не только смотреть на это, но и признаться, что источником всех бед этих девочек послужил мой дневник. То есть, во всём виновата была я, но признаваться себе в этом очень не хотелось.
Наше путешествие длилось не более десяти минут. Сначала я услышала шум, затем, подойдя поближе, урчание и чавканье. Мы вышли на большую поляну, которая была полна одетых в человеческую одежду обезьян, разбитых на небольшие группы, по три-четыре человека. Я назвала их людьми потому, что до сих пор не могу определить, кем же они на самом деле были. Ещё не совсем обезьянами, но уже и не людьми. Каждая из групп сидела вокруг большой кастрюли, в которой находилась пища. Ели руками. Ни ложек, ни тарелок не было. Еда сопровождалась чавканьем, урчанием и мелкими стычками.
– Настёна, – шёпотом обратилась я к одной из сопровождавших, – а где же тарелки, ложки, столы и стулья?
– От этого давно отказались! – ответила девочка-обезьянка.
– Почему? – спросила я.
– Потому что с самого начала никто не захотел мыть посуду и убирать со столов. Главный-то принцип не забыла? Через какое-то время наша столовая под открытым небом превратилась в свалку грязной посуды и рассадник микробов, поэтому, испугавшись эпидемий, решили от посуды отказаться. И мороки меньше, и для здоровья полезней.
– Ну, девочки, вы и даёте! – упрекнула я всё это странное сообщество. – Эдак совсем одичать можно.
– А какая разница? – безразлично отреагировала Настёна. – Главное-то в чём? Не хочешь делать и не делай! Вот в чём главное. Сама же говорила!
– Говорить-то, может, и говорила, но не до такой же степени! – стала оправдываться я.
– А про разные там степени нам ничего не известно, – отрезала Люська и угрожающе спросила:
– К чему нам все эти степени? Ты нас что, учить что ли будешь?
– Ну уж нет, – замахала я руками, – и так уже научила. Куда ещё?
– Вот именно, – угрюмо проворчала Люська. – Как изменить ген, чтобы выросли волосы придумали, а как обратно вернуть человеческое тело, нет. Думаешь среди нас мало таких, которые одумались и хотели бы вернуться обратно?
– Не знаю, – совсем растерялась я. – Я, почему-то думала, что вы все счастливы. Вы ведь делаете, что хотите. Что может быть лучше?
– Мы
