Это означает, что я не могу презирать тех, кто не верит в то же, во что верю я. Поскольку меня спасает не правильное учение и не обычаи, человек, о котором идет речь, при всех своих ошибочных убеждениях может быть во многом нравственно выше меня. Кроме того, это означает, что мне незачем кого-либо бояться. Я не настолько неуверен в себе, чтобы опасаться власти, успеха, таланта людей, отличающихся от меня. Благая весть дает человеку возможность избежать чрезмерной ранимости, оборонительного поведения, необходимости подвергать окружающих критике. Христианская идентичность основана не на потребности выглядеть добродетельным человеком, а на том, что Бог ценит нас во Христе.
Человек другой веры может быть во многом нравственно выше меня
Религия и Евангелие также предлагают разные способы, позволяющие справляться с бедами и страданиями. Морализаторская религия внушает своим приверженцам: если они живут честно, тогда Бог (и окружающие) обязаны благоволить к ним и уважать их. Они верят, что заслуживают достойной, счастливой жизни. Но если в жизни случается беда, дух моралистов подрывает гнев. Они злятся либо на Бога (или на «вселенную»), потому что считают, что за примерное поведение им полагается лучшая жизнь, – либо на самих себя, не в силах избавиться от ощущения, что они жили не так, как следовало бы, или не соответствовали меркам. А Евангелие дает всем возможность сойти со спиралевидной траектории горечи, угрызений совести и отчаяния, даже если в жизни не все идет гладко. В этом случае верующие знают, что базовая предпосылка религии – если ведешь праведную жизнь, у тебя все будет хорошо – неверна. В нравственном отношении Иисуса не превзошел никто, но тем не менее за свою жизнь Он испытал нищету, неприятие, несправедливость и даже мучения.
Впервые услышав об отличии религии от благой вести, многие считают, что слишком уж просто все это звучит. «А что, неплохо! – заявляют они. – Если в этом и заключается христианство, от меня требуется только вступить в личные отношения с Богом – и делать все, чего я только пожелаю!» Но так может говорить лишь тот, кто не имеет опыта приобщения к великой благодати. Из тех, кто соприкоснулся к ней, так не скажет никто. В сущности, благодать может носить довольно грозный характер.
Несколько лет назад я познакомился с женщиной, которая начала посещать церковь Искупителя. Она объяснила, что выросла в религиозной семье, но никогда прежде не слышала о различиях между благой вестью и религией. Зато она часто слышала, что Бог принимает нас, только если мы достаточно добродетельны. Она призналась, что новое откровение пугает ее. Я спросил, почему, и она объяснила:
Если меня спасает собственная добродетель, значит, должен быть и предел тому, чего может потребовать от меня Бог – или предел тому, через что мне придется пройти. Я вроде налогоплательщика, у которого есть «права»: если я выполнила свои обязанности, то заслужила определенный уровень жизни. Но если я грешница, спасенная исключительно благодатью, значит, нет ничего такого, чего Он не мог бы потребовать от меня.
Она поняла динамику благодати и благодарности. Если вместе с боязнью наказания теряешь и стимул вести добродетельную, бескорыстную жизнь, тогда единственным стимулом, побуждающим жить такой жизнью, у тебя был только страх. Эта женщина сразу уловила, что у чудесного учения о спасении и благодати есть оборотная сторона. Если она грешница, спасенная благодатью, значит, она в большей степени подчинена верховной власти Бога. Если Иисус действительно так много сделал для нее, она не может быть предоставлена самой себе. Она должна радостно и благодарно принадлежать Иисусу, который обеспечил ей спасение, заплатив за него непомерно дорого – собственной жизнью.
Со стороны происходящее может показаться суровым принуждением, жестким обязательством. Но на самом деле единственная мотивация здесь – радость. Вспомните о том, что происходит, когда мы влюблены. Любовь заставляет нас охотно подчиняться любимому человеку. Допустим, вы спрашиваете: «Может, встретимся?» – или даже: «Ты выйдешь за меня?» Что произойдет дальше, когда вы услышите утвердительный ответ? Неужели вы скажете: «Отлично! Договорились! Теперь я могу поступать так, как мне заблагорассудится!»? Разумеется, нет. Теперь вы даже не ждете, когда предмет ваших чувств напрямую попросит вас о чем-нибудь: вы предугадываете его желания и спешите порадовать его. В этом нет никакого принуждения и обязательства, тем не менее ваше поведение кардинально меняется в зависимости от мыслей и чувств человека, которого вы любите.
