Оно бы, конечно, славно, но московское начальство ни в жизнь не поверит начальству губернскому и, будем справедливы, памятуя о метаморфозах с целевыми трансфертами, имеет к тому некоторые основания. Хуже того, достаточно одного взгляда на карту России, чтобы подсчитать: каждый второй субъект Федерации может претендовать на статус приграничного, что обессмысливает всю затею.
Как ни странно, понадобился взгляд посторонних экспертов, чтобы предложить схему иного рода. С любой точки зрения целесообразно растянуть погранзону на всю толщу приграничных административных районов. С технической точки зрения, это резонно, так как принимается во внимание то известное обстоятельство, что даже беднота из нарушителей предпочитает в наши дни автотранспорт, и, следовательно, менее сорока-пятидесяти километров глубины у погранзоны никак не может быть. С административных позиций это целесообразно, так как расширение погранзоны позволит вовлечь администрацию в интересы границы, что в частности будет означать постоянное, а не от случая к случаю, втягивание местной милиции в вопросы охраны границы. И как следствие местное население также окажется вовлечённым в проблемы прикрытия границы. И всем этим сторонам вовлечённость такого рода должна быть элементарно выгодной. Если рискнуть известным преувеличением, то можно сформулировать задачу таким образом: и государевым людям, и местным начальникам, и последнему из обывателей должно быть выгоднее заботиться о прикрытии границы, чем пользоваться ее прозрачностью.
Что же до отчислений, то вопль казанских сирот не трогает мое очерствелое сердце. Нужд у районной администрации более чем достаточно, и, дабы не вводить ее в искушение нецелевого использования средств, куда разумнее сохранить нынешний порядок полного перечисления штрафов, платежей и стоимости конфиската в Минфин, а от него следовало бы напрямую через казначейство направлять (в соответствии с откорректированным федеральным законом) половину или хотя бы треть средств непосредственно районным администрациям. И только на нужды обустройства приграничья.
Ключевое слово прозвучало. Не бестелесная линия границы и даже не одна только погранзона, а Приграничье должно быть предметом государственного и муниципального интереса. Граница — слишком серьёзное дело, чтобы доверить ее интерпретацию одним лишь пограничникам. Спешу заметить сразу же: в большинстве случаев молодые люди в форме делают, что могут, и не вина их, а беда, что могут немного.
Кстати, заметим: во время рабочих встреч на районном уровне руководители говорили правду, но уже на второй день начал приукрашивать картину пограничник, а на третий — таможенник. Явно, телефонная «накачка» из регионального центра достигала нас по ведомственным каналам, хотя и с некоторым опозданием. Чем выше по служебной лестнице, тем мягче язык, в который упаковываются факты. Скажем, на самый верх идёт доклад: пограничная служба приступила к охране государственной границы. Звучит хорошо, и, строго говоря, дезинформации в этой фразе нет — и впрямь, приступила. Нет лишь необходимого дополнения: приступила, то есть обозначила своё присутствие, и тем не менее не имеет ни сил, ни средств для эффективной охраны этой границы.
Итак, слово сказано: «приграничье».
Ничего нового в этом слове нет. Римляне эпохи империи писали его с большой буквы, непременно добавляя географическое определение, так как знали, что граница границе рознь: Limes Africae, Limes Siriensis и т. д. Разумеется, с чисто военной точки зрения, римский лимес был представлен цепочкой фортов, растянутой между гарнизонами и связанной рокадной дорогой с твердым покрытием. С военно-тактической точки зрения, размещение фортов было сопряжено с задачей контроля: форт прикрывал либо источник воды в пустыне, либо брод через реку, либо горный проход. Но была и стратегическая программа в обустройстве лимеса: его основой служила опорная цепь муниципий, заселенных ветеранами, приученными к воинской службе и потому составляющими резерв первого порядка. Вооруженный народ — излюбленная химера марксистов — в том давнем случае успешно справлялся с задачами хозяйственной и социальной жизни.
