ПЕСНЯ ПАСТУШКА
Равви Зуся однажды шел по лугу, на котором паслось стадо свиней*[231]. Посреди стада стоял пастушок и играл на свирели. Равви подошел поближе, стал слушать, покуда не выучил мелодию, затем, как бы взяв ее с собой, пошел дальше. Так он освободил из плена песню Давида–пастушка.
В старости равви Зуся заболел и последние семь лет своей жизни провел в постели, ибо – как о нем пишут – он принял на себя страдания ради искупления Израиля.
Как–то к нему в гости приехали Ясновидец из Люблина и равви Гирш Лейб из Олика. Когда они уезжали от Зуси, Гирш Лейб спросил Ясновидца: «Почему ты не мог сделать то, что делал равви Иоханан со своими больными друзьями: он давал им руку, и они выздоравливали?»
Услышав такие слова, Люблинский равви заплакал. И снова равви из Олика обратился к нему: «Почему ты плачешь? Думаешь, он болен из–за слабости своего тела? Он возложил на себя страдания по собственной воле и по собственной воле несет их, и если он захочет выздороветь, то ему не понадобится рука другого человека».
Перед смертью равви Зуся сказал: «В ином мире меня не спросят: «Почему ты не был Моисеем?» Меня спросят: «Почему ты не был Зусей?»
На могиле равви Зуси написано: «Служивший Богу с любовью, радовавшийся в страданиях, избавивший многих от их грехов».
Один рав из Ганиполя, живший в наши дни, как–то сделал такую запись.
Ночью, когда на кладбище не было ни души, фонарь, висевший над могилой равви Зуси, свалился на землю. Могила равви Зуси находится между могилой Великого Маггида и другого цадика. Существует давнее правило, что никто не имеет права приходить на эти могилы, не очистившись предварительно в бане и не сняв обувь. Только одному смотрителю дозволяется ходить там, не соблюдая этого правила. Смотритель посещает могилы три раза в день, поддерживая постоянно горящий в висящих над могилами светильниках огонь. Эти постоянно горящие светильники, числом три, заключены в единый фонарь. Фонарь висел в деревянной часовенке, возведенной над тремя могилами. На стенах часовни были развешаны сотни бумажных полосок*[232] с просьбами людей, посетивших могилы. На земле, на могилах, лежали сотни веточек, положенных по обычаю посетителями. Когда упал фонарь, сгорели все бумажки на стенах и все засохшие веточки на земле, но деревянных стен часовни огонь совершенно не тронул, хотя они были очень сухими.
Говорил младший сын равви Зуси: «Цадиким, которые в ходе своего служения постоянно переходят из одного святилища в другое и из мира в мир, должны снова и снова совлекать с себя свою жизнь, чтобы иметь возможность обрести новый дух и чтобы снова и снова через них могло являться новое откровение. Таково таинство сна».
Когда равви Элимелек произносил субботнюю молитву освящения, то вынимал свои часы и смотрел на них. Ибо в тот час душа его готова была растаять от блаженства, и поэтому он смотрел на часы, чтобы остаться во временном мире.
Когда наступала суббота, равви Элимелек не мог слушать голоса, провозглашающие ее приход. Он даже затыкал уши, боясь, что священный гром субботы оглушит его.
Уезжал как–то равви Элимелек из города, где он гостил, к себе домой, и все хасидим вышли провожать его, решив пройти за ним добрую часть пути. Когда повозка равви выезжала из города, он вылез из нее, сказал извозчику поезжать вперед, а сам потел пешком среди толпы провожавших его. Удивленные хасидим спросили его, почему он так поступил. Равви Элимелек ответил: «Когда я увидел великую преданность, с которой вы оказываете мне благодеяние, провожая меня, я просто не мог допустить, чтобы сам я не участвовал в этом добром деле!»
Равви Элимелек сказал однажды: «Я тот, кто обретет свою долю в грядущем мире. Когда я предстану перед высшим судом и меня спросят: «Изучил ли ты все, что должен был?» – я отвечу: «Нет». Тогда меня спросят: «Произнес ли ты все молитвы, которые должен был произнести?» Я снова отвечу: «Нет». И тогда мне зададут третий вопрос: «Сделал ли ты все благое, что должен был?» И я опять дам тот же самый ответ. И тогда вынесут такое решение: «Ты сказал правду. Поэтому ты получишь свою долю в грядущем мире».
Говорил равви Элимелек: «Перед тем как душа входит в этот мир, ее проводят по всем мирам. В конце ей показывают первозданный свет, освещавший все при сотворении мира. Но когда человек сделался ущербным. Бог сокрыл от него этот свет. Зачем же показывают этот свет душе? Чтобы она, шаг за шагом, постепенно приблизилась к нему в своей земной жизни. Этот свет входит в тех, кто его достигает, то есть в цадиким, и через них он снова освещает мир. Ради этого он сокрыт».
Говорил равви Элимелек: «Я помню не только то, как все души Израиля стояли у Горы Синай, но и то, какие души стояли подле меня».
Сказано: «Ибо лучшая песня – Бог наш». Равви Элимелек пояснил: «Хорошо, когда человек может действовать так, чтобы в нем пел Бог».
