...Вокруг до самого горизонта простирается ковер тростников и буйных трав; лишь кое-где виднеются редкие кустарники и одинокие деревья. Это своеобразное покрывало болота, под ним скрывается полное воображаемых и вполне реальных ужасов необозримое водное царство: таинственные омуты, трясины и гнилые булькающие вонючими испарениями пруды. А там, где появляются прогалы в растительном покрове болота, светится бодрящая, чудесная синь отраженного в воде тропического африканского неба. Медленно вращаясь, дрейфуют по ней плавучие острова из плотно спутанных гниющих и живых болотных растений. Кое-где из глубины на поверхность вырываются пузыри болотных газов, и запах падали заполняет неподвижный воздух. На многие километры ничто не напоминает о человеке, как будто он еще вовсе не появился на земле...
Тем не менее отважная представительница рода человеческого уже поставила на островке маленькую портативную палатку, а в развилке довольно крепкого приземистого дерева устроила скрытое ветками и противомоскитными сетками наблюдательное гнездо.
И вот уже, часто отирая пот со лба и то и дело стряхивая со своих ботинок и плотно перевязанных на лодыжках брюк десятки кровожадных крылатых насекомых, которые проскальзывали даже через сетку, Женевьева опять проверяла свое снаряжение, камеры, штативы, объективы, пленки. Все было в состоянии готовности номер один. Только виновник всех этих приготовлений башмакоклюв совсем не торопился появляться. Правда, Женевьева Ренсон уже успела убедиться, что без достаточного запаса терпения и выдержки ей не добиться цели.
Башмакоклюв вовсе не первый объект ее экспедиций. С 1969 года она совершает все более дальние и длительные вояжи из своего родного Парижа, неутомимо выслеживая с фотокамерой почти неизвестных, редко встречающихся, иногда находящихся на грани вымирания диких животных. В своих экспедициях Женевьева отдает предпочтение почти неисследованным регионам, почти забытым людьми территориям нашей планеты, Она любит «обособленность тысяч звуков», среди которых отсутствует только голос человека.
Ко времени фотоохоты на башмакоклюва путешественнице удалось побывать в Центральноафриканской Республике, в Чаде и Судане, в Заире, Ботсване, на Береге Слоновой Кости, где она разыскивала таких редких животных, как большой куду, бонго, ситатунга, мандрил, окапи, ставших почти легендой, ибо даже ученые очень мало знают о них. Незнакомое, редкое интересует исследовательницу значительно больше и серьезней, чем то, что известно многим. Так было всегда во всех ее делах.
Так, еще в пятидесятых годах, в пору детства, Женевьева часто проводила лето в сельской местности западнее Парижа, где на задворках родительского дома открывала и осваивала свои первые «джунгли»: дебри жгучей крапивы и заросли колючей ежевики; через щели в изгороди она выбиралась иногда из мира своей домашней будничной повседневности «на другую сторону».
Окончив школу, Женевьева была коммерсантом, потом четыре года работала в каком-то бюро в Париже, была даже хозяйкой небольшого ресторана в Тунисе.
В конце концов в 1968 году она находит свой путь к независимости и свободе. Женевьева начала работать в парижском агентстве, специализировавшемся на фотографировании редких и примечательных объектов природы. Краски дальних стран, жизнь и привычки диких животных, запечатленные корреспондентами, стали ее страной чудес. И однажды Женевьева Ренсон отправилась в Африку сама.
Два с половиной года сопровождает она исследователей и охотников, переживает приключения полевой походной жизни, начинает понимать, что значит вести наблюдения за природой. Она покупает свою фотокамеру и возвращается в Париж, уже мастером фотосъемки.
Многому очень ценному и важному в этом деле Женевьева Ренсон научилась от других, но до многого доходила сама. Может быть, поэтому все свои последующие экспедиции она организовывала только сама и была всегда единственным их участником. И непременно только в полюбившуюся ей Африку.
В результате ее работы появился атлас фауны Центральноафриканской Республики и книга о жизни обезьян мандрилов. В Париже она получает награды за свои фотоснимки, а многие ученые очень высоко ценят ее наблюдения за жизнью редких и находящихся под угрозой исчезновения диких животных.
...Женевьева Ренсон долгие дни не видит ни одного башмакоклюва. Ночами она слышит только топот слонов, пробирающихся через заросли папируса, и изредка неосторожные крики браконьеров. Неделями держит вахту на своем наблюдательном пункте, боясь пошевелиться, чтобы не вспугнуть ненароком башмакоклюва. Несколько раз Женевьеве все же удалось наблюдать эту неуловимую птицу, да и то вдалеке.
Однако то, что она увидела, мало вдохновляло. Часами стояли эти пернатые одиночки, не двигаясь и вытянувшись во весь рост в зарослях тростника, как столбы, врытые в землю. Причем, как правило, спрятав свой достопримечательный клюв в перьях, плотно покрывающих грудь и зоб. И никаких движений. Затем одна нога складывается под брюхом, а еще через несколько часов выпрямляется. И опять-таки через долгие часы начинает двигаться вторая нога. Некоторые, особо нетерпеливые и подвижные птицы поворачивают также голову на несколько сантиметров и потягивают крылом. И все. Только по отношению к рыбам, безмятежно плавающим в ближайшем водоеме, башмакоклювы проявляют проворство. Попавшихся им крупных рыб они легко раздавливают мощным клювом. И снова замирают. А удовольствовавшись своими трофеями, только сильно встряхнут головой, чтобы освободиться от приставших травинок и веток мощным клювом.
Так же, без всякой спешки, башмакоклювы снимаются с места. Летят они медленно и спокойно, поглядывая вокруг. Пролетая над своими сородичами, приветствуют их громким щелканием клюва. Однако башмакоклювы редко сбиваются в стаи. Правда, однажды целых девять баш-макоклювов собрались одновременно на площади примерно в один гектар, но на очень далеком расстоянии от наблюдательницы.
Уже многие недели Женевьева Ренсон жила на клочке суши в сплошном болоте. Обувь ее стала красного цвета, а одежда была разодрана колючками. И все-таки ей так и не удавалось близко видеть башмакоклюва, балансирующего на плавучих растительных островах...
Через шесть месяцев почти бесплодного ожидания Женевьева Ренсон решила перебраться на другое место. И вот тут она повстречала рыбаков в их сети случайно попались два башмакоклюва, один из которых был ранен. Женевьева уговорила рыбаков отдать птиц ей. Она знала, что здешние рыбаки, считая этих больших птиц своими главными конкурентами, не задумываясь, подвергали их обычно короткой и жестокой расправе (хотя это было строго запрещено