Дмитрий Герасимов - Поворот к язычеству. Собрание философских сочинений (2012—2016)

Вот именно поэтому не стоит ставить подписи, ходить на пикеты, вообще принимать какое-либо участие в предлагаемой «политике». Ровно до той поры, пока управляющий слой не научится ставить личные интересы ниже интересов граждан, которым он намерен служить, а партии не привыкнут подчинять корпоративные интересы интересам общегражданским, пока, наконец, профессиональные политики не откажутся от привычного амплуа жрецов-посредников и не поставят своей целью устранение себя как класса. Только это и может быть в интересах граждан, а значит, гражданского общества в целом. В конце концов, древняя пирамида, мешающая горизонтальному распределению власти и ныне уже окончательно обветшавшая, держится только на привычке людей играть в специально организованные для них политические наперстки.

Каковы внешние признаки наступления тирании? Самые очевидные – когда начинают попираться элементарные права на свободу слова и мысли, вводится цензура и делается невозможной какая-либо критика сложившегося положения дел, когда начинает преследоваться всякое инакомыслие, а граждане фактически утрачивают возможность свободно объединяться, выбирать и управлять собой сами – когда в итоге все элементы демократической системы оказываются свернуты или превращены в откровенную профанацию, когда парламент как независимый законодательный орган ликвидируется, а судебные, правоохранительные органы открыто настраиваются на подавление любой общественной самодеятельности. Параллельно под разными благовидными предлогами начинает цензурироваться последний сегмент «гражданской свободы» – интернет, что делает невозможным доступ к неискаженной информации и свободный обмен мнениями.

Как следовало бы поступать в случае складывания подобной ситуации? Быть может, самое простое и очевидное – не участвовать в навязанном театральном действе, раз и навсегда покинув общество, умудрившееся утратить собственную власть над собой, по крайней мере – его чисто виртуальный образ – все цензурируемые площадки, социальные сети, известные почтовые сервера, форумы и т.д., тем самым отказав в доверии, моральной, финансовой поддержке не только им, но и тому порядку, который существует, в том числе благодаря им (разумеется, предварительно покинув зомбоящик, радио и прессу). Ведь, уважая себя, общаться можно только там, где соблюдаются права человека, где существуют политические свободы и приветствуется иное мнение, где не преследуют за убеждения, где каждый «горожанин» обладает безусловным достоинством и защищен от произвола власти.

Разве нет?

Из чего или от кого бы не исходила и в чем бы не выражала себя многоликая русофобия, она всегда имеет только одну и притом весьма конкретную практическую цель – не дать русским равных прав с собой. Собственно, в этом ее единственное предназначение – быть идеологическим обоснованием тотального отъема всех прав и прежде всего – политических. Политическое неравноправие, как и политика ограничений в целом, нуждаются в русофобии как в своем прикрытии. Не будь русофобии с ее откровенно расистскими инвективами – от приписывания негативных черт прирожденности и указания на неспособность к самостоятельной жизни до полного отказа в признании самого факта существования («поскреби … – найдешь…» и т.п.), не было бы никакой возможности удерживать огромный народ в состоянии беспросветного рабства. Слишком очевидно кардинальное неравноправие в государственном устройстве, распределении и потреблении материальных ресурсов. Как очевиден и единственный резюмирующий вопрос, который должен быть обращен к любому русофобу – «Стало быть, вы хотите, чтобы только у русских не было своего Дома, в котором они могли бы свободно обустраивать себя так, как они хотят?». Трудно ответить на данный вопрос, публично не разоблачив своей человеконенавистнической, драконовской сущности, не поставив себя за пределы международного, да и любого иного, нравственного, разумного законодательства.

