ими колчан свой (Пс. 126: 3–4), но с Богом и сноха-иноплеменница может стать великим утешением, своим добросердечием и милостью вернуть в дом жизнь.
И взяла Ноеминь дитя сие, и носила его в объятиях своих, и была ему нянькою. Соседки нарекли ему имя и говорили: «у Ноемини родился сын», и нарекли ему имя: Овид. Он отец Иессея, отца Давидова (Руфь. 4:16).
Так странно, что имя ребенку дает этот безымянный женский хор, который в свое время в 1-й главе с удивлением возглашал: это Ноеминь? Теперь от них нарекается имя ребенку — Овид, «слуга, раб». Можно понять это значение двойственно: в прямой перспективе Овид станет помощником в старости и самой Ноемини, и, безусловно, Воозу и Руфи; в более широком смысле — он служит спасению Израиля, он слуга промысла Божия, который возведет его потомка Давида на царский престол.
И вот род Фаресов: Фарес родил Есрома; Есром родил Арама; Арам родил Аминадава; Аминадав родил Наассона; Наассон родил Салмона; Салмон родил Вооза; Вооз родил Овида; Овид родил Иессея; Иессей родил Давида (Руфь. 4:18–22).
Книга завершается родословием — своеобразным, начинающимся не со значимого праотца, а лишь с беззаконно зачатого потомка патриарха Иуды — Фареса. Но мы помним, как старейшины благословляют брак Вооза и Руфи: …да будет дом твой, как дом Фареса, которого родила Фамарь Иуде.
Подводя итог, автор указывает, что Бог силен неровные пути сделать гладкими, чтобы, как скажет об этом пророк Исаия, явилась слава Господня и узрела всякая плоть спасение Божие (см. Ис. 40: 4–5). Раав, Фамарь, Руфь, впоследствии, Вирсавия — женщины небезупречные либо в нравственном, либо в ритуальном отношении, не красящие родословную благочестивой семьи. И их избирает себе в праматери Слово Божие, желающее воплотиться! Бог не презирает грешника, не чурается иноземцем. Он ищет открытого сердца, которое желает вместить спасение, и найдя его, вручает Свои дары. Каждая из этих женщин получила свои дары полновесно!
Закончим комментарий к Книге Руфи словами преподобного Ефрема Сирина, красочно и поэтично увязавшего личный подвиг и труд Руфи с чаянием Царя грядущего:
«Руфь легла подле мужчины на гумне ради Тебя; ее любовь сделала ее храброй ради Тебя, о Ты, Кто учит всех кающихся храбрости.
Ее уши не желали слышать голоса других ради того, чтобы услышать Твой голос!
Подобно тлеющему углю, который пламенел, вошла она на ложе Вооза, легла там, увидела Первосвященника, в чьих чреслах сокрыт был огонь фимиама.
Она спешила и была телицей для Вооза, которой надлежало родить Тебя, Телец тучный!
Она пошла подбирать колосья ради Твоей любви; она собирала солому. Ты скоро воздал ей за смирение: не колосья пшеницы, а Корни Царей, не солому, а Сноп Жизни, Ты произвел от нее» (Гимны на Рождество).
Комментарий к Книге Плач Иеремии
הָכיֵא
Книга Плач Иеремии — единственный библейский текст, целиком относящийся к древнему ближневосточному жанру плачей. Скорбь утраты естественным образом изливается в плаче и рыданиях, но может обретать и более культурно сложные формы. Так, в Пятикнижии мы видим плач сыновей по Иакову — Израилю (см. Быт. 50:10); во Второй Книге Царств — плач как скорбную элегию, написанную царем Давидом на смерть своего друга Ионафана и его отца Саула, первого царя Израиля (см. 2 Цар. 1: 19–27).
Причиной плача могла быть не только смерть выдающейся личности, но и грандиозное бедствие, например разрушение неприятелем Иерусалима, Ура, Урука, Ниппура или многих других городов Востока.
Как одиноко сидит город, некогда многолюдный! он стал, как вдово; великий между народами, князь над областями сделался данником (Плач. 1:1).
Пророк Иеремия оплакивает разрушение святого города Иерусалима войсками Навуходоносора, повлекшее за собою вавилонский плен — депортацию значительной части израильтян в Месопотамию.
Сравнение города с вдовой продолжает череду ветхозаветных метафор, уподобляющих Иерусалим женщине (в иврите названия городов — женского рода). В свои лучшие дни Святой город получает от пророка наименование «Дочь Сиона», то есть происходящая от Сионского холма, на котором находится крепость (см. Зах. 9: 9), а в день горя — «оставленная вдова».
Иудейская экзегеза (Таргум Эйха) проводит интересную параллель между первым словом плача эйха «как» и словом Бога к Адаму после грехопадения, когда тот скрылся от Творца, узрев свою наготу, и Бог спросил его: где ты? (Быт. 3: 9) — айэка. История отпадения Адама вновь и вновь проживается его потомками: как пал Адам, лишившись Рая, так через многие века пал народ Иудеи, лишившись обещанного Богом благословения — Святой Земли, города и храма.
Интересно, что поздняя иудейская экзегеза в лице Виленского Гаона (Комментарий на Мегилат Эйха) видит в тексте плача, кроме реакции на конкретные исторические события, аллегорию на угасание человека, его смерть и суд над ним. Город — метафора тела, которое плачет о покинувшей его душе.
Горько плачет он ночью, и слезы его на ланитах его. Нет у него утешителя из всех, любивших его; все друзья его изменили ему, сделались врагами ему (Плач. 1: 2).
В Третьей и Четвертой Книгах Царств описана история угасания Израиля, разделившегося на два царства — Израильское с центром в Самарии и Иудейское с центром в Иерусалиме. Об этом сказано в Евангелии: царство, разделившееся само в себе, опустеет (Мф. 12: 25). Несмотря на сложные политические игры, в которые играли цари этих стран, то объединяясь друг с другом, то воюя — в союзе с соседними языческими народами, все пошло прахом, когда набрали силу империи Востока — Ассирия, а впоследствии Вавилон. В 1Т2. году до н. э. Ассирийская империя уничтожила Северное Израильское царство и ассимилировала его население, создав феномен «потерянных колен» Израиля.
Катастрофа, которую оплакивает пророк Иеремия, произошла двумя столетиями позже — в 586 году до н. э. К кровавой расправе над городом привела, в частности, надежда Иудеи, бывшей с 597 года вассалом Вавилона, на обретение самостоятельности с помощью военного союза с соседями — Моавом,
Эдомом, Аммоном, Тиром и Сидоном и Египтом. Призрачным надеждам не суждено было сбыться, в своей беде Иудея осталась одна, брошенная союзниками.
Иуда переселился по причине бедствия и тяжкого рабства, поселился среди язычников, и не нашел покоя; все, преследовавшие его, настигли его в тесных местах. Пути Сиона сетуют, потому что нет идущих на праздник; все ворота его опустели; священники его вздыхают, девицы его печальны, горько и ему самому (Плач. 1: 3–4).
Иуда, переселяющийся к язычникам, — образ
