кто совершит убийство неумышленно».
Хочу завершить эту главу вопросом: а есть в Священном Писании хоть что–нибудь, что не подвержено изменениям или сдвигам? Или же буквально все относительно? Ответить на этот вопрос хочу с помощью одной истории из своей жизни.
Несколько лет назад я взял годичный отпуск и отправился в Шотландию, чтобы поработать над книгой Инспирация: трудные вопросы, честные ответы [196]. Когда я уже дописывал последние страницы, мне довелось побывать в гостях у одного известного исследователя Ветхого Завета. Мы принялись обсуждать наши замыслы и планы, когда он спросил меня, чем я занимаюсь. Я честно сознался, что пишу книгу, цель которой — помочь моим студентам понять, что в Писании подвержено переменам, а что нет. Я сказал, что у меня уже нет сил смотреть, как разочаровываются в вере мои студенты, обнаружив в Библии то, чего там, по их мнению, быть не должно. Вот краткий пересказ того, что я ему тогда наговорил:
У Библии есть неизменный, непоколебимый фундамент, и состоит он из великого принципа любви, который кратко сформулирован в двух великих заповедях Иисуса (возлюби Бога, возлюби ближнего), и более подробно — в Десяти Заповедях. Эти законы нужно выделить особо, отделить от всех прочих, ибо они неизменны. Остальные Писания — это просто иллюстрация, как применять их в зависимости от времени и места, своего рода толкование, суть которого отражена в словах Иисуса, сказанных по поводу двух Его великих заповедей: «На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» [197].
Эти две великие заповеди действительно непреходящи, при этом Десятисловие представляет собой еще один, дополнительный пласт непоколебимости и постоянства. Оно тоже «утверждается» на этих двух великих заповедях, но при этом оно не подвержено никаким переменам. Десять Заповедей стоят особняком. Все остальное в Священном Писании — все законы и повествования — «утверждаются» на двух великих заповедях и на Десятисловии, показывающих, как мы должны понимать и применять основополагающий принцип любви в самых разных обстоятельствах.
К такому выводу, думалось мне, должен прийти каждый адвентист, внимательно изучающий библейскую доктрину о законе.
К немалому моему удивлению, мой собеседник не стал со мной спорить: «Библия и вправду выделяет эти заповеди особо. Посмотрите, что говорится во Второзаконии 4:13, 14». Меня не покидала мысль, что мы похожи на двух добропорядочных адвентистов, обстоятельно рассуждающих о законе!
«Обратите внимание на различие между 13–м и 14–м стихами, — продолжал мой знакомый профессор. — В 13–м стихе Бог обращается к Израилю напрямую, а не через Моисея. Согласно этому тексту, Бог дал народу Свой завет и обрисовал его как Десять Заповедей. Далее в этом тексте сказано, что Бог Сам начертал эти заповеди на двух каменных скрижалях. Однако заметьте, в 14–м стихе речь уже о другом. Во–первых, Бог обращается к Моисею, а не к народу. Во–вторых, Моисею Он дал постановления и законы, а не Свой завет или Десять Заповедей».
«Короче говоря, — подвел он итог своим размышлениям, — вы, в сущности, правы. Десять Заповедей действительно стоят особняком. Об этом свидетельствует сама Библия».
Я был поражен, что он, не моргнув глазом, согласился с моим «твердокаменным» адвентистским толкованием Библии. Хотя о чем я говорю. Это строгое в своей простоте прочтение Библии очевидно для любого непредвзятого человека.
Чтобы подвести черту под нашим «библейским исследованием», нужно отметить еще два момента. Во–первых, «постановления и законы» были записаны Моисеем в книгу, которую он повелел положить рядом с ковчегом завета, а не внутрь его [198]; и во–вторых, наказания за нарушение Десяти Заповедей не упомянуты непосредственно в Декалоге, но включены во второстепенное законодательство. Тем самым Декалогу как бы придана дополнительная долговечность.
Стоит отметить, что наказания во многом зависят от времени, места и культуры и потому бывают очень разными, в том числе и в Библии. В Ветхом Завете, например, дополнительное Моисеево законодательство предписывает смертную казнь за нарушение каждой из Десяти Заповедей, за исключением последней («не желай»). Это вполне соответствовало жестоким обычаям и настрою израильского народа по выходе из Египта.
Тогда как Иисус, пришедший на землю как Бог во плоти, указывает нам на ненасильственный идеал. Самым ярким тому примером служит история с женщиной, застигнутой в прелюбодеянии: «И Я не осуждаю тебя; иди и впредь не греши» [199]. Так, весьма показательно и неожиданно, Иисус мог отменить наказание и утвердить при этом непоколебимость самой заповеди.
В заключение хочу подчеркнуть: не все в этом мире переменчиво. Бог дал по этому поводу четкие и обстоятельные разъяснения — не подвержены переменам один великий принцип любви, две великие заповеди Иисуса и Десять Заповедей. Все остальное, все «прецеденты», описанные в Его Слове, лишь иллюстрируют эти великие принципы, эти великие заповеди в их применении.
Бог помогает нам познавать Его волю через откровение Божье в Иисусе Христе. Он есть воплощение Божьего закона любви, так сказать, пирамида закона в человеческой плоти. Лучше, чем Он Своим примером, никто не научит нас, как нам жить.
Однако, что важнее всего, мы должны понимать: сколько бы мы ни старались жить по закону любви, мы себе спасение не заработаем. Это Божий дар. Он дается безвозмездно, никакими усилиями его не приобрести. Если мы по–настоящему серьезно относимся к жизни по Божьему закону любви, то нам никак не обойти болезненный парадокс, о котором говорит Елена Уайт в своей книге Путь ко Христу:
«Чем ближе вы ко Христу, тем больше недостатков увидите в своем характере, ибо духовное зрение обостряется. В сравнении с Его совершенством ваши слабости видны более отчетливо» [200].
То есть мы как бы стоим плечом к плечу с братом Павлом и, несмотря на все наши разговоры о евангельской стороне закона, восклицаем вместе с ним: «Бедный я человек! кто избавит меня от сего тела смерти?» [201]
Но Павел не стал впадать в отчаяние. И нам этого делать тоже не следует. Мы должны вместе с ним перейти от мук отчаяния в Рим. 7 к радости, свойственной для Рим. 8: «Итак, нет ныне никакого осуждения тем, которые во Христе Иисусе» [202].
Да, закон — это благая весть. Это наш якорь, защищающий нас от всякого рода зла и помогающий нам отличать, что есть добро. Но, да простит меня читатель за подобную метафору, нам не добраться до пункта назначения, если у нас нет ничего, кроме якоря. Закон —
