Тогда же, в начале 1870-х гг., Александру II поднесли еще одно охотничье ружье, заряжающееся с казенной части. И опять за этим подарком стоял «маркетинговый ход», рассчитанный на крупный заказ ружей Военным министерством. История была следующая…
В октябре 1872 г. русский чрезвычайный посол в Константинополе граф Н. М. Игнатьев направил рапорт на имя министра Императорского двора графа В. Ф. Адлерберга. Посол сообщал, что французский торговец оружием «Азариан, уже имевший заказы от нашего правительства» выразил «желание поставлять Военному министерству ружья системы „Winchester“. Г. Азариан представил мне в то же время охотничье ружье той же системы с отличной выделкой, ходатайствуя о разрешении поднести оное Государю Императору». Посол подчеркивал, что «турецкое правительство уже приобрело у него 52 тыс. ружей системы „Winchester“ для кавалерии и флота»[332].
Александру II доложили о письме посла, и царь «высочайше повелеть соизволил охотничье ружье… прислать в Санкт-Петербург, где оно и будет представлено Его Величеству». «Winchester» срочно доставили в Петербург вместе с 8 пачками патронов. В ноябре 1872 г. ружье выставили в Запасной библиотеке Зимнего дворца для «представления» царю. Александр II принял «Winchester» и распорядился выдать Азариану в подарок стандартный бриллиантовый перстень, но в дела Военного министерства вмешиваться не стал. В результате Главное артиллерийское управление Военного министерства в январе 1873 г. ответило Азариану, что «означенное предложение не может быть принято», поскольку русская армия «не имеет в настоящее время надобности в ружьях»[333].
Возвращались изобретателям экспериментальные модели оружия и российских подданных. Отметим при этом, что уже тогда, в 1870-х гг., было известно, что в Арсенале Царского Села имеется коллекция ружей экспериментальных конструкций. Не рассчитывая на большее, многие конструкторы желали оставить свои изобретения именно в этой коллекции. Так, в 1874 г. в прошении на имя министра Императорского двора агент Либавской железной дороги, коллежский советник С. А. Черневский, указывал, что он, «изобрев простую и довольно удобную систему скорострельного штуцера», желал бы поместить ее «как модель в кабинет Вашего Величества разных ружейных изобретений…»[334].
По отработанной схеме подарочный штуцер переправили в Егермейстерскую контору для экспертизы. Приводимый ниже текст заключения интересен не только тем, как испытывались подобные новаторские модели, но и описанием самой модели: «1. Механизм, поднимающий подвижную (казенную) часть ствола, шестерня, недостаточно прочен, и при частом употреблении зубцы должны стереться и механизм будет действовать неудовлетворительно; 2. При опускании подвижной части, она не плотно приходит на место, отчего неминуемо должны быть осечки и неправильное движение пули при переходе из казенной части в ствол ружья; 3. При заряжании ружья патрон вставлять неудобно, так как казенная часть собственною тяжестью запирается, ее нужно придерживать одною рукою, а другою вставлять патрон, что препятствует скорому заряжанию ружья, тем более, что при ружье нет экстрактора и выстрелянный патрон нужно вынимать особым крючком. 4. При малейшей ржавчине казенной части, движения ее как снизу вверх, так и сверху вниз будет затруднено и заряжание еще более неудобно; 5. Вся отделка ружья как-то: березовая ложа, винты, замок, не только проста, но и небрежна. По этим причинам ружье изобретения г. Черского не только не заслуживает помещения в Собственный Его Величества Арсенал, но едва ли могло быть принято в собрание оружий частного лица. Обер-егермейстер генерал-адъютант барон Ливен»[335].
Впрочем, были и подарки, которые принимались царем без всякой экспертизы. Это были «охотничьи подарки» людей, лично знакомых Александру II. Например, когда бывший военно-походный шталмейстер отставной генерал-майор А. И. Беклемишев преподнес Александру II «два охотничьих ружья в подарок», то император распорядился поместить их в Собственный Его Величества Царскосельский Арсенал[336]. И в этом решении не было ничего обидного для дарителя. Просто у Александра II было несколько пристрелянных ружей, которыми он и пользовался во время своих охот. Воспользоваться всем подаренным оружием у него не было ни возможности, ни желания. Все «отложенное» оружие «копилось» в Арсенале Царского Села.
