И сказал Вооз: пусть не знают, что женщина приходила на гумно (Руфь. 3:14).
Вооз дорожит своим добрым именем, и хотя в эту ночь не случилось ничего предосудительного, он желает сохранить происшедшее в тайне.
И сказал ей: подай верхнюю одежду, которая на тебе, подержи ее. Оно держала, и он отмерил [ей] шесть мер ячменя, и положил на нее, и пошел в город (Руфь. 3:15).
Точный объем такой меры неизвестен, но таргум считает, что это четверть ефы [42], то есть Руфь несет домой очень тяжелый груз; мидраши предполагают ровно противоположное — шесть колосков (см. Свиток Рут, 98) как залог будущих даров. Вооз и Руфь возвращаются в город по отдельности.
А [Руфь] пришла к свекрови своей. Та сказала [ей]: что, дочь моя? Оно пересказала ей все, что сделал ей человек тот. И сказала [ей]: эти шесть мер ячменя он дал мне и сказал мне: не ходи к свекрови своей с пустыми руками. То сказала: подожди, дочь моя, доколе не узнаешь, чем кончится дело; ибо человек тот не останется в покое, не кончив сегодня дело (Руфь. 3:16–18).
Мы помним, что автор в самом начале характеризует Вооза как доблестного и предприимчивого мужа. Ноеминь полностью согласна с такой характеристикой — она уверена, что дело сделано и сегодня же примет окончательный вид.
В этих словах слышны поддержка и ободрение Руфи. Ноеминь уверена не только в том, что Вооз сдвинет дело с мертвой точки, но что именно он станет мужем Руфи.
Вооз вышел к воротам и сидел том. И вот, идет мимо родственник, о котором говорил Вооз. И сказал ему [Вооз]: зайди сюда и сядь здесь. Тот зашел и сел (Руфь. 4:1).
Ноеминь, сказавшая, что Вооз сегодня же окончит это дело, оказалась права. Не откладывая в долгий ящик, он выходит к воротам города — на городскую площадь — и дожидается того, кто мог бы по закону претендовать на имущество покойного сына Ноемини и, соответственно, на брак с Руфью, — более близкого им родственника.
Тот идет по своим надобностям, и Вооз отвлекает его, возможно желая застать врасплох, не дать времени на долгие раздумья, чтобы как можно скорее закончить дело.
Хотя имя этого человека известно Воозу и он, конечно, зовет его по имени, автор не называет его, он просто «такой-то» — плони альмони. Это — в свете дальнейшего повествования — принципиальная позиция автора.
[Вооз] взял десять человек из старейшин города и сказал: сядьте здесь. И они сели (Руфь. 4: 2).
Планируется сделка, и Вооз привлекает достаточное количество свидетелей. Оно соответствует еврейскому миньяну — десяти взрослым мужчинам, которые собираются для совместной молитвы, образуя ядро любой общины. То есть перед нами не просто сделка, но и некое священное действо.
И сказал [Вооз] родственнику: Ноеминь, возвратившаяся с полей Моавитских, продает часть поля, принадлежащую брату нашему Елимелеху; я решился довести до ушей твоих и сказать: купи при сидящих здесь и при старейшинах народа моего; если хочешь выкупить, выкупай; а если не хочешь выкупить, скажи мне, и я буду знать; ибо кроме тебя некому выкупить; а по тебе я. Тот сказал: я выкупаю (Руфь. 4: 3–4).
Оборот «брат наш» не указывает на прямое родство. Сама Ноеминь называет Вооза неопределенно, то родственником, то свойственником. Значит, ни он, ни неизвестный родственник Ноемини не находятся с нею, а точнее с умершим Елимелехом, в той степени родства, чтобы быть обязанными заботиться о его вдове.
Однако вопрос о собственности на землю в Израиле был связан с прямым участием в обетованиях, данных Богом Аврааму, и рассматривался отнюдь не абстрактно. Напомню, Бог говорит отцу Израильского народа и отцу всех верующих — Аврааму: И сказал Господь Авраму, после того как Лот отделился от него: возведи очи твои и с места, на котором ты теперь, посмотри к северу и к югу, и к востоку и к западу; ибо всю землю, которую ты видишь, тебе дам Я и потомству твоему навеки, и сделаю потомство твое, как песок земной; если кто может сосчитать песок земной, то и потомство твое сочтено будет; стань, пройди по земле сей в долготу ив широту ее, ибо Я тебе дам ее [и потомству твоему навсегда] (Быт. 13:14–17). Благословение Авраамово — это еще и конкретная земля, и чтобы получить благословение, важно не потерять свой надел в земле обетованной — так рассуждал всякий израильтянин. Что бы ни происходило, земля должна оставаться в собственности конкретного колена, рода и семьи. Поэтому если Ноеминь продает поле, то преимущественным правом и обязанностью его выкупить обладают наиболее близкие родственники.
Покупка поля у Ноемини не влечет за собой никаких дополнительных обязательств: она — престарелая вдова, у нее были дети, на нее не распространяется левиратное право. Поэтому после ее смерти поле перейдет к тому родственнику, который его приобретет, и при этом останется собственностью их большого рода, что правильно и справедливо и с точки зрения Закона, и с точки зрения простой финансовой выгоды.
Вооз сказал: когда ты купишь поле у Ноемини, то должен купить и у Руфи Моавитянки, жены умершего, и должен взять ее в замужество, чтобы восстановить имя умершего в уделе его. И сказал тот родственник: не могу я взять ее себе, чтобы не расстроить своего удела; прими ее ты, ибо я не могу принять (Руфь. 4:5–6).
Теперь выясняется, что в сделке участвует вдова, претендующая на левират. Деталь, о которой прежде не упоминал Вооз: надел Елимелеха разделен между двумя его покойными сыновьями. Одна часть принадлежит Ноемини, так как жена покойного переселилась в дом своей матери, а вторая — Руфи, которая осталась бездетной вдовой и претендует на восстановление потомства усопшего.
Такая сделка сразу же потеряла всякий смысл в глазах неизвестного нам родственника. Через приобретение земли он хотел упрочить свое положение, а получается, мог его ухудшить. Если у Руфи родится ребенок, земля отойдет ему — юридически, сыну покойного. Да и отягощать себя еще одной женой, при том моавитянкой, по-видимому, не входило в планы этого человека. Потому он и говорит, что не хочет расстроить своего удела — ни в финансовом, ни в семейном плане.
Этот родственник прекрасно понял, куда клонит Вооз, и, отказываясь от сделки, утверждает полное право Вооза и на эту землю, и на этот брак.
Прежде такой был обычай у
