рассматривать инстинкт как порядок действий при строительстве улья или муравейника, то он аналогичен схеме роста. Он определяет специфику вида. Инстинкт является одной из специфических особенностей, он выступает как некая модель поведения животного, преимущественно социального животного, и это поведение равнозначно росту растения, обусловленному видовыми характеристиками.
Что же касается наиболее развитых, высокоорганизованных животных, то у них есть не только phantasia aisthetike, но и своего рода привычка — привычка, благодаря которой животные в состоянии обучаться: они накапливают опыт, приобретают способность прогнозировать события и избегать возможных неудобств. Такое поведение имитирует человеческую предусмотрительность, то есть прогнозирование, поскольку prudentia — это способность прогнозировать предстоящие события и согласовывать с ними свои действия. Привычка животного — это разновидность опыта, который имитирует человеческую предусмотрительность. «Имитирует» значит здесь: выступает функциональным аналогом человеческой предусмотрительности, но при этом действует по другим принципам. Способ развития растений имитирует способ, каким муравьи и пчёлы сооружают жилище; и точно так же привычка животного имитирует человеческую предусмотрительность. Проявляя предусмотрительность, человек прибегает к разуму, а также к bouleutikon, к logistikon, к proairesis, тогда как животному неведомы ни bouleutikon, ни proairesis, ни logistikon, но, несмотря на это, привычка имитирует эту предусмотрительность: предусмотрительность, которая основывается на разуме, на свободном выборе и на вычислении вероятности.
Соответственно, даже если признать (а признать это, по мнению Аристотеля, необходимо), что разум — отличительная черта и специфическая особенность человека, всё равно существует преемственность, функциональные аналогии между разными уровнями организации, между разными принципами существования живых организмов. Труд Аристотеля — это главным образом труд по биологии и естественной истории. Вы видите, как далеко Аристотель продвинулся, развивая понятие функции, выделяя из многочисленных поведенческих моделей понятие функции, которое позволяет провести параллель между существами с разным строением тела и с разной средой обитания, и в итоге жизнедеятельность этих существ предстаёт в виде набора довольно созвучных функций. Общее понимание животного мира становится возможным благодаря аристотелевскому толкованию функции и точно так же посредством наблюдения или самоанализа, то есть, анализируя человека, мы можем в некотором объёме исследовать психические функции и сопоставить их с функциональными аналогами у животных. Вся суть данной теории заключается в понятии функции, в свою очередь приводящем в действие принцип функциональной равнозначности, который распространяется на соотношения растения с животным, животного с человеком и даже человека с растением, потому что основную роль здесь играют не столько виды, сколько сами функции. И не важно, что уровни развития кардинально отличаются, ведь в любом случае возможно приравнять функциональные реалии одного вида к функциональным реалиям другого. На этом и строится биология Аристотеля. Здесь и вправду можно говорить о биологической науке, поскольку Аристотель выдвигает «всеобъемлющую гипотезу», именуемую теорией, theoria. Это теория функций. Теория, согласно которой жизнь у всех видов существ устроена одинаково. Иными словами, все виды существ живут. Признаки, характерные для одного вида, — мышление, разум, bouleutikon, logistikon, proairesis — действительно присущи исключительно этому виду, так как у других видов подобных признаков не наблюдается, однако функции, в выполнении которых участвуют эти характерные для одного вида способности, сами по себе для данного вида не уникальны. Форму реакции на некую потребность можно назвать отличительной чертой вида. Видовую специфику составляют конкретные способности, которыми одни виды наделены, а другие нет. С другой стороны, то, как используются эти способности, то, для чего они служат, уже не является чем-то специфическим: жизнь всюду одинаковая. Жизнь предъявляет одни и те же требования к устрице, дереву, животному или человеку. Например, рост и размножение обусловлены одними и теми же потребностями, и этим потребностям соответствуют параллельные функции. Для удовлетворения потребностей существуют совершенно разные ресурсы. Там, где человек обратится к bouleutikon, proairesis или logistikon, животное — если оно достаточно развито — последует привычке или же, если соответствующие способности ему не даны, поступит тем же образом, каким оно строит улей или муравейник. То, что не позволяют сделать одни способности, позволяют сделать другие, а функции остаются неизменными. Средства меняются от вида к виду, но функции остаются неизменными. Вот, вероятно, самая глубокая мысль, вот истинная основа аристотелевской теории жизни, теории, которая гласит: существует постоянная величина, и эта постоянная величина — жизнь; это — функции жизни. Средства, служащие для выполнения этих функций, меняются в зависимости от вида, но сами функции остаются неизменными, поскольку жизнь — это постоянная величина. Как видите, Аристотель заложил основы науки. Его без преувеличения можно назвать отцом биологии. Кроме того, в биологию он включил и психологию, ведь такие психические функции, как рассуждение, размышление и свободный выбор, служат для выполнения действий, неотделимых от жизни, напрямую связанных с жизненными функциями и сопоставимых с процессами, в которые вовлечены растения или же простейшие, наименее развитые животные. А, следовательно, психические функции представляют собой жизненные функции, и их можно сравнить с другими жизненными функциями, которые выполняются при помощи других средств. Иными словами, человек размышляет, и, размышляя, прибегая к разуму, к logistikon, к bouleutikon и к proairesis, он делает то же, что и растение, у которого определённым образом распускаются листья или созревают семена. Стало быть, существует непрерывность, неизменность жизни, связывающая один вид с другим.
В конце античного периода, после открытий Аристотеля, положивших начало научному подходу, стоики отчасти возвращаются к этическим доктринам, к теориям, которые выдвинули предшественники Аристотеля, то есть Платон и Сократ. Стоики действительно отказывают животным в интеллекте и создают учение об инстинктивной деятельности живых существ. Они противопоставляют действия человека, основанные на свободе, рациональном выборе, разуме, знаниях и мудрости, повадкам животного, которое подчиняется инстинкту. Именно стоики наиболее подробно разработали теорию инстинкта. И можно сказать, что понятие инстинкта они ввели из этических соображений. Они хотели доказать, что человек обособлен от природы. Что вся природа создана для человека, что он, как говорится, царь природы, что все сходится на нём, что он венец творения, а следовательно, он наделён такими способностями, которых нет больше ни у одного живого существа. Заметьте, что подобное сравнение (человека и животного), подобное противопоставление инстинкта разуму не лишено двусмысленности: у некоторых стоиков к нему примешивается тема нравственности (поданная с некоторым преувеличением), а именно тезис о мыслящем тростнике {9}. Человек уступает животным во всём, что касается природы и инстинктивной организации, но он несравнимо выше их во всём, что касается разума. Так, взглянув на некоторые отрывки из трудов Сенеки, вы обнаружите в римском стоицизме многочисленные и разнообразные примеры сравнения живых существ, животных, которые от природы прекрасно приспособлены к своей роли, с человеком,