Одну старую женщину, в молодости служившую в доме равви Элимелека, часто просили рассказать что–нибудь о цадике. Но на все просьбы она лишь отвечала: «Я ничего не знаю. Помню только, что на буднях мы, служанки, часто бранились на кухне. Но накануне субботы на нас словно что–то нисходило; мы становились кроткими и говорили друг другу: «Дорогая моя, прости меня за все то зло, что я причинила тебе на неделе!»
Рассказывал равви Хаим из Зан: «Мой святой наставник, равви Элимелек, часто говорил, что, если человек хочет обратиться к Богу, он должен вспомнить о всех своих грехах, вплоть до самого первого, породившего все остальные. Он должен понести покаяние за все свои грехи, а особенно за самый первый. Сам равви Элимелек нес покаяние за то, что, когда был младенцем, топал по материнской груди ногами».
Два раза по шесть лет нес равви Давид из Лелова тяжелое покаяние: он постился от субботы до субботы и подвергал себя всем видам строгого подвижничества. Но и по завершении вторых шести лет он все еще чувствовал, что не обрел совершенства и не знал, как достичь его. Услышав о равви Элимелеке, целителе душ, равви Давид отправился к нему просить о помощи. Вечером накануне субботы он, среди многих других людей, предстал перед цадиком. Наставник пожал руки всем, кроме равви Давида: от него он отвернулся, даже не взглянув на него. Равви из Лелова испугался этого и ушел. Но затем, подумав, решил, что наставник, должно быть, предназначил ему нечто особенное. Поэтому вечером после молитвы он снова пошел к цадику и протянул ему руку. Но, как и прежде, тот не обратил на него внимания, и равви из Лелова снова испугался. Он проплакал всю ночь, а утром решил не ходить в Дом Молитвы цадика, а по завершении субботы отправиться домой. Но когда наступил час священной третьей трапезы, за которой равви Элимелек произносил слова поучения, равви Давид не мог удержаться и подкрался к окошку дома цадика. Там он услышал, как равви учил:
«Иногда приходят ко мне люди, которые долго постились и мучали себя, некоторые даже несли покаяние шесть лет, а потом еще шесть – двенадцать лет! И после этого они считают себя достойными духа святости; они приходят ко мне и просят низвести к ним этот дух: мол, что мне стоит оказать им такую пустяковую услугу и дать мелочь, которой им пока недостает для полного совершенства. Но истина в том, что все их подвижничество и все их самоистязание – не больше капли в море, и все их служение обращено не к Богу, а служит идолу их гордости. Таким людям следует обратиться к Богу, отказавшись от всего, что они делали прежде, и начать служение с самого начала с сердцем, полным истинного рвения».
Когда равви Давид услышал эти слова, в нем с такой силой пробудился дух, что он едва не потерял сознание. Трепеща и рыдая, стоял он у окна. По окончании Хавдалы равви Давид, тяжело дыша, подошел к двери, испытывая сильный страх, открыл ее и встал в прихожей. Равви Элимелек вскочил со своего кресла, подбежал к посетителю, обнял его и сказал: «Благословен входящий!» Затем он пригласил его за стол и посадил рядом с собой. Элеазар, сын цадика, не мог скрыть своего удивления: «Отец, – произнес он, – ведь это тот самый человек, которого ты два раза отверг, даже не взглянув на него!»
«Нет, что ты! – сказал равви Элимелек. – Это совсем другой человек! Разве ты не видишь, что это наш дорогой равви Давид!»
Во время своей поездки к равви Элимелеку, которого – после смерти Великого Маггида – он избрал своим вторым учителем, молодой Иаков Ицхак, ставший позднее равви в Люблине, заехал в маленький городок и там в Доме Молитвы услышал местного рава, читавшего утреннюю молитву с огромным рвением. Иаков Ицхак провел с равом субботу и заметил то же рвение во всем, что он говорил или делал. Узнав рава поближе, он спросил его, служил ли он когда–нибудь какому–либо цадику. Тот ответил: «Нет». Это удивило Иакова Ицхака, потому что хасидскому пути нельзя научиться из книг или по слухам; единственный способ – это общение с цадиком. Он спросил благочестивого рава, не поедет ли он с ним к учителю, и тот согласился. Но когда они переступили порог дома равви Элимелека, он не вышел навстречу, радушно встречая своего ученика, как делал обычно, но отвернулся к окну, как бы не замечая своих гостей. Иаков Ицхак понял, что такое поведение связано с его спутником, поэтому он сказал удивленному раву идти на постоялый двор, а сам вернулся к учителю один. На этот раз равви Элимелек тепло встретил своего ученика и сказал ему: «Что заставило тебя, друг мой, взять с собой человека, на лице которого я вижу искаженный образ Божий?» Иакову Ицхаку было неприятно слышать эти слова, но он не отважился что–либо возразить или задать вопрос. Равви Элимелек понял, что происходит с его учеником, и продолжил: «Тебе известно, что есть место, освещаемое одной лишь планетой Венерой, где смешаны добро и зло. Когда человек попадает туда, то, если он начинает служить Богу, в его служение закрадываются низкие мотивы и гордость. После, несмотря на все усилия, он так и остается обитать в этом мрачном месте, даже не зная об этом. Более того, он даже способен выказывать огромное рвение, ибо рядом с ним постоянно полыхает нечистый огонь. Именно от него этот человек получает свое сияние, именно от него загорается его служение, хотя несчастный даже не ведает, что это за огонь».
