Здесь мы сосредоточимся на нашем главном вопросе и рассмотрим, что Иустин говорит конкретно о Христе и о его природе. Иустин придерживался мнения, что Христос был предвечным божественным существом, которое, по его словам, есть «перворожденный Бога» (1 Апология, 46).1 Христос был рожден – то есть начал свое существование – еще до сотворения мира (2 Апология, 6), и со временем он стал человеком ради верующих в него, чтобы сокрушить демонов, противящихся Богу (2 Апология, 6).
Для Иустина есть два основных способа понимания божественности Христа, и оба из них восходят к более ранним взглядам, которые мы уже исследовали. Иустин довел эти взгляды до большей утонченности, чем можно видеть в самом Новом Завете. Он рассматривал Христа как Ангела Господня, существовавшего еще до воплощения, и как Логос (Слово), ставшее плотью.
Христос как Ангел Господень
В некоторых местах своих сочинений Иустин говорит о Христе как об Ангеле Господнем, появляющемся в Ветхом Завете. В главе 2 мы уже видели некую двусмысленность, присутствующую в знаменитом пассаже о Моисее и горящем кусте, когда «Ангел Господень» обращается к Моисею, но затем ход повествования указывает на то, что в действительности с ним говорил «Господь». Иустин остроумно объясняет эту богословскую головоломку в христологических терминах. Эта божественная личность именуется одновременно «Ангелом Господним» и «Господом» потому, что в горящем кусте присутствует не Бог Отец, а Христос, который полностью божествен. Сначала Иустин утверждает, что речь идет не о простом ангеле, но о Боге: «Замечаете ли вы, государи мои, что Тот, о Котором Моисей говорит, как об ангеле, беседовавшем с ним в пылающем огне, есть Бог и возвещает ему, что Он Бог Авраама, Исаака и Иакова?» (Диалог, 59). Но затем он заявляет, что этот «Бог» не мог быть Богом Отцом: «Никто, и даже и малоосмысленный, не осмелится утверждать, что Творец всего и Отец оставил все, сущее выше неба, и явился на малой частице земли» Диалог, 60). Кто же тогда был этим Богом? Христос, ангел, впоследствии сделавшийся человеком.
Христос также был одним из трех ангелов, явившихся Аврааму у дубравы Мамре в Быт 18 – еще одном пассаже, который мы уже рассматривали. Поскольку этот «ангел» также назван «мужем» и «Господом», для Иустина ясно, что «есть и упоминается, кроме Творца всего, другой Бог и Господь, Который называется и ангелом». Он «представляется являвшимся Аврааму, Иакову и Моисею и называется Богом, есть иной, нежели Бог Творец всего, – иной, разумею, по числу, а не по воле» (Диалог, 56). Патриархи не видели Бога Отца, но «видели Того, Который… есть и Бог Сын Его и вместе Ангел Его» (Диалог, 127).
Следовательно, Бог Сын и есть тот, к кому обращается Бог Отец в Ветхом Завете, когда он говорит: «Сотворим человека по образу Нашему [и] по подобию Нашему» (Быт 1:26). Он тот, к кому Бог обращается в Псалмах: «Престол Твой, Боже, вовек» (Пс 44/45:7), и именно на него есть ссылка в тексте: «Сказал Господь Господу моему: седи одесную Меня…» (Пс 109/110:1).
Для Иустина, однако, Христос не только Ангел Господень; он еще и Слово Божье (Логос), ставшее человеком. Кажется очевидным, что на Иустина оказала влияние христология, содержащаяся в Евангелии от Иоанна – книге, которую он, как ни странно, почти никогда не цитирует. При этом христология Логоса у Иустина куда более продвинутая и философски развитая, чем в четвертом евангелии.
Иустин считает, что Логос Божий – «разум», который может быть найден внутри любого человека, использующего разум, чтобы постичь этот мир (1 Апология, 5). Это означает, что все люди имеют свою долю в Логосе, поскольку все они пользуются разумом, но некоторые – в большей мере, чем остальные. Философы особенно искусны в том, что касается использования разума. Но даже философы не обладают полным познанием Логоса Божьего. Иначе бы они не проводили столько времени, противореча один другому (2 Апология, 10). Тем не менее некоторые философы близко подошли к истине Божьей, открытой через Логос внутри них, и среди них великий греческий философ Сократ. Поэтому Иустин считал таких философов, как Сократ, христианами до Христа (1 Апология, 46).
