Ввиду такого настроения епископов своего патриархата Иоанн нашел нужным прибегнуть к помощи светской власти. Согласно с его просьбой издана была (при Прокле, преемнике Максимиана — 12 апреля 434 г.) императорская сакра, обязывавшая всех восточных епископов или быть в общении с Антиохийским архиепископом, или же оставить свои кафедры. Но присоединился после этого пока один лишь, да и то — по видимости, Андрей Самосатский. Прочие, и между ними Феодорит, стояли на прежней точке зрения, и евфратисийские епископы обращались даже с жалобой на испытываемые от Иоанна притеснения к Пульхерии. Со стороны двора, однако, скоро последовала лишь вторая сакра против нарушителей мира, и представители гражданской власти на Востоке стали с особой энергией прилагать ее к делу. Следствием был, с одной стороны, ряд присоединений, с другой стороны — ссылка упорствовавших. Присоединились даже державшиеся крайних воззрений епископы Киликии Первой и Второй (с Элладием Тарсийским). Примирился с Иоанном и Феодорит (угрозы ему и подвижникам Симеону Столпнику, Иакову Нисибийскому и Варадату со стороны викария Тита). Но при этом успех дела обусловливался тем, что Иоанн не требовал уже непременно от всех присоединившихся прямой анафемы против Нестория. Александр Иерапольский, несмотря на это, несмотря на все убеждения, между прочим, Феодорита, не вступил с ним в общение и должен был удалиться в ссылку в Египет (15 апреля 435 г.). Той же участи подверглись Мелетий Мопсуэстийский (в Армении), Евфирий Тианский и еще до 12–ти епископов. Около того же времени сослан был и Несторий, проживавший до этого в своем монастыре (св. Евпрепия?) близ Антиохии, сначала в Петру в Аравии, потом в Оазис. Эдиктом от 30 июля 435 г. писания его повелевалось сжигать, а последователям его усвоять название симониан. От присоединившихся вскоре потребовали и анафемы на него (через Аристолая), и многие согласились на это требование. Подписывать новое исповедание веры с более ясным осуждением несторианского учения, как желал этого Кирилл, не нашел, однако, нужным сам Иоанн Антиохийский.
Предметом споров в эпоху Ефесского собора были, как видно из сказанного, учение и имя Нестория. Но Несторий всецело зависел в своих воззрениях от Диодора Тарсийского и Феодора Мопсуэстийского. Естественно было ожидать, что и на них будет обращено внимание в открывшейся борьбе. Действительно, споры из — за Нестория, после осуждения последнего, готовы были перейти в споры из — за Феодора. Осуждение Нестория не вполне устраняло возможность пропаганды его учения с именем лиц, бывших действительными виновниками этого учения, поскольку они продолжали считаться авторитетными церковными учителями. Поэтому в то время как несогласные с осуждением Нестория сторонники его в сходстве его учения с учением неосужденных Церковью Феодора и Диодора видели доказательство его правоты, некоторые из наиболее ревностных противников несторианства не останавливались перед мыслью об осуждении даже уважаемых учителей прежнего времени, чтобы устранить самые корни заблуждения. Но нежелание возбуждать не обещавшие ничего доброго для Церкви распри и волнения побудили тогда стоявших во главе церковного и гражданского управления лиц постараться прекратить начинавшиеся несогласия, и дело вновь возбуждено было только уже спустя более столетия в так называемом споре о «трех главах».
Против Феодора резко полемизировал уже во время собора 431 г. в Константинополе латинянин Марий Меркатор, находя у него пелагианские заблуждения и опровергая изложенную в его Символе христологию. Сам собор, осуждая его Символ, не назвал при этом его имени по «экономии», как объяснял потом Кирилл в письме к Проклу (PG. Т. 72. Col. 345: οικονομικώς ούκ έμνημόνευσε του ανδρός), дабы не оттолкнуть от Церкви его почитателей. Гонение на его сочинения поднял в 432 г. (весной) в Ефесе митрополит Ефесский Раввула, бывший в 431 г. в Ефесе на соборе вместе с Иоанном Антиохийским, но очень скоро перешедший затем на сторону Кирилла. Противодействуя утвердившемуся в Эдесском училище влиянию Феодора, он предавал его сочинения сожжению, а самого «толкователя» и «учителя учителей» анафематствовал. Почитатели Феодора, усердно переводившие его на сирийский язык, оставили тогда школу. Но по смерти
Раввулы (8 августа 435 г.) главный из них, Ива, сделался его преемником по кафедре, и авторитет Феодора опять был восстановлен.
Общее внимание вопрос о Феодоре привлек, когда проникшие и в Армению произведения Феодора побудили предстоятелей Армянской церкви обратиться к Проклу Константинопольскому, чтобы убедиться, верно ли суждение о них Раввулы и Акакия Мелитинского. Прокл отвечал в утвердительном смысле, осудил киликийских епископов, и прежде всего — Иву Эдесского, и затем исходатайствовал у императора указ об анафематствовании сочинений Феодора и самого автора; был представлен при этом ряд выписок из книг Феодора. Прокл написал в ответ на них свой «Томос к армянам о вере» и отправил к антиохийцам и к Кириллу для подписи и осуждения того учения, какое содержалось в приложенных к томосу выписках из Феодора (без его имени).
