кто над кем доминирует — это вопрос. Просто есть разные формы доминации. В целом же нет ничего неприятнее, чем слабый, женственный, трусливый мужчина — он свой пол предает и дискредитирует, и к нашему не приближается. В мужчине интересно и привлекательно то, что является по-настоящему мужским, что делает мужчину мужчиной. Равно как и в случае женщин.
Тим Керби: О’кей, я хотел бы поблагодарить Дарью Платонову за это потрясающее интервью, которое она дала с определенно другой перспективы, чем с той, к которой я привык.
Пол в Традиции: творение Вселенной
Сегодня я бы хотела поговорить о целом комплексе проблем, связанных с феминизмом и с женским началом. И конкретно от том, что Бахофен назвал «кровавой войной полов». Я постараюсь рассмотреть также некоторую логическую последовательность, ведущуюся от традиционалистского видения противостояния мужского и женского (от той же «кровавой войны полов») через неустойчивый баланс (своего рода, танго, где партнеры меняются местами в жестоком, но прекрасном танце) к опрокинутому андрогину, «Манифесту киборгов».
Что касается Традиции, традиционализма, то здесь в понимании женского начала очень важен контекст. То, что Бахофен называет «кровавой войной полов», это онтологическое противостояние. Причем не то противостояние, в ходе которого один должен одержать победу, но противостояние как процесс. То есть война ради войны. Это не та война, которая должна быть выиграна одной из сторон, это та война, которая, по сути дела, конституирует мир. Когда в Традиции речь идет о характеристике женского и мужского, то применяются космологические или онтологические термины, понятия, теории, сюжеты. Например, в индуизме это противостояние Пуруши и Пракрити — активного и пассивного начал. Оно-то неизбежно и образует мир, создает его именно в силу игры взаимного притяжения/отталкивания.
Трактовка такого космогонического и онтогонического противостояния как воли к линейной доминации одного начала над другим представляется глубоко ошибочным. Здесь нет цели установить диктат одного начала, «мужского» над «женским». Вся динамика такого противостояния является лейтмотивом, конституирующим мир. Если в этой войне решительно победит одно из начал, то мир потеряет баланс, он завалится в одну сторону, а его сложная, органичная структура превратится в плоскую отчужденную систему, которая может привести мир только к его концу, уничтожить его.
Модерн: пришествие феминизма
Что касается последующих моделей толкования пола, возникших в обществах Модерна, после того, как Традиция была маргинализирована и отброшена, то здесь самые яркие формулы предложил феминизм — первой, второй и третьей волны. И вот тут-то как раз речь зашла, о том, чтобы женщины смогли выиграть войну полов. Женщины в какой-то момент осознают, что патриархат есть закрепленная победа мужчин над ними, и решаются на восстание. Теперь женщины, в свою очередь, хотят победить в этой войне — причем совершенно разными путями. Чаще всего феминистки выбирают стратегию борьбы за полное равенство с мужчинами, а это значит, стремятся взять на самих себя функцию мужского — войдя в мужскую сферу, в мужскую парадигму. Так женщины добиваются права на равноправие, на участие в общественной жизни, в политике, в государственных делах, требуют доступа к голосованию (движение суфражисток). И все потому, что они хотят быть как мужчины, стать мужчинами.
Любопытно, что в Турции женщины получили право голосовать на выборах в 1930 году, а во Франции — только в 1944-м. Казалось бы, какая из этих стран «прогрессивней», в западном смысле этого слова?
Война феминисток, суфражисток, и позднее война феминизма 1960-х годов за право на собственный выбор в отношении ребенка, то есть свобода и легализация абортов — это перетолковывание войны полов не как космогонического, вечно длящегося процесса (как в Традиции), а как некоторого исторического задания, в котором должен быть и всегда есть однозначный победитель.
Феминизм как предательство женского начала
Женщины, вставшие на путь феминистского активизма, провоцируя океанические волны всемирной борьбы женщины (против мужчин), осознанно (а чаще нет) сами становятся «мужчинами» (точнее, их суррогатами), вталкивают себя в мужское. При этом они смещают традиционную и вполне сбалансированную модель взаимодействия двух начал, двух парадигм: с одной стороны, отличных друг от друга и противостоящих друг другу, а с другой — тесно сплетенных, конституирующих мир благодаря своему симбиотическому танцу.
Так, женщины-феминистки провоцируют разрыв, сами того не осознавая, переходят на сторону мужского. Но тем самым они предают женское, отказываются от классического традиционалистского призвания матери иди преданной дочери, и теряют связь с важнейшим классическим архетипом Традиции — с ролью невесты, возлюбленной, жены. В силу этого и сами женщины переходят в новый, совершенно не сбалансированный, мир, который возникает в силу такого смещения в структуре метафизики пола.
Казалось бы, здесь в принципе все понятно, мы это видим повсюду. И до сих пор мы — свидетели преимущественно именно этого феминизма. Конечно, есть и варианты — социалистический феминизм, настаивающий на равенстве в труде и борьбе против буржуазной эксплуатации. Или антирасистский феминизм, отождествляющий судьбу малых народов и слаборазвитых обществ в глобальной политике с положением женщин при патриархате. Но везде принцип остается тем же — требование полного равенства с мужчинами, отмена онтологических и соответственно социальных отличий полов друг от друга. Все это, безусловно, ведет к адопции самими женщинами мужских архетипов и функций. Феминистки начинают с призыва защитить женщин от мужчин и приходят к уничтожению женщин и превращению их в мужчин.
Донна Харауэй меняет повестку
В 1985 году в феминизме происходит удивительная вещь. В журнале Social Review знаменитая феминистка Донна Харауэй публикует материал под названием «Манифест киборгов» [78]. Надо сказать, для 1985 года эта модель абсолютно авангардная, да и для сегодняшнего времени такое произведение — это абсолютный прорыв, сравнимый разве что с текстами Резы Негарестани или трудами Делеза в 1960-е годы. Дело в том, что, если феминизм первой и второй волн пытался сместить окно Овертона в понимании женщины, приблизив ее к мужскому архетипу, то Донна Харауэй, по сути дела, просто разбивает это окно. Она берет лист бумаги, на котором начерчена вся парадигма феминисткой мысли, вся история противостояния мужского и женского, от противостояния этих начал в Традиции, через этапы «кровавой войны полов», вплоть до появления первых феминисток, провозгласивших, что в этой войне на сей раз женщины должны победить, вырвав у мужчин равноправие, и внезапно его переворачивает, чертя на другой стороне листа свою собственную парадигму. В этой новой парадигме Донна Харауэй утверждает, что само понятие «женщины» как таковое является искусственным конструктом, оно