Еще важнее, однако, то, что Логос был известен и предвозвещался пророками Ветхого Завета (2 Апология, 10). И в конечном счете он стал человеком, Иисусом Христом (1 Апология, 5). Следовательно, Христос – воплощенный Логос, который сотворил этот мир и проявил себя в нем как человеческий разум, стремящийся постичь этот мир. Именно во Христе этот «разум» получил полное воплощение. Те, кто принимают Христа и веруют в него, обладают большей долей разума/Логоса, чем остальные – даже величайшие философы древности. Более того, поскольку Христос – инкарнация Логоса самого Бога, он достоин почитания наряду с Богом (1 Апология, 6).
Иустина особенно заботил вопрос, является ли Христос в каком-либо смысле слова отличным от Бога Отца, и если да, то как следует представлять себе отношения между Христом, воплощенным Словом, и самим Богом Отцом. В одном месте Иустин рассматривает Христа как Слово в сопоставлении со словами, которые мы сами используем. Когда мы произносим слово, то это слово в определенном смысле начинает вести независимое от нас существование (как впоследствии обнаруживается, когда кто-то неверно нас понимает); с другой стороны, это слово обязано своим существованием исключительно нам, поскольку именно мы его произнесли. То же и с Логосом Божьим: он исходит непосредственно от Бога, и потому принадлежит исключительно Богу, однако, как только он исходит из его уст, то начинает вести независимое от него существование.
В другом месте Иустин сравнивает отношение Христа к Богу с огнем, от которого происходит другой огонь. Этот другой огонь существует независимо от первого, но без него он не мог бы зажечься. Более того, своим возникновением второй огонь нисколько не умаляет первый, который остается таким, каким он и был изначально. Однако второй огонь при этом такой же полноценный огонь, как и первый. То же самое с Богом и Христом. Христос произошел от Бога и стал существовать отдельно от него, однако, когда это произошло, Бог ни в малейшей степени не умалился (Диалог, 61). Таким образом, Иустин подчеркивает, что Христос – лицо, отдельное от Бога Отца: «[Рожденное] есть по числу другое от Рождающего» (Диалог, 129), но в то же время в полной мере – Бог.
Может показаться, что в этих объяснениях Иустин вступил на зыбкую почву, поскольку они могут быть поняты в том смысле, что Христос существовал не всегда (взгляд, позже объявленный ересью) и что он был своего рода вторичным божеством, сотворенным Богом Отцом, а следовательно, подчиненным ему (взгляды, которые также были объявлены ересью). Иустин жил раньше более поздних богословов, разработавших нюансы этих точек зрения.
Однако возникает вопрос, действительно ли есть основания считать Иустина сторонником доктрины Троицы. Он пока еще не говорит о трех божественных существах – Отце, Сыне и Святом Духе – как равных и составляющих триединство. По его словам, Бог Отец должен быть поставлен в богослужении на первое место, Сын – на второе, а «Дух пророческий» – на третье (1 Апология, 13). Но это, опять же, предполагает определенную иерархию божественности, где Бог занимает высшее место, а остальные находятся на низших ступенях по отношению к нему. В другом месте Иустин утверждает, что лишь Бог «неизменен и вечен», а Сын стоит ниже Него (I Апология, 13). Кроме того, он указывает: то, что христиане почитают Бога, Сына, ангелов и Духа – явно не тринитарная точка зрения (1 Апология, 13). Можно сказать, что Иустин представляет не более чем движение в сторону ортодоксальных и христологических парадоксов.
Передвинув стрелку часов на сотню лет вперед, к середине III века н. э., мы обнаруживаем сочинения одного из лидеров римской церкви, Новациана (210–278 н. э.). Подобно Ипполиту, с которым мы уже встречались в предыдущей главе, Новациан был главой раскольнического движения в Церкви и был избран своего рода антипапой. Однако его богословие было для своего времени вполне ортодоксальным. Самый знаменитый труд Новациана – его трактат, посвященный Троице, в котором он предвосхищает идеи, развитые богословами, жившими уже после него, хотя он и не довел последствия тринитарной точки зрения до таких нюансов, как у более поздних мыслителей. Подобно Иустину до него, Новациан все еще понимает Христа как божественное существо, подчиненное Богу Отцу. Но им движет главное стремление показать, что Христос – совершенный Бог и вместе с тем не та же самая личность, что и Бог Отец. Другими словами, он развивает свои взгляды с учетом ересей, которые все еще пользовались влиянием в его дни, а именно адопционизма и модализма.
