Стивен Бэчелор - Что такое буддизм? Как жить по принципам Будды

Как можно отыскать этот срединный путь? Просто ждать, пока вы однажды случайно не наткнетесь на него? Или нужно присоединиться к религиозной организации и получить посвящение в него от просветленного монаха? Открывается ли он в момент мистического пробуждения? Или вы заставляете себя встать на него усилием воли? В Запуске колеса Дхаммы Готама показал, что человек может вступить в поток срединного пути, практикуя Четыре Благородные Истины. В соответствии с принципом взаимозависимого происхождения, каждая Истина – условие, которое дает начало следующему: полное познание природы страдания приводит к ослаблению жажды; ослабление жажды приводит к испытанию ее прекращения; и в моменты прекращения жажды открывается свободное и осмысленное пространство самого восьмеричного пути.

Вместо поисков Бога, цели брахманов, Готама учил, чтобы мы обращали свое внимание на то, что является самым далеким от Бога: страдание и боль на этой земле. В обусловленном мире изменения и страдание неизбежны. Только посмотрите, что происходит здесь: существа постоянно рождаются, болеют, стареют и умирают. Это неизбежные факты нашего существования. Как обусловленные существа мы не можем жить вечно. И наедине с самим собой, когда я оставляю маску стоического самообмана, я чувствую, что это невыносимо.

Признать обусловленность жизни означает принять свою судьбу эфемерного, но живого и чувствующего существа. Ницше утверждал, что можно полюбить эту судьбу. Но, чтобы сделать это, нужно сначала принять ее, хотя все инстинктивно не хотят думать о своей смертности. Прямо взглянуть на конечность, обусловленность и боль существования нелегко; для этого требуются внимательность и сосредоточение. Необходимо осознанно отказаться от наслаждения фиксированным местом в пользу понимания обусловленной основы. Я представляю, что в тех местах, к которым я инстинктивно тянусь, отсутствует страдание. Я думаю: «Вот если бы только я мог добраться туда, тогда я больше бы не страдал». Безосновная основа взаимозависимости и обусловленности, однако, не дает такой надежды. Ибо это основа, где вы рождаетесь и умираете, болеете и стареете, разочаровываетесь и страдаете.

Задача полностью познать страдание полностью противоречит тому, чего я склонен желать. Но обусловленный, непостоянный мир не обязан удовлетворять мои желания. Он не может дать мне постоянное и надежное существование, которого я хочу. В этом мире, где все идет не так, как я хочу, вряд ли что-то улучшится. Я изо всех сил пытаюсь упорядочить свою жизнь в соответствии с моими желаниями и страхами, но от меня не зависит, практически, ничего из того, что произойдет в следующее мгновение.

Цель внимательности состоит в том, чтобы полностью познать страдание. Это влечет за собой спокойное и чуткое внимание к любым воздействиям на организм, будь то песня жаворонка или крик ребенка, веселая мысль или приступ боли в пояснице. Вы следите не только за внешними раздражителями, но и за вашими внутренними реакциями на них. Вы не корите себя за то, что вы считаете своими недостатками, и не хвалите себя за то, что вы расцениваете как успех. Вы отмечаете, как вещи возникают и исчезают. Постепенно практика становится в меньшей степени сознательным упражнением в медитации, выполняемым в определенное время каждый день, а скорее – такой чуткостью, которая пронизывает ваше понимание в каждое мгновение жизни.

Внимательность может оказывать успокаивающее действие на беспокойную, нервную душу. Когда она становится более умиротворенной и сосредоточенной, тогда человек может четче разглядеть источники своих беспорядочных реакций на происходящее; заметить первые нотки раздражения, прежде чем ненависть и злость овладеют им; иронически воспринимать самодовольную внутреннюю болтовню своего эго; отмечать зарождение самоуничижительных мыслей, которые способны привести в уныние.

И главное: я не единственный, кто страдает в этом мире. Вы тоже страдаете. Каждое живое существо страдает. Когда моя самость больше не прежняя всепоглощающая озабоченность, когда я вижу свое сознание как один поток среди бесчисленных других, когда я понимаю, что оно столь же зависимо и эфемерно, как и все сущее, тогда барьер, который отделяет «я» от «не-я», начинает рушиться. Представление о самости как закрытой клеточке мироздания не только не соответствует реальности, но и оказывает анестезирующий эффект. Оно притупляет мою чувствительность к страданию мира. Принятие страданий достигает кульминации во всеохватывающем сочувствии, способности чувствовать то, что переживает другой, когда страдает. Принятие страданий закладывает основу для несентиментального сострадания и любви.

Однажды Будда и его помощник Ананда посетили некий монастырь и встретили там больного монаха, лежавшего без ухода, в своих собственных экскрементах и моче. Они принесли немного воды, вымыли монаха, подняли его и положили на кровать. Затем Готама стал упрекать других монахов в общине за то, что они не заботились о своем товарище. «Когда у вас нет ни отца, ни матери, чтобы заботиться о вас, – сказал он, – вы должны заботиться друг о друге. Кто помогает мне, должен помогать и больному». Отождествляя себя с больным, он подтвердил, что ключ к пробуждению лежит в отзывчивости и принятии страданий ближних как своих собственных.

Внимательность к страданию, однако, не приводит к болезням и отчаянию. Чем больше человек свыкается с обусловленностью мироздания, тем меньше он подвержен подавленности и раздражению от боли (ибо она пройдет) и больше преисполняется радостью от самых простых вещей: видя, как распускается бутон; слыша, как волна набегает на пляж; касаясь руки другого человека (это тоже пройдет). Как в великой музыке, театре и литературе, трагическое восприятие жизни рождает странную, тревожную красоту. Автопортрет Рембрандта, адажио из последнего квартета Бетховена, муки короля Лира не подавляют, но облагораживают меня. Они трогают меня до глубины души, пробуждая острое восприятие того, что значит быть живым, а не мертвым.

Крепко-накрепко усвоить, что все ваши ощущения мимолетны, мучительны и ненадежны, означает избавиться от причин, чтобы крепко держаться за них и пытаться ими управлять. Это начинает оказывать влияние на ваше отношение к миру, другим людям и собственной жизни. Ибо – как я буду искать утешение в чем-ли-бо, если я знаю, что оно не способно принести мне его? Зачем я буду возлагать надежды на что-то, что, как мне известно, не может их оправдать? Принять этот мир страдания означает бросить вызов моей врожденной тенденции видеть все с эгоцентричной точки зрения.

Я не могу преднамеренно устранить жажду, независимо от того, как сильно я приказываю себе прекратить страстно желать чего-либо. В соответствии с принципом взаимозависимого происхождения, чтобы избавиться от жажды, требуется устранить условия, благодаря которым она возникает. Будда показал, что корень жажды лежит в неправильном представлении, что постоянное, необусловленное счастье может быть обретено в мимолетном, обусловленном мире. Как только вы поймете, что это невозможно, жажда начинает утихать и самостоятельно исчезает.

Как ребенок, который однажды возвращается к побережью и понимает, что ему больше неинтересно строить песочные замки, так и я со временем, начиная понимать мир более глубоко и реалистично, начинаю терять интерес к тому, что ранее навязчиво преследовало меня. Как и взросление, ослабление жажды может не быть большим откровением. Изменение можно и не заметить. Так как мой взгляд на жизнь меняется в сторону осознания безосновной основы, моя привязанность к вещам все больше и больше теряет смысл. И когда я замечаю в себе какую-то из них – ведь от этих привычек нелегко избавиться, – я могу с иронией относиться к себе: «Ну, опять пошло-поехало!»