кожу мою — явная параллель с книгой Иова, обращение к образу страдающего праведника. И самого себя пророк ощущает городом в осаде: он огражден неприятельским валом, только не из земли или глины, как у осаждающих вавилонян, — Бог обложил его валом из сердечной тяготы и горечи.
…Окружил меня стеною, чтобы я не вышел, отяготил оковы мои, и когда я взывал и вопиял, задерживал молитву мою; каменьями преградил дороги мои, извратил стези мои… (Плач. 3: 7–9).
Здесь перечислено, в чем конкретно проявляется это ограждение тьмою, подобие могилы и смерти, уже сейчас явленной в пророческой жизни. Из этого состояния, как из смерти, нет выхода, молитвы не доходят до Бога, а путь назад невозможен не только потому, что загражден, — он еще и извращен, искривлен, приводит не туда.
Он стал для меня как бы медведь в засаде, как бы лев в скрытном месте; извратил пути мои и растерзал меня, привел меня в ничто; натянул лук Свой и поставил меня как бы целью для стрел; послал в почки мои стрелы из колчана Своего. Я стал посмешищем для всего народа моего, вседневною песнью их. Он пресытил меня горечью, напоил меня полынью (Плач. 3:10–15).
Хотя Иеремия при нескольких царях Израиля пророчествовал о гибельности для Израиля попыток выйти из повиновения мощному Вавилону, когда все предсказанные им события произошли, пророк полностью разделил с неслушавшим и презиравшим его народом все тягости и скорби. В нем нет ханжеской закваски, позволяющей говорить свысока: «Я же вас предупреждал» и проч. Он плачет и о том, что стал словно мертвый и его молитва, как молитва мертвеца, ничего не стоит, не может прорваться к Богу. А Бог не желает принять ходатайство праведника, хотя в свое время принял ходатайство Авраама о Содоме, снизив требования к количеству праведников в городе с пятидесяти до десяти (см. Быт. 18: 22–33).
Но Содом был чужд откровения, народ, живший там, не слышал слова Господня и не видел Его силы, потому и требования Бога к городу были ничтожны. Совсем иное дело — Иерусалим, Святой город, место, где не смолкало богослужение, где в домах собраний книжники и их ученики просиживали над Писанием дни и ночи. И при этом век за веком, за исключением таких светильников веры, как царь Иосия, пророческое слово не приносило плода. Христос сказал о другом городе: И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься, ибо если бы в Содоме явлены были силы, явленные в тебе, то он оставался бы до сего дня (Мф. 11: 23) — слова, вполне применимые к Иерусалиму. И уже не о пророческом, но о Своем посещении Святого города Творец мира скажет: Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели! Се, оставляется вам дом ваш пуст (Мф. 23: 37).
Сокрушил камнями зубы мои, покрыл меня пеплом. И удалился мир от души моей; я забыл о благоденствии, и сказал я: погибла сила моя и надежда моя на Господа (Плач. 3:16–18).
Сетование и разочарование достигают своего апогея: все погибло, нет более никакой надежды. Мы уже упоминали, что эта скорбь чрезвычайно созвучна плачам и сетованиям гонимого Давида, но Давид чаще негодует на бездействие Бога: Боже мой! Боже мой! [внемли мне] для чего Ты оставил меня? Далеки от спасения моего слова вопля моего. Боже мой! я вопию днем, — и Ты не внемлешь мне, ночью, — и нет мне успокоения (Пс. 21: 2, 3); Доколе, Господи, будешь забывать меня вконец, доколе будешь скрывать лице Твое от меня? (Пс. 12:2). У Иеремии и некоторых других пророков (например, Втор. 32: 22; Пс. 76: 8; Мих. 1:12; Ам. 3: 6) Бог предстает как активно наводящий несчастье и зло: сокрушил зубы, покрыл пеплом, удалил мир. Хотя в Книге Иова мы видим, что Сам Бог не производит зло и скорбь (см. Иов. 1: 11–12), ветхозаветное богословие абсолютно линейно в своем монотеизме — вне Бога ничего не творится: Я образую свет и творю тьму, делаю мир и произвожу бедствия; Я, Господь, делаю все это (Ис. 45: 7).
Перед нами один из самых болезненных вопросов монотеизма — проблема теодицеи, оправдания существования в мире зла при том, что Бог благ и всемогущ. Насколько Бог произволяет злу? Возможно ли, что бедствие сходит к воротам Иерусалима от Господа (Мих. 1: 12)? Бог ли производит бедствия так же, как творит тьму наравне со светом? Ветхозаветный ответ однозначен — производит. Бог может отвергать, карать, насылать беды не только на отдельных грешников, но и на целые города и народы. Этому пониманию вторит последующая иудейская учительная литература, описывая принятие Богом решений о карах за злодеяния как грешному Израилю, так и полным злодеяний городам других народов.
Христианская святоотеческая экзегеза настаивает на новозаветном понимании всего откровения, высказанном Иоанном Богословом: И вот благовестие, которое мы слышали от Него и возвещаем вам: Бог есть свет, и нет в Нем никакой тьмы (1 Ин. 1: 5).
Святитель Василий Великий в беседе «О том, что Бог не виновник зла» отмечает, что слова о свете и тьме должны пониматься как то, что Бог — творец всего мира, творец тьмы как состояния материи, а не состояния нравственного [46]. Это — теоретический тезис, а подкрепляет его святитель истолкованием множества отдельных примеров из Ветхого Завета; святитель говорит, что все эти тяжкие для человека беды есть болезненное врачевание и пресечение Богом греха: «…и телесные страдания, и внешние бедствия измышлены к обузданию греха. Итак, Бог истребляет зло, а не от Бога зло. И врач истребляет болезнь, а не влагает ее в тело… Бог всенародные пороки уцеломудривает всенародными казнями» [47]. То есть боль сопровождает исцеление недуга, с чем согласен в своем толковании и святитель Иоанн Златоуст, говорящий: «И как тьма для неразумных кажется злом, и, однако, не есть зло, но доставляет нам пользу относительно самого дня, делая нас более способными после отдыха к дневным трудам, так не есть зло и плен, о котором пророк говорит в словах: делаю мир и произвожу бедствия, но он весьма полезен для тех, кто пользуется им, как должно; он делает их более благоразумными и послушными, истребляя гордость» (Беседа на слова пророка Исаии [Ис. 45: 7]).
Нужно, однако, заметить, что подобный подход не чужд отвлеченной софистики; недаром, когда народ Антиохии, недовольный новыми
