Мы уделили так много места и внимания «смуте в митрополии», сознательно отойдя на время от предложенной нами же схемы — погодному описанию событий, чтобы в едином отрывке аккумулировать весь сгусток событий, всю драматичность происходящего. Это нисколько не увело нас от основной темы. Наоборот, нам представляется, что со-бытия, предшествующие смерти Алексия, и последующие за этим проблемы руководства русской церкви вытекали из страстного желания князя влиять на церковную жизнь, подчинить её княжеской, светской власти. В тех условиях задача архисложная. Постепенно освобождаясь от опеки старой боярской знати, Дмитрий стремился вырваться из подчинения своего духовного учителя Алексия. И если во взаимоотношениях с учителем-митрополитом Алексием дело решил Бог, взяв поводыря к себе, то последующие события трактовать однозначно сложно. Победа или поражение князя во взаимоотношениях с церковью? Оценку давать не будем. Главное, что события показали силу Великого князя, его способность решать проблемы православной церкви всея Руси. А это сказалось на решении вопросов внутриполитической жизни, тем более что проблем было множество. Поэтому возвратимся вновь к решению государственных задач, стоящих перед московским князем.
Мы уже упоминали, что после смерти Ольгерда в Литве вспыхивает конфликт между его многочисленными сыновьями. Причиной явилось назначение своим преемником Ягайло, сына от второго брака. Старшие братья. считая себя ущемлёнными и имевшими больше прав, не желали подчиняйся Ягайло Русские летописи очень скупо говорят о развернувшихся событиях, хотя для внешней политики Московского княжества дела, происходившие в Литве, имели наиважнейшее значение. Раздоры в клане Ольгердовичей привели к тому, что Литовское княжество, занятое внутренними проблемами, на время перестаёт быть одним из главных врагов Руси. Более того, некоторые из Ольгердовичей ищут защиту у московского князя, становятся его союзниками. Так, «князь полоцкий Андрей, Олгердов сын, зимою прибеже во Псков и сла к великому князю Дмитрию Ивановичу, прося, да сохранит его от братии его, иже хотяху убити. Князь же великий не помня досады отца его, но призва к себе в Володимер и воздаде ему честь многу»[207]. Андрей Ольгердович, старший из сыновей Ольгерда, свыше 30 лет был полоцким князем, подручником отца, в результате конфликта вынужден был покинуть свою вотчину и бежать в Псков, где готов был стать псковским князем. Псковичи вроде и не возражали, но необходимо было утверждение Андрея Ольгердовича московским князем. Переход Андрея под начало Дмитрия Ивановича значительно укреплял позиции Москвы в соотношении с Литвой.
А отношения с Ордой всё больше накалялись. Летом этого года подвергся новому нападению Нижний Новгород одним из отрядов татар. Защитить город оказалось некому, жители разбежались, сам князь Дмитрий находился в Городце, а когда он приехал к городу и предложил выкуп, то татары отказались и пожгли весь город и «оттуда поидоша татарове воюющии, и собраша полон мног и повоеваша Березовое поле и уезд весь»[208].
Но главный удар Мамай готовил не на этом направлении. Собрав большие силы, «воя много», под командованием мурзы Бегича, основной удар предполагалось сделать по Москве, а вместе с этим «и на всю землю русскую», так как в сознании Орды уже укрепился тот факт, что Москва становится основным оплотом, защитницей русских земель. Дмитрий Иванович этот поход предвидел, ожидал и был готов дать решительный отпор. Мы не знаем ни сил противоборствующих сторон, ни то, кто вошёл в состав московского войска, «собравъ воя многы и поиде противу въ силе тяжце»[209]. Помня о событиях предшествующих лет, когда объединённая московская коалиция представляла мощную силу, можно предполагать, что в состав объединённого войска вошли многие из союзников Великого князя. Хотя летопись упоминает Данилея Пронского да окольничего Тимофея, можно предполагать, что в её состав входили и другие князья.
Примечателен тот факт, что Дмитрий Иванович не стал ждать Бегича на границах московского княжества, а предпринял наступательный план, встретив врага на реке Воже в пределах Рязанского княжества, спасая тем самым и его от разорения. Река Вожа стала своеобразным Рубиконом, который долго не решались преодолеть соперники. Дмитрия понять можно. Он оборонял русскую землю. А Бегич медлил, очевидно, потому, что не ожидал увидеть перед собой такую рать. 18 августа 1378 года Бегич рискнул переправиться через реку и встретил решительный отпор. Русские расположились тремя большими полками: в центре — под руководством самого Дмитрия, на одном фланге — окольничий Тимофей, па другом — Данилей Пронский. Вероятно, «завязнув» в сражении с отрядом Дмитрия, войско Бегича подверглось сокрушительному удару с флангов. Разгром был полным, «и побегоша за реку за Вожю, а наши после за ними бьючи ихъ, секучи и колючи и убиваша ихъ множьство, а инии въ реце истопоша»[210].
