Обобщим: апокалиптическое сознание оказывается своеобразным общим знаменателем, объединяющим власть и подвластных, паству и пастырей, элиту и интеллигенцию, православных и старообрядцев, людей традиционной культуры и утонченных интеллектуалов. В России эсхатология предстает универсальной моделью осмысления реальности.
ЛОГИКА ПРОЦЕССА
Развернутая нами феноменология нуждается в теоретическом освоении. Энергия эсхатологического сознания, широта охвата эсхатологическими представлениями средневекового общества, устойчивость и универсальность этого явления рождает целый ряд вопросов. Прежде всего, это вопросы о природе монотеистического универсума, об обусловленности перехода к монотеизму, об эсхатологии как неотъемлемом компоненте монотеистического взгляда на мир, об обусловленности эсхатологического миросозерцания в рамках монотеистической парадигмы.
Теоретические модели, позволяющие дать ответы на эти вопросы, предлагает смыслогенетичекая культурология, разрабатываемая автором совместно с А. Пелипенко124. Смыслогенетическая культурология рассматривает культуру в аспекте процесса порождения смыслов. Сам этот процесс и пространство смыслов, складывающееся в результате смыслогенеза, обладает собственной имманентностью. Законы порождения и разворачивания смыслового пространства, в конечном счете, задают собой природу данной культуры, ее специфику, цикл развития и неизбежное снятие по завершении. Все это касается каждой цивилизации или локальной традиции. Смыслогенетическое видение культуры позволяет также осмысливать и всемирно-исторический процесс. В этом масштабе исследования смыслогенетический подход позволяет выделить в истории человечества три больших периода или три цивилизации: цивилизацию индивида, цивилизацию паллиата и цивилизацию личности.
Исторически первичная цивилизация индивида базируется на исходном ритуально-магическом синкрезисе. В структурном отношении она выстраивается по принципам рода. В этой целостности процессы смыслогенеза, складывающееся пространство смыслов и сфера психики культурного субъекта задавали такую конфигурацию социокультурного универсума, в которой культура не разрывала связи со своим природным основанием. Человек был погружен в природно-культурный синкретизм. Развитие культуры всегда сопряжено с генезисом новых смыслов. На закате цивилизации индивида разворачивание пространства смыслов привело к тому, что массив культурных опосредований заслонил пути партиципации сознания к природным прафеноменам. Между тем, такая партиципация представляет собой одну из базовых потребностей человеческой психики. Выходом из этого состояния явилось формирование нового макрокультурного паттерна.
Качественная трансформация родового человека привела к формированию следующего типа исторического субъекта — паллиата. Мы называем этот процесс дуалистической революцией. Кризис традиционной мифоритуальной системы разрешается на путях стягивания семантических оппозиций к полюсам. Принцип оппозитности осознается как универсальный культурно-космологический закон, при этом глобализация оппозиции носит этический характер (добро — зло, свет — тьма, свои — чужие). Архаическое миро- видение, характеризовалось пониманием реалий духовного и материального мира как сущностей амбивалентных — в некоторых ситуация и аспектах добрых и полезных, в других — опасных и зловредных. В результате дуалистической революции возникают идеи абсолютного добра и абсолютного зла. Эти оценочные категории осознаются как онтологические сущности. Если родовой человек патриципировался к роду, то паллиат партиципируется к конкретной версии абсолютного добра.
В результате всех этих преобразований формируется исключительно важная для цивилизации паллиата оппозиция должное/сущее.
