Дмитрий Герасимов - Поворот к язычеству. Собрание философских сочинений (2012—2016)

Разумеется, оба умственных течения позапрошлого века – западничество («западнизм») и евразийство («азиопство»), подобно тезису и антитезису, подобно Болотной и Пушкинской, имеют одну стратегическую цель – за крайними метафизическими рассуждениями об отвлеченных предметах спрятать действительное положение дел, практическое и актуальное неравенство в наиболее важных областях жизни. И уже одно то, что оба этих течения до сих пор усиленно накачиваются финансами, концепциями, институтами, политикой, культурой и пр., достаточно, чтобы отвергнуть их и, наконец, научиться ставить формальный вопрос о гражданских правах, независимо от субъективного отношения к ним и не прибегая к глубокомысленным рассуждениям о происхождении земли и сущности мироздания…

Как тут не вспомнить великолепный фильм-сказку «Город мастеров» (Экранизация пьесы Т. Габбе, реж. В. Бычков, 1965), с ее удивительно современным языком, с ее метельщиком-горбуном, избавляющим свой город от пришельца горба! – Верь мне, верь! Не будет у тебя горба! – Когда же это будет, бабушка? – Когда ты город наш от горба избавишь!..

Такой вот непобедимый алгоритм освобождения – кто хочет, тот поймет. – Слушайте, слушайте! Все жители города обязаны снимать свои шляпы при встрече с носилками герцога или с самим герцогом…, покорителем и завоевателем бывшего вольного Города мастеров, его площадей и улиц… – Сначала с нас снимут шляпы, а потом и головы. – Эй, если у человека голова на плечах, а не просто шляпа на макушке, он уж придумает, что делать! (Снимает шляпу и вешает на дерево) …Ну, что теперь с меня возьмешь? У кого нет шляпы, тот ее ни перед кем и не снимет… – Ну-ка, возьми мою! И мою!…

Лавинообразно нарастающая скорость развития знаний, различных методов познания, как и основанных на них технологий сегодня настолько велика, что даже простая фиксация их в аналитической, научно-популярной или тем более художественной форме делается практически невозможной – они устаревают раньше, чем отдельный автор успевает обработать и донести их до потребителей. Читать не только популярную, но и экзистенциальную литературу, смотреть фильмы, ходить на спектакли, вышедшие ранее 2000 года, значит безнадежно ломать современную картину мира, включая необходимые – нравственные, интеллектуальные – способы включения в нее. Все это просто не актуально и может вызывать интерес разве что у специалистов и любителей старины.

Более того. Сама культура, прежде незыблемо основанная на постулатах, аналитически медленно, основательно и причинно сменяющих друг друга на протяжении нескольких человеческих жизней, уходит в музейно-архивное прошлое. Современный блогосферный калейдоскоп произвольно мерцающих фрагментов знания успевает несколько раз кардинально «встряхнуться» на протяжении всего лишь одной генерации людей, напрочь смывая все, чему учили в школах и институтах, так что нет более графика прогрессивной лестницы, а есть стрела, уходящая прямо в небо. И как бы в таких условиях могла выстоять любая деспотия? Только навязав спонтанно фонтанирующему вектору развития липкую паутину «духовных констант», искусственно вытягиваемых из трупа прошлого…

Если в Германии прошлого века национализм мог приобретать агрессивную форму реванша на внешне законных основаниях восстановления международного паритета германской нации, то уже, к примеру, в Италии, Испании, Восточной Европе он в гораздо большей степени ориентировался на «внутреннюю» реконкисту. В России же таких оснований вообще нет и быть не может – русские никогда не имели никаких самостоятельных политических прав и на протяжении сотен лет находились в крайне униженном культурном и цивилизационном состоянии. Сначала царизм, а затем и советская власть не оставили им ни единого дня в истории, когда бы они могли выступать от собственного имени и обладали хоть каким-то культурным или правовым суверенитетом. Не реванш и реконкиста, обращенные в отдаленное или недавнее прошлое, связанное с каким-либо внешним насилием и военным утверждением себя на международной арене в качестве политической нации, а исключительно будущее освобождение – таков единственно возможный посыл русского патриотизма. И любые попытки здесь что-то «восстановить» или «вернуть» прямо означают отказ от себя, стремление вновь передать свои права над собой какой-либо внешней силе, реабилитирующее прежние формы угнетения.

