Отсюда апофатическая доминанта русского духа. Характеристики космоса не описываемы, ибо не схватываемы. Эта богословская универсалия находит опору в личностном опыте. Отсюда же пассивная и магическая стратегия приспособления к среде. Альтернативная магической — цивилизационно-инструментальная позиция, есть позиция структурированная. В ней субъект и объект разделены и противопоставлены. Прежде всего, субъект выделяет себя из среды, формирует субъект-объекгные отношения с миром. Но для этого нужна структурность окружающего мира. Если же мир бесструктурен, то для человека естественнее растворяться в нем, сливаясь в магической целостности, Далее, субъект выделяет из противопоставленного ему универсума объект, представляет его значимые характеристики, инструменты и механизмы своего воздействия. В магическом же акте воздействия субъект сливается с объектом. Воздействие неинструментально в том смысле, что между субъектом и объектом нет опосредующих, инструменальных сущностей и инстанций ментальных и материальных. Вернее, они минимизированы.
Магический субъект схватывает ситуацию симультанно и невербально, вне таких опосредующих сущностей как смыслы, понятия, идеальные модели. Его реакции так же симультанны и непредсказуемы, а действия пролегают по маршрутам непостижимым для собственного сознания и не поддаются рационализации субъектом действия. Присущая русской культуре экстенсивная доминанта освоения космоса (хозяйственного, пространственного) вырастает из такой стратегии с необходимостью.
Родившийся в подобной природной среде человек к пяти — семи годам переживает импритинг. Образ среды закрепляется в его подсознании как фундаментальная данность, как образ космоса, как единственно освоенное и родное. Такова заданная фундаментальными законами психики универсалия становления человека. Но данное в опыте и природненное пространство психологически малокомфортно. Отсюда тревожность, дискомфорт, подавленность. И острая привязанность к этому пространству. Центрированность психики под неустойчивый, дискомфортный тип среды. Ситуация, прямо скажем, трагическая. Человек страдает, но не может жить вне своих страданий.
Привязанность жителей регионов со сложными природно-климатическими условиями к своей среде, неспособность ее покинуть и малая выживаемость за пределами своих зон — закон природы. Речь идет об одном из механизмов самоорганизации человеческих сообществ. Чем неоптимальнее среда, тем привязаннее к ней ее обитатели. Они центрированы на эту малооптимальную среду и не способны сменить ее не другую. В то время, как жители пояса оптимальных широт легко расселяются по всему миру. Например, греки. В противном случае все племена, населяющие крайние зоны, сбежали бы из своих мест, что вступает в конфликт с фундаментальной доминантой всего живого — борьбой за расширение экологической ниши и увеличение численности вида.
Оформленное в православной семантике убеждение в том, что России суждены страдания до конца времен, как нам представляется, восходят, в том числе, и к описанному источнику. Отсюда же моделирование человеком созданной им самим среды так, чтобы ее характеристики совпадали с этими базовыми природными. Отсюда хаос, дискомфорт, загаженность, лужи урины в лифтах. Отсюда и общая, выходящая за рамки православного сознания, тяга к идеологиям, продуцирующим переживание мира как дискомфортного, бесперспективного и трагического. Возможно, что самые глубокие истоки гностической интенции русского духа лежат в характеристиках вмещающего пространства.
Выскажем предположение: зрительный образ минимально оформленного структурно, плоского российского пространства по своим характеристикам близок к образу хаоса. Ведь то, что мы воспринимаем как хаос, в математическом смысле чистым хаосом не является. Его всегда можно описать в виде ряда распределений и функций. Возьмем такой яркий образ культурного хаоса, как большую свалку. В ней всегда можно выявить некие локальные зоны, отдельные пространства, обозначить центр и периферию, выделить границу. Перед нами пространство со своей морфологией и структурой, но законы, по которым создается такая форма, читаются человеком как негативные, противостоят упорядочивающей интенции человеческой деятельности и оформляются в ценностно негативном образе хаоса. Вообще говоря, образ хаоса носит не отвлеченно-математический характер. Он задан культурно и остро аксиологичен.