Поскольку в XIX в. широко была распространена практика «дипломатических охот», то монархи, за неимением в то время автомобилей, охотно «мерялись» своими ружьями. Более того, в обязанность дипломатов входило отслеживать, какой маркой ружья или оружием какого мастера пользуется тот или иной монарх. Такие сведения помогали выбрать хороший ответный подарок монаршей особе. Вполне возможно, что именно с этими соображениями связано письмо российского генерального консула в Генуе на имя министра Императорского двора гр. В. Ф. Адлерберга. В октябре 1871 г. консул сообщал, что он отправил «описания охотничьего ружья, приобретенного королем Италии» на промышленной выставке в Милане, начальнику Управления Императорской охоты барону Ливену[337].
Александр III, избравший местом своего постоянного пребывания Гатчину, был не только заядлым охотником, но и большим любителем и знатоком оружия. В Гатчине хранилась и его личная оружейная коллекция. Поскольку Александровский дворец перестал посещаться монархом, видимо, это и послужило основанием для перемещения коллекции оружия из Царскосельского Арсенала в Императорский Эрмитаж.
В 1886 г. коллекция оружия Царскосельского Арсенала была передана в Императорский Эрмитаж. В 1910-х гг. в Арсенал, по приказу Николая II, передали «военные фигурки» скульптора Газенбергера, в деталях воспроизводившие форму русских конных полков. Они были сделаны из папье-маше и изображали офицеров или нижних чинов верхом. Все детали обмундирования воспроизводились с мельчайшей точностью. Эти фигурки ранее находились в комнатах Николая I в Александровском дворце.
Николай II в память об отце – собирателе предметов русской старины, покровителе искусств – в 1895 году издает именной высочайший указ «Об учреждении Русского музея Императора Александра III». Первыми фондообразователями этого музея стали сам Николай II и члены императорской семьи. Они передали в музей предметы русской старины, в том числе и оружие.
У Николая II в Александровском дворце имелся довольно широкий выбор оружия, с которым он выезжал на охоту. Также у царя имелись ружья типа «Монтекристо»[338], из которых он стрелял ворон в Александровском парке. Три ружья на специальной подставке стояли у него в Мавританской уборной комнате. Имелись и парадные образцы, поднесенные в дни торжеств, посвященных 300-летию дома Романовых в 1913 году, охотничье оружие, образцы табельного стрелкового оружия стран Европы и оружие, принадлежащее частям русских и зарубежных армий, шефами которых числились члены императорской фамилии.
Традиции коллекционирования дома Романовых были прочно связаны с оружием. Его почитали и собирали, преумножая российский коллекционный фонд оружия. Благодаря собирательской деятельности царственных почитателей и знатоков, замечательные коллекции памятников оружейного искусства сохранились до наших дней.
Одним из многочисленных неоготических павильонов Александровского парка стала Шапель (от. фр. chapelle – капелла), которая представляет собой готическую часовню (капеллу), «разрушенную» временем. С одной стороны этот павильон выдержан в столь популярных в начале XIX в. «вальтерскоттовских» традициях, с другой стороны, образ полуразрушенной Шапели перекликается с Башнейруиной в Большом Екатерининском парке. Такие «романтические развалины» были типичным явлением в садово-парковой архитектуре второй половины XVIII – начала XIX вв.
Проект Шапели архитектора А. А. Менеласа был высочайше утвержден в самом конце царствования Александра I, строительство павильона началось в 1825 г. и в целом закончено уже при Николае I в 1828 г. В качестве фундамента Шапели А. А. Менеласом был использован южный люстгауз Зверинца времен Ф. Растрелли. Таким образом, павильоны Белая башня и Шапель оказались на одной линии «север-юг», замыкая разобранный кирпичный периметр Зверинца.
Пространственная схема Шапели включала две квадратные башни (одна из которых «разрушена» до первого яруса, другая – «укреплена» по углам готическими контрфорсами). Башни связаны переходом с расположенным под ним арочным проездом. На стены и средний ярус (террасу) Шапели ведет узкая лестница, по которой можно было пройти в саму капеллу.
Стены Шапели прорезаны стрельчатыми порталами-входами, в верхних ярусах – ложными стрельчатыми окнами. Единственный настоящий стрельчатый «готический» оконный проем был украшен цветными витражами с изображениями библейских сюжетов. Венчает Шапель высокая шатровая кровля с небольшими «сказочными» башенками, завершающимися острыми шпилями. На главной («уцелевшей») башне находятся часы (традиционный символ утекающего времени) и флюгер-петух (символ отречения апостола Петра). Деревья, растущие вплотную к Шапели, камни, поросшие мхом, усиливали впечатление «древности» павильона.