Антиохийцы одобрили томос, но анафематствовать выписки решительно отказались, так как не желали осудить Феодора, признавая этим свое согласие с ним. Иоанн Антиохийский и его собор заявили Проклу, что подобные же места можно находить и у многих других церковных учителей (Игнатия, Евстафия, Афанасия, Василия и обоих Григориев, Флавиана, Диодора, Иоанна, Амвросия, Аттика и др.), и они поэтому подверглись бы тоже осуждению. Прокл отвечал, что он не требовал и своему послу диакону Феодоту не поручал требовать осуждения лично Феодора и только не считал согласными с благочестием посланные выписки (ut pote subtilitatem non habenti pietatis). К Кириллу, внимание которого на Феодора обратил еще ранее Раввула, Иоанн писал тоже, добавляя, что и у самого Кирилла, и у Прокла в его томосе можно встречать нечто сходное с некоторыми из присланных для осуждения отрывков, да и вообще — осуждать уже умерших и их мнения неудобно, и выиграют от этого лишь защитники Нестория, если с Несторием окажется осужденным и такое светило, как Феодор, хотя бы Феодор в увлечении полемикой с ересями и допускал резкие выражения (еа quae dure a Theodoro dicta sunt, necessitate compulsus dixit).
Кирилл заметил в ответ на это восточным, что не следует предосудительных мнений Диодора или Феодора, или иных подобных лиц, которых лучше было бы не восхвалять (ους ήν άμεινον ούκ έπαινεΐν), навязывать православным отцам (Афанасию, Василию, Григорию, Феофилу и пр.), которые на деле опровергали мысливших по — несториански до Нестория. Но поднимать споры в Церкви и он находил нежелательным и внушал относиться к раскольникам — несторианам с возможной снисходительностью (Ер. 67). На восточных епископов, как обратившихся после явного отвержения Нестория к книгам Феодора (о Воплощении), в которых находятся худшие, нежели у Нестория, богохульства, жаловались, между прочим, Кириллу около того же времени многие восточные клирики, монахи и миряне в письме, переданном ему, когда он был в Иерусалиме. Прибывший затем в Александрию с Востока архимандрит диакон Максим сообщил ему о безотрадном положении там дела (τους ορθοδόξους μηδένα τόπον έχειν αυτόθι, μηδέ παρρησίαν του λαλεΐν…), также и о том перетолковании, какому подвергается там Никейский символ (Ер. 70). Кирилл занялся сам сочинениями Феодора и Диодора и составил опровержение на некоторые места из них, написал также свое толкование на Символ, которое нашел нужным послать и императору, предостерегая в то же время его в письме не внимать проповедникам нечестивых мыслей Феодора и Диодора (Ер. 71). Акакия Мелитинского он одобрял за его исполненное ревности послание к Иоанну, уведомляя его о своих отношениях с восточными и о настроении последних (69,340В: Έγώ έφην, ότι Θεόδωρος μέν δύσφημον εσχε και γλωτταν και κάλαμον…). Проклу Кирилл по поводу послания Иоанна писал о начинающемся, по сообщению последнего, новом волнении на Востоке (αρχή έτερου κλύδωνος) ввиду слухов об испрошенном будто бы уже указе об анафематствовании Феодора и его книг, чем все (άπαντες) там недовольны ввиду высокого авторитета Феодора. По Кириллу, всем правомыслящим ясны хулы, содержащиеся в его сочинениях. Если собор, осуждая его Символ, не назвал его и не анафематствовал, то лишь по экономии. Если бы он был жив во время собора и стал бы защищать Нестория и не отказался бы от раньше написанного им, анафема постигла бы его лично (πέπονθεν αν και τον εις ϊδιον πρόσωπον άναθεματισμόν). Но так как он переселился уже в иную жизнь (άπεδήμησε προς Θεόν), то достаточно отвергать лишь его превратные мнения, когда
приходится иметь дело с его книгами, и не поднимать из — за них смуту, хотя бы они и давали к этому повод. Раз отвергнуты мнения Нестория, то отвергнуты с ними и сходные мнения Феодора. Можно потребовать от восточных сделать это и письменно. Но если уж восточные, как пишет Иоанн, готовы идти скорее в огонь, чем согласиться и на это, нет нужды раздувать потухшее уже пламя и возбуждать некстати смуту. Под предлогом защиты Феодора будут лишь защищаться несторианские догматы. Эти соображения можно представить и тем, кто настаивает на осуждении Феодора (PG. Т. 72. Col. 345D: την οίκονομίαν άφηγήσασθαι του πράγματος).