Допетровская Русь в целом верно и настойчиво следовала римскому образцу, благоприобретенному через Византию. Засечные линии лишь на ранней стадии своего обустройства представляли собой редкие цепочки пикетов при постоянных укреплениях. Достаточно скоро они стали опираться на московский вариант муниципии — военный городок (военный, так как других городов не было). Украинский вал Миниха, сибирские остроги, да и военные поселения, вычитанные Александром у римлян, но почему-то именуемые аракчеевскими, — все это варианты инобытия лимеса, реализованные то с большим, то с меньшим успехом. Забывать об этом, по меньшей мере, неразумно, хотя анахронизм как основа современного проектного воображения был бы недопустим.
Анахронизм неспроста приходит на ум, так как вокруг современной приграничной ситуации накручено немало неосмотрительных мечтаний, связанных с казачеством. На первый слух решительный натиск со стороны казачьих обществ вызывает позитивное к себе отношение. В самом деле, в условиях затяжной недееспособности федеральных ведомств велик соблазн переложить ряд их обязанностей на якобы возрождающееся казачество. Однако по ряду причин это предложение не вызывает особого энтузиазма. Первая причина в том, что среди самоназванного казачества много ряженых, бряцающих фальшивыми орденами, и есть немало оснований полагать, что в этой среде достаточно лиц с сомнительным прошлым и ещё более сомнительным настоящим. Вторая — в том, что в роли даже сугубо вспомогательной казачество может наломать немало дров в сложной и все более усложняющейся этноконфессиональной ситуации приграничья. Достаточно отметить, что уже в двух из тринадцати пограничных районов Оренбуржья пришлое казахское население составляет уже свыше 50 %. Третья — в том, что мера законопослушания в самоорганизующемся парамилитарном сообществе вызывает глубокие сомнения. Но есть и четвертая причина, не менее существенная. С того времени, как казачество перешло на регулярную службу в Российской империи, оно могло продуктивно существовать только за счет массового присутствия «иногородних», лишенных в казачьем сообществе права голоса. В современных условиях на роль таких «иногородних» практически идеально подходят нелегальные мигранты — гастарбайтеры из Таджикистана и Узбекистана. Все это может породить такую вспышку неофеодализма, что расхлебывать ее последствия придется десятилетиями.
Тема активизации казачества неразрывно связана с комплексом проблем миграции в приграничье, хотя на самом деле они выходят далеко за рамки приграничных районов. Но начать всё же следует с них, тем более, «что город, то норов», и было бы наивностью забывать о качественных различиях между псковскими, саратовскими, дагестанскими и приморскими районами, не говоря уж о калининградских.
Говорю о детально мне известных оренбургских обстоятельствах[60].
Металлургический комбинат сидит на российской стороне, очистные сооружения — на казахстанской. Металлургический завод с советских времен на казахстанской стороне, водозабор — на российской. Обычное дело. Тьма недоговоренностей при довольно вялом участии российского МИДа, различные рисунки изъятия части доходов на местах при достаточно условной эффективности двусторонней комиссии и всяческих подкомиссий. Тьма недоразумений, некоторые из которых совсем несложно принять во внимание конструктивным образом, но нужно как минимум желание это делать. Например, в своем стремлении соответствовать западным стандартам Казахстан не стал отягощать жизнь своих граждан национальными паспортами, что никак не укладывается в сознание российского пограничника. Еще есть природа или то, что от нее осталось. Геологии нет дела до линий, которыми государства себя расчерчивают, но ведь на геологию накладывается экономическая политика (политики), а она на постсоветских просторах, да и на иных просторах тоже, неотделима от политики вообще. И не только национальной.
В славные советские времена огромный газоконденсатный завод построен на нынешней российской стороне ближе к областному центру, чем следовало бы. Со стороны казахстанской собираются возводить не менее мощный газоконденсатный завод — со всеми вылетающими из труб последствиями. С нашей стороны компании российские, с казахстанской — преимущественно западные, так что договориться о чем бы то ни было становится все затруднительнее или, во всяком случае, это требует куда более тонких дипломатических усилий, чем до сих пор. К счастью, по более простым вещам, поддающимся решению на местном уровне, всё же достигаются. Так, российские районы уже несколько лет по лютой необходимости травили саранчу на казахстанской стороне к взаимному удовлетворению. Не травить за свой счет — себе дороже выйдет.