Должное — апофатизованный (лишенный конкретизирующих характеристик) универсальный идеал, описывающий идеального человека и идеальное общество. В нем все прекрасно, за вычетом единственного обстоятельства: должное принципиально нереализуемо. Должное конституирует нормативно-ценностные и мировоззренческие позиции исходя из полной и окончательной приверженности Абсолютному добру, которое трактуется как Божественная субстанция. Должное исходит из того, что человек по понятию изоморфен должному, но в силу привходящих обстоятельств (мы имеем в виду концепцию грехопадения) уклонился от него, и от этого в мир пришли горести и печали,
Второй элемент исследуемой оппозиции — сущее. В самом общем смысле сущее есть мир эмпирической реальности, в котором живет человек, исповедующий должное;
По этому сущее — поле эмпирической реальности, рассматриваемое через призму должного, Сущее также есть сложный смысловой субстрат. Идея сущего осваивается параллельно идее должного. Открыв для себя концепцию должного, человек осознает, что мир этому должному не соответствует, заслоняется от него. Отсюда фундаментальное статусное, ценностное и онтологическое различение должного и сущего. Должное — сакрально и благодатно. Сущее — профанно и безблагодатно. Должное — едино и онтологично, сущее — разрозненно и лишено собственной онтологии. Оно одухотворено и приобщено к бытию лишь должным, которое вливается в мир сущего. Для традиционного субъекта должное в некотором, высшем смысле более подлинно, нежели профанное сущее. В сущем традиционный субъект пребывает, но к должному стремится. В мире сущего он в гостях, дом же его души в Небесном Иерусалиме, в мире должного.
Традиционный человек живет в координатах должного и сущего. Конструкт должное/сущее оказывается универсальным механизмом переживания, познания и оценки реальности. Отдельные фрагменты эмпирической реальности могут в той или иной мере не соответствовать должному («уклоняться» от него). В некоторых ситуациях допускаются отступления от должного (допускаются «попущения» человеческим слабостям). Попущение — дань человеческим слабостям и несовершенствам. К примеру, такие явления, как приусадебные участки, колхозный рынок, религия или тотализатор на ипподроме мыслились в советском обществе как попущения, как те стороны жизни, которые будут сняты в точке пресуществления, когда коммунистическое будущее явит себя во всей полноте. Таким образом, конструкт должное/сущее выступает эпистемологическим кодом описания традиционной культуры.
В ходе дуалистической революции человек открывает ключевую истину — мир трагически несовершенен. Мир как бы раскалывается надвое, превращаясь в арену борьбы Света и Тьмы. Это мировидение приходит на смену родовому космосу, организованному вокруг мифоритуальной системы. Здесь и формируется должное как коннотативное поле смыслов, связанных с идеей мироустроительного проекта, и сущее как номинация континуума эмпирической действительности, данной субъекту в ряду дискретных й фрагментарных состояний. В сознании людей закрепляется эсхатологический проект по мгновенному пресуществлению мира и скачку в трансцендентное должное.
В рамках предложенной концепции по новому звучит проблема монотеизма. Он рассматривается как внутренний момент становления дуалистической цивилизационной системы, где полярно разведенные элементы глобальных оппозиций требовали имманентного снятия. Такое снятие отвечает фундаментальной экзистенциальной потребности человека в преодолении предельно выраженного дуализма бытия. Однако достигаемое в монотеизме (прежде всего в христианстве) доктринально декларированное «снятие» не является сущностным. Так, история христианства являет собой арену бесконечной борьбы с манихейскими идеями, снова и снова всплывающими в формах различных сект, ересей, народной религиозности, разных уклонов и течений.
Цивилизация должного/сущего переживает золотой век в эпоху средневековья и сходит на нет с его угасанием. Средневековое, т. е. теоцентристское общество строится вокруг идеи должного. Размывание концепта должного/сущего снимает средневековое сознание.
Как видно из изложенного выше, эсхатологический проект по мгновенному пресуществлению мира и скачку в трансцендентное должное возникает как завершающий элемент целостной системы мировоззрения. Осознание ключевой истины — мир трагически несовершенен — было огромным потрясением, давшим начало движению историософской и религиозной мысли. Из этого исключительно важного экзистенциально и нагруженного мощнейшими переживаниями открытия логически возможны два вывода. Один — мир несовершенен изначала и вовеки. Боги создали такой мир и забыли о его обитателях. Они злы, индифферентны к страданиям человека и т. д. Эта позиция абсолютной безнадежности не имела шансов стать массовой религиозной доктриной. Она осталась достоянием отдельных мыслителей и ересиархов, окрашивает в той или иной мере ряд религиозных движений, которые были обречены оставаться на периферии исторического процесса125. Человеческая природа чает надежды и требует перспективы, хотя бы и самой отдаленной. Другой вывод предложило ставшее мировой религией христианство, заявившее, что Отец знает о страданиях человека, любит его и, в конечном счете, выведет людей к свету должного.