Транслировать негативные эмоции к целому народу, чтобы не дать ему право иметь свой Дом – такова очевидная цель русофобии. Поэтому и настоящим врагом русского патриотизма тоже является прежде всего русофобия, точнее ее правовой аспект, поскольку все другие аспекты (нравственные, религиозные, культурные и т.п.) регулируются соответствующими институтами гражданского общества за пределами политической сферы и идеологии, с которыми он не пересекается. Не визы для других стран, не «Хватит кормить Кавказ» или «Кремль», и тем более не борьба с «инородцами», «нетрадиционными конфессиями», «нетрадиционными ориентациями», олигархами, коммунистами, капиталистами, западом или востоком и т.п., а вполне ясное и определенное требование иметь свой Дом, свое «охраняемое законами пространство» (т.е. нечто вполне определенное в правовом смысле и законодательно закрепленное) – такова логика русского патриотизма. Русский патриотизм – это естественное выражение правовых стремлений народа, и прежде всего – стремления к политическому равноправию. Поэтому и единственный вопрос, который должен ставить русский патриотизм, опять же есть только вопрос о праве, и ни о чем более.

Стоит вспомнить, что в силу «принципа равноправия и самоопределения народов, закреплённого в Уставе ООН, все народы имеют право свободно определять без вмешательства извне свой политический статус и осуществлять свое экономическое, социальное и культурное развитие, и каждое государство обязано уважать это право в соответствии с положениями Устава» (Декларация о принципах международного права от 24 октября 1970 г.). При этом в действиях государств «ничто не должно истолковываться как санкционирующее или поощряющее любые действия, которые вели бы к расчленению или к частичному или полному нарушению территориальной целостности или политического единства суверенных и независимых государств, соблюдающих в своих действиях принцип равноправия и самоопределения народов» (Там же). Поэтому в соответствии с международным законодательством, продвигаемый тиранами принцип территориальной целостности неприменим к государствам, не обеспечивающим равноправие проживающих в нём народов и не допускающим свободное самоопределение таких народов. Вот это-то обстоятельство и создает известное напряжение в общественных отношениях. Разумеется, никто никогда никому добровольно не давал никаких прав и не приносил извне никакой свободы. Поэтому скорейшее воплощение в жизнь реальной программы завоевания политических и гражданских прав в рамках установления правового равенства, является единственно правильным ответом русского патриотизма на непрекращающуюся практику неприкрытой русофобии, хотя бы в рамках «общего пространства» преимущественного местообитания.

Не в противостоянии «ненавистной» Европе, не в ордынском идеале гигантской евразийской империи, позволившей на века отгородиться греческой верой от «загнивающего» Запада, а в коренном, «онтологическом» отрицании русской прирожденности в качестве объясняющей предпосылки подобных идей скрывается подлинная «метафизическая» сущность евразийства.

Достаточно внимательно вчитаться в гумилевскую «Древнюю Русь и Великую Степь» (1992), доказывающую ничтожность культурно-исторического вклада домонгольских русов, и в противоположность общей недееспособности славян, балтов и т.д., воспевающую цивилизационное превосходство кочевых народов Азии. В конечном счете, лишь спасительная прививка последних позволила русским хоть как-то сохраниться в истории, став сначала частью «великой степи», а затем и «великой империи». Обоснованию этих расистских идей подчинена вся гумилевская теория этногенеза, включая обращенную, прежде всего, к русским, наиболее фантазийную идею «пассионарности». В соответствии с последней «отказ от себя», «способность жертвовать собой» ради непонятных целей ставится неизмеримо выше естественного, гармоничного развития «в равновесии с биоценозом», заранее объявляемым «обскурацией», по сути – жизненным застоем, началом конца. Так что в итоге остается непонятным, что мешает отнести выросшую из «великой степи» империю к понятиям, столь излюбленным самим же Гумилевым, таким как «химера» и «антисистема»?

Не отстают в зоологической русофобии от старших завершителей-продолжателей «религиозно-философского ренессанса» конца XIX – начала ХХ вв. и нынешние евразийцы, подобно одному автору, ностальгирующие по временам, осененным православным крестом, когда «татарский мурза был выше крестьянина»7. Читая подобные перлы, в противоположность им, хочется стать крайним западником и вслед за П. Я. Чаадаевым объявиться веселым сумасшедшим на евразийском шабаше ментальной «оккупации». Очевидно, что за тщательно разработанными, наукообразными евразийскими теориями скрывается банальное представление о природной неполноценности русских, обосновывающее прежде всего их нынешнее политическое неравенство с другими народами (как западными, так и восточными) и невозможность выступать от своего имени, иметь свой дом, собственное самоуправление, право звучать во всемирном оркестре в качестве самобытной, не похожей на других мелодии.