Современное обращение в будущее, никак не связывающее себя с военными трофеями и завоеваниями прошлого, а даже, напротив, не видя в них никакой выгоды для себя, кроме вреда, прямо противопоставляющее себя им, ориентировано в большей степени на обретение «культурной идентичности» и экономическое раскрепощение через достижение политического равноправия. Русский патриотизм – это «футуризм», борьба не за возврат или компенсацию, а за обретение, за само право быть, что роднит его не с германским нацизмом или итальянским фашизмом, а с Индийским национальным конгрессом и Движением за гражданские права, против расовой дискриминации в ЮАР и Северной Америке. Действительно адекватная задача, стоящая перед русским патриотизмом – не вернуть (то, чего никогда не было), а впервые обрести (и удержать) собственные политические позиции. Реалии же современной политики, включающие в себя тотальную практику ограничения любых (не только политических) прав и свобод, в том числе по национальному признаку, таковы, что неизбежно толкают русский патриотизм последовать примеру ИНК, в 20-х гг. ХХ в. перешедшему от лояльной оппозиции колониальному режиму к активной борьбе за национальную независимость. Причем руководствуясь именно принципами «гандизма», важнейшим из которых был принцип достижения независимости мирными, ненасильственными средствами, путём вовлечения в борьбу широких народных масс (Сатьяграха).

При всей кажущейся радикальности сравнение русского патриотизма с ИНК или АНК дает четкие политические ориентиры, а также методы и средства достижения политического равноправия в условиях господствующей политики ограничений, прямо перерастающие в общее движение за демократию. Напротив, любые призывы к «войне», к охоте на мигрантов, гостей с юга, представителей меньшинств, организация полувоенных «летних лагерей», «школ ножевого боя», обучение психологическим и техническим приемам полукриминальной гопоты объективно играют на стороне политики ограничений, воспроизводя и радикализируя ее же методы. В случае гипотетической победы такие методы приведут к возникновению политической структуры, еще менее демократической, чем есть сейчас, являясь, по сути, скрытым выражением ее более зловещих устремлений. Одним словом, борьба с политикой ограничений ее же средствами крайне неэффективна. В интересах русской самоорганизации не повышать градус насилия в обществе, а наоборот, снижать его. Лишь непонимание данных обстоятельств, как и встречная заинтересованность отдельных институтов власти в любых насильственных действиях со стороны оппозиции как оправдании дальнейшего ужесточения собственной политики в деле сворачивания остатков демократии, ведет к навязанному политическими провокаторами и авантюристами имиджевому превращению исконно демократического по своей сути движения «цветов и девичьих улыбок» в маргинальную секту «кованных башмаков и бритых затылков», с окончательной перспективой превращения русских в своего рода палестинцев, со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Между тем, соединять русский патриотизм с насилием, ксенофобией, расизмом нет не только никаких культурно-исторических, но также сущностных оснований (в отличие, к примеру, от классового интернационализма, известного своей кровожадностью). Обнаруживаемая в истории обусловленность связи патриотизма с насилием исключительно обстоятельствами времени, места и культуры вскрывает его сущность как движения, глубоко чуждого насилию в принципе. Как из любви к своей жене и своим детям не следует ненависти к другим женщинам и чужим детям, так из патриотизма не следует ни ксенофобии, ни расизма. Будучи подлинным основанием демократии, патриотизм как «любовь к своему», как прирожденное «состояние идентичности» не просто не является насилием – он органически противится насилию, апеллируя к глубоко внутренним смысложизненным и ценностным ориентирам каждой личности. Те же, которые прибегают к насилию, называя его «патриотизмом», еще не являются патриотами, поскольку этим они доказывают, что на самом деле не верят в силу соединяющей людей идентичности и ее способность обходиться без насилия. Постоянная акцентуация внешнего насилия также говорит о возможной врожденной склонности к садизму.