Лишь только насупившая ночь помешала преследованию поверженных татар. И когда на следующий день была возобновлена погоня, то русские увидели покинутый лагерь с брошенным имуществом, а остатки войска Бегича уже убежали далеко прочь.
Русь ликовала, ибо это была по существу крупнейшая победа, одержанная доселе над татарами. О её масштабах говорит хотя бы тот факт, что в битве погибло пять Мамаевых князей. «Видев же Мамай изнеможение дружины своея, прибегшие къ нему, а иныя избиты князи и велможи и алпаоуты и многыя воя своя изгибша, разгневася зело и възъярися злобою»[211]. Мамай понимал, что победа над Ордой была одержана только силой объединённого русского оружия, Русь стала сильна в единстве русских князей. Чтобы победить Русь, нужно сначала разрушить это единство. Осенью этого же года, «собравъ останочную силу свою и совокупивъ воя многы»[212], он наносит неожиданный и сокрушительный удар по Рязанскому княжеству. Не ожидавший удара рязанский князь Олег вместо обороны города убежал за Оку, обрекая тем самым город на разорение. Мамай сжёг Переяславль Рязанский, пограбил волости и сёла, увёл в полон много рязанцев. Это была своеобразная попытка вывести из союза с московским князем рязанского, как перед этим нижегородского. Решающая битва была впереди, и к ней необходимо было тщательно подготовиться.
В ЛЕТО 6887 (1379 г.). Битва на реке Воже имела во многом определяющее значение. Для русских это реабилитация за 1377 год, за Пьяну; она дала возможность поверить в свои силы, в способность и возможность победы над ордынцами. Мамай вынес главный урок: теперь вот так, «изгоном», победить объединённые русские войска невозможно, нужна тщательная и всесторонняя подготовка нового похода, который бы раз- и навсегда покончил с московским князем. Он направил несколько отрядов, которые «Рязаньскую землю пусту сотвориша»[213], всё прекрасно понимали, что решающее сражение впереди. И обе стороны к этому обстоятельно готовились. 1379 год, хотя об этом и молчат источники, был годом усиленной дипломатической деятельности. Среди своих потенциальных союзников Мамай видел Литву. После смерти Ольгерда положение лам обострилось. Страна оказалась расколотой на две враждующие группировки: трокайскую во главе с Кейстутом Гедеминовичем и виленскую, возглавляемую его племянником, преемником Ольгерда, Ягайло. Противоречия вылились в открытую и длительную войну. Важно было определить выбор средств, которые могли бы содействовать укреплению международного положения великого княжества Литовского. Здесь было два пути: победоносная война с Орденом или усиление Ольгердовой политики на Востоке. Москва была опасна для обеих группировок, так как ликвидация контроля над русскими землями, входящими в состав княжества либо находящимися в его зависимости, значительно снижала военный потенциал воюющих сторон. Видя желание Мамая установить союзнические отношения для борьбы с Москвой, лидеры группировок при наличии разногласий между ними предприняли шаги к прекращению войны с Орденом, чтобы сконцентрировать всё своё внимание на восточном походе. В 1379 году между Мамаем и Ягайло заключается соглашение о совместных действиях на следующий год. Договор оказался тройственным, так как третьим в нём был рязанский князь Олег Иванович. «И учини собе старый злодей Мамай съветь нечестивый с поганою Литвою и съ душегубивымъ Олгомъ: стати имъ у Оки у реки на Семень день на благовернаго князя»[214].
Если участие в союзе Ягайло и Мамая представляется объяснимым, то по поводу Олега и в источниках того времени, и в историографии существуют разные точки зрения: от предателя общерусских интересов («душегубец, враг и изменник» и т. п.) до признания в нём тайного агента Дмитрия Ивановича. Проясним сразу свою позицию в отношении действий Олега Ивановича Рязанского. Издалека столетий, наверное, легко давать оценку человеку, взяв за объяснение одно или комплекс его действий. А оказаться в его положении, смоделировать поступки, исходя из реальности, и поставить себя на место данного о человека («А как бы я поступил в данной ситуации?») значительно сложнее. Разорённое ордынскими набегами Рязанское княжество в случае союза с Москвой принимало первым на себя удар мамаевых полчищ, и защиты от них, надежды на скорую помощь практически не было. Уже одно это заставляло вести Олега сложную дипломатическую игру нужен был если не союз, то хоть видимость союза с Мамаем, необходимо было заставить хана поверить в искренность своих действий. Открыто заявить о союзе с Ордой — это означало пред стать не только предателем общерусских интересов, но и в открытую пойти против православного мира, что было значительно опаснее. Вот почему тякая «туманность» в источниках об Олеге. С другой стороны Олег — человек своего времени, со своим пониманием чувства долга, союзнической верности. Всё же занозой в его сердце было превосходство Москвы над Рязанью, не мог просто так он смириться со своей подчинённостью Дмитрию Ивановичу. Поэтому он не мог отбросить мысль, что в случае победы Орды он, как союзник, мог получить свою выгоду и устранить своего основного политического противника Дмитрия Ивановича.