Никто не сказал об этом лучше Виктора Гюго в «Отверженных». Его персонаж Жан Вальжан – ожесточившийся бывший каторжник. Он крадет серебро у епископа, который был добр к нему. Жандармы ловят Вальжана и приводят обратно в дом епископа. Жестом безмерной благодати епископ дарит Вальжану серебро и просит освободить его из-под стражи. Этот акт милосердия потрясает Вальжана до глубины души. В следующей главе Гюго говорит о том, какую угрозу представляла эта благодать:
Он противопоставлял этой ангельской кротости гордость, живущую внутри нас, как оплот зла. Он смутно сознавал, что милость священника была самым сильным наступлением, самым грозным натиском, какому он когда-либо подвергался; что если он устоит перед этим милосердием, то душа его очерствеет навсегда, а если уступит, то придется ему отказаться от той ненависти, которою в течение стольких лет наполняли его душу поступки других людей И которая давала ему чувство удовлетворения; что на этот раз надо было либо победить, либо остаться побежденным, И что сейчас завязалась борьба, титаническая и решительная борьба между его злобой И добротой того человека[10]5.
Вальжан предпочитает уступить благодати. Он отвергает укоренившуюся жалость к себе и ожесточенность и начинает дарить другим людям добро и милость. При этом его сущность в корне меняется.
Еще один персонаж романа – полицейский Жавер, который строил всю свою жизнь согласно собственным представлениям о наградах и наказаниях. На протяжении всей книги он неутомимо и самодовольно преследует Вальжана, несмотря на то, что при этом губит свою жизнь. Наконец Жавер оказывается в руках Вальжана, но вместо того чтобы убить врага, Вальжан отпускает его. Этот жест истинной благодати вызывает у Жавера острую тревогу. Он понимает: чтобы адекватно отреагировать на него, требуется полностью изменить свое мировоззрение. Не отважившись на такую метаморфозу, он бросается в Сену.
Этот парадокс может показаться самым невероятным из всех. Освобождающий акт безусловной благодати требует, чтобы тот, на кого он направлен, отказался от права распоряжаться собственной жизнью.
Важно понять фундаментальное различие между благой вестью и религией
Но есть ли здесь противоречие? Нет, если вспомнить, о чем говорилось в третьей и девятой главе. Мы в любом случаенераспоряжаемся своей жизнью. Все мы живем ради чего-то и подчиняемся этому истинному повелителю своей жизни. Если этот «повелитель» – не Бог, нас ждет бесконечное угнетение. Толькоблагодатьосвобождает нас из рабства нашего «Я», которое таится даже в морали и религии. Благодать является угрозой лишь для иллюзии нашей свободы, независимости, возможности жить так, как нам заблагорассудится.
Благая весть дает возможность вести принципиально иную жизнь. Но христианам зачастую не удается воспользоваться ресурсами Евангелия, чтобы прожить жизнь, какой она может быть во Христе. Каждому читателю этой книги важно понять фундаментальное различие между благой вестью и религией. Основная идея христианства вкорнеотличается от допущений традиционной религии. Основатели других религий – преимущественно учителя, а не спасители. Они приходили, чтобы сказать: «Поступайте так, и вы приобщитесь к божественному». А Иисус явился как Спаситель, хотя и был также Учителем. Иисус говорит: «Я – божественность, явившаяся квам,чтобы совершить то, что вы не в силах сделать сами». Идея христианства заключается в том, что наше спасение – не наши заслуги, а заслуги Христа. Следовательно, христианство – не религия и не неверие. Это нечто совершенно иное.
1В широком смысле слова религия – любая система убеждений и абсолютных ценностей, которая формирует наше стремление к конкретным особенностям жизни в этом мире. По этой причине будет совершенно справедливо называть религией и секуляризм, и христианство. Однако почти все религии предполагают в той или иной степени личное спасение посредством заслуг. Они предусматривают приближение людей к Богу и обретение ими значимости с помощью различных обрядов, ритуалов, поступков. Об этом в первую очередь вспоминают люди, думая о религии, и в этом отношении христианство, представленное в Новом Завете, имеет принципиальные отличия. Вот почему для целей этой главы мы отделяем «христианство» от «религии».