Одна из глав книги В. Кантора “Феномен русского европейца” называется “Хаос как норма социальной жизни”. В этом названии выражена общепризнанная идея о крайне низкой упорядоченности российского универсума, о высокой пронизанности его хаосом. Тому есть масса объяснений — варварство, мироотречность, погруженность в магическое самосозерцание и т. д. Со своей стороны добавим к этому списку факторов хаотизации российской жизни коренящуюся в глубинах психики потребность коррегировать структурные характеристики универсума человеческой ментальности и деятельности с характеристиками воспринимаемого этим субъектом образа природной среды.
Рассмотрим еще один сюжет. Как мы уже сказали, российское пространство идеально соответствует догосударственным или раннегосударственным феноменам. Другие стратегии человеческого бытия в таком пространстве вступают в конфликт со средой, требуют ее преодоления, выгораживания из среды. Если охотник, кочевник или точечный земледелец здесь органичнее, то государство создается вопреки. Оно создается в силу иных детерминатив не менее императивных (движение мировой цивилизации вширь и последовательный охват ею всех пространств земного шара). Но это — из другого ряда детерминаций, не отменяющего психологическую конфликтность на уровне субъекта. Отсюда у людей, захваченных процессами становления зрелой государственности, стресс движения по неорганичному пути, дополнительный психологический груз, наконец, выраженная антигосударственническая интенция традиционного сознания.
Способ преодолеть описанные коллизии — изменение вмещающего человека пространства. Процесс этот идет постоянно, изо дня в день и из поколения в поколение. Здесь можно выделить две стратегии. Прежде всего это создание целостной, мощной антропогенной среды, которая “забивает” характеристики среды природной и начинает доминировать. Такая среда формируется в городах. Заметим, что в крупных городах, где создается относительно автономное пространство и человек вписан во вторичную, антропоморфную среду, его ментальность, социальность, структура деятельности начинают существенно отличаться от соответствующих структур в “глубинке”. Завалившийся плетень и разрушенный коровник естественны в глуши. На Арбате не менее естественна среднеевропейская среда, соответствующее ей поведение и сознание. Урбанизация, концентрация людей в “миллионниках” радикально вырывает человека из морока малокомфортного природного окружения.
Города или замыкание в локальных рукотворных капсулах — агрессивная, скорее отрицающая природное окружение, чем взаимоувязывающая, согласующая его с человеком стратегия освоения пространства. Другая, гораздо более мягкая и гибкая стратегия реализуется в сельской, провинциальной среде, в малом городе и его округе. Человек обретает гармонию со средой преобразуя ее в чреде поколений. Некоторый критический уровень плотности населения, оседло проживающего на данной территории веками, не просто увеличивает антропогенные характеристики ландшафта, но изменяет его природу. Пространство превращается в освоенное человеком, а потому природненное, комфортное. В освоенном пространстве нет пустошей и буреломов, а болота, леса, озера вписаны в культурный контекст, освоены хозяйственно, антропоморфизованы. Ценители русского ландшафта, прежде всего, имеют в виду именно такое — освоенное и гармонизованное, соразмерное человеку пространство.
В завершении выскажем некоторые суждения общего характера. Природная среда в самых разных отношениях может быть более или менее оптимальна для проживания человека. Двигаясь вширь, мировая цивилизация последовательно охватывает все пространства, на которых возможно создание устойчивой среды жизнедеятельности. Пространство может “противиться”, такому освоению. Давить на человека, в том числе и психологически. Трансформировать в нежелательном направлении характеристики складывающегося социокультурного универсума. Все эти неблагоприятные тенденции преодолеваются лишь в ходе исторического процесса. Осваивая пространство в чреде поколений человек изменяет среду и изменяется сам. Постепенно отношения человека и природы гармонизуются, а сама природная среда становится соразмерной человеку, комфортной на некотором глубинном уровне. Такова генеральная тенденция. Масса частных феноменов и локальных процессов выпадают и противостоят этой тенденции, но общая логика исторического процесса, в конечном счете, доминирует.
