В завершении выскажем некоторые суждения общего характера. Природная среда в самых разных отношениях может быть более или менее оптимальна для проживания человека. Двигаясь вширь, мировая цивилизация последовательно охватывает все пространства, на которых возможно создание устойчивой среды жизнедеятельности. Пространство может “противиться”, такому освоению. Давить на человека, в том числе и психологически. Трансформировать в нежелательном направлении характеристики складывающегося социокультурного универсума. Все эти неблагоприятные тенденции преодолеваются лишь в ходе исторического процесса. Осваивая пространство в чреде поколений человек изменяет среду и изменяется сам. Постепенно отношения человека и природы гармонизуются, а сама природная среда становится соразмерной человеку, комфортной на некотором глубинном уровне. Такова генеральная тенденция. Масса частных феноменов и локальных процессов выпадают и противостоят этой тенденции, но общая логика исторического процесса, в конечном счете, доминирует.
В этом деле малоэффективны “буря и натиск”. Резкими усилиями окружающее пространство можно скорее разрушить и обезобразить. Но нескончаемый труд поколений, наращивающий “гумус” цивилизации, необратимо преобразует и пространство, и человека.
162 См. например: Хрестоматия по географии России. Образ страны: Пространства России. М., 1994.
163 См.: Милов Л.В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса. М., 1998; Гольц Г.А. Культура и экономика России за три века. Новосибирск, 2002. Т. 1. Менталитет, транспорт, информация.
164 Битов А. Уроки Армении / Битов А. Кавказский пленник. М., 2004.
Глава VIII
ПРОТИВОСТОЯНИЕ КАК ФОРМА ДИАЛОГА: ДИНАМИЧЕСКИЙ АСПЕКТ ВОСПРИЯТИЯ ЗАПАДА
ОБЩИЕ ПОЗИЦИИ
Противостояние Западу — устойчивая характеристика русской истории. Сложилась сильнейшая инерция такого противостояния. Оно закреплено во всех срезах культуры. В нашей стране существуют влиятельные силы, которые стремятся представить противостояние Западу как судьбу России. А русскую культуру как сущность, онтологически противостоящую духу западной цивилизации.
Наряду с этой существует и другая, доминирующая сегодня позиция, которая опирается на устремленность масс к ценностям и образу жизни Запада. Эти настроения особенно сильны среди молодежи. В то же время, есть интуитивное ощущение того, что в массовом сознании живы изоляционистские настроения и целые слои нашего общества связывают устойчивое самоопределение во вселенной с противопоставлением. Россия находится на развилке. И проблематика, которую можно обозначить как «Россия и Европа», является полем напряженной идеологической борьбы. А, стало быть, заслуживает спокойного и непредубежденного анализа.
Противостояние Западу, как и любой актуальный исторический процесс, неизбежно мифологизируется и обрастает стереотипами. Для начала имеет смысл определиться с хронологическими рамками и уточнить, о чем мы собираемся говорить. Начать, видимо, надо с того, что речь пойдет о России (Московии/Российской империи/Советском Союзе). Киевская Русь реализовывала иную модель соотношения с Западной Европой и, вообще, существовала в другом историческом и геополитическом контексте.
Следующий вопрос: каковы хронологические рамки противостояния? Двигаясь к истокам, мы упираемся в два больших события: разделение церквей и становление Северо-Восточной Руси. Надо подчеркнуть, что Северо-Восточная Русь не была простым продолжением Киевской. Киевская Русь — общество военной демократии, страна торговли и городов, самым активным образом включенная в европейские дела. На северо-востоке утверждается автократия. Вся история Восточной Руси история укрепления и утверждения величия Власти и постоянной атомизации общества. Восточная Pycь — в отличие от Киевской — земледельческое общество, лишенное городов в собственном смысле этого слова и т. д.
Формирование Северо-Восточной Руси было одним из вариантов исторического развития. На юго-западе, в Волыни и Галиче сложилась другая картина, на севере, в Новгороде, реализовался третий вариант. Северо-западные области пошли По пути синтеза с Литвой и, в конечном итоге, северо-запад и юго-запад объединились. Исторические судьбы наследников Киева — специальная проблема. Подчеркнем только, что противостояние Западу не было единственно возможным вариантом развития событий. Новгородское государство и русские земли, вошедшие в Великое Княжество Литовское, а позднее Речь Посполиту, демонстрируют иную меру включенности в Западную Европу и другие модели соотношения с его культурой.
На востоке же изоляция была неизбежна, ибо Суздальская Русь пошла по другому пути. Если Андрей Боголюбский совершает исторический выбор и избирает автократию, а Всеволод Большое Гнездо делает этот выбор необратимым, то реализованная Александром Невским стратегия союза с Ордой и противостояния Западу оказывается логичным и неизбежным продолжением утвердившейся на северо-востоке линии исторического развития. В противном случае, это противостояние не закрепилось бы как устойчивая характеристика Московской Руси.
Надо сказать, что исторический выбор в эпоху становления Суздальской земли активно обсуждается сегодняшней публицистикой. Сам интерес к проблеме можно только приветствовать, но нельзя принять оценки, которые иногда при этом звучат, особенно в терминах хорошо/плохо. Из Боголюбского с Невским делают либо героев, либо злодеев, задавших все дальнейшее движение России по пути азиатчины.
Обращаясь к данной проблеме надо помнить, что деспотическая модель утверждается на востоке вопреки вечевой традиции и в конкурентной борьбе с другими политическими тенденциями. Любые качественные скачки утверждаются только так — в конкурентной борьбе с альтернативными линиями развития. А это означает, что в конкретной ситуации северо-восточного региона деспотизм был наиболее эффективной и перспективной стратегией построения государственности и утверждения цивилизации. В остальных регионах Руси, где сложилась другая мозаика факторов, победили другие стратегии. Однако показательно, что модель, реализованная на северо-востоке, в конечном счете, возобладала. В течение восьми веков она оказывалась наиболее эффективной с точки зрения сохранения государственности и конкурентной борьбы за пространства и ресурсы. И надо осознать, что противостояние Западу, как органический момент, входит в эту стратегию исторического развития.
Такова логика событий. С этих позиций объяснения, которые сводят дело к тому, что неприятие Запада пришло на Русь из Византии, т. е., оказывается чем-то внешним, случайным, представляются неубедительными. Сложившись как самостоятельные конфессии, православие и католицизм задали два различающихся культурных крута, две цивилизации — Запада и Востока христианской Ойкумены.
Причем, граница между ними не является случайной. Наивно полагать, что она определялась тем, что на какую-то территорию первыми приходят миссионеры, скажем, Запада, и столбят этот участок. На карте мира достаточно регионов, в которых границы конфессий значительно смещались, прежде чем окончательно устояться. Есть места, где ислам утверждался на месте буддизма, кое-где католицизм ассимилировал первоначально православные территории. Иными словами, границы конфессиональных кругов тяготеют к охвату территории, на которой эта вера отвечает устойчивому мироощущению людей, органично вписывает человека в мир, оказывается адаптивной. А последующие подвижки конфессиональных границ корректируют случайности первоначального раздела территории.
С этих позиций, неприятие православными католического мира при том, что для огромной массы населения оно было иррациональным и принимало отталкивающие формы, не было ни случайным, ни бессмысленным. Надо сказать, что католики отвечали тем же, и в этом взаимоотталкивании просматривается естественное отторжение исторической альтернативы. В Московии утверждается крайняя форма неприятия “латины”.
На первом этапе русской истории это неприятие выливалось в изоляционизм: Россия оказалась отрезанной от Европы, внешнеполитические интересы ограничивались Ордой, Литвой и привычными связями с Царьградом. По мере освобождения от татарской зависимости начинается постепенное восстановление связей с Европой, Отметим, что выход в европейское пространство Московия начинает с единоверцев: Византии, Болгарии, Сербии.
Постепенно московское общество вовлекается в более широкие контакты с неправославной Европой или, собственно, Западом. С самого начала такое взаимодействие происходит сложно и свидетельствует об очень непростом отношении. С одной стороны, Москва жестко изолируется от Запада. Если суммировать свидетельства иностранцев, можно обрисовать следующую картину: границы страны, как им в нашем отечестве и положено, на замке. Выезд запрещен, пути на Запад строго охраняются. Иностранные послы находятся под постоянным присмотром, фактически под домашним арестом. Любое свободное, неконтролируемое общение с ними невозможно. Так, Флетчер сообщает, что “бежать отсюда очень трудно, потому что граница охраняется чрезвычайно бдительно, а наказание…есть смертная казнь и конфискация всего имущества” (“О государстве Русском”)165. А, по словам Поссевино, московитам «не разрешается даже иметь кораблей, что бы никто не сбежал таким путем» (трактат «Московия»)166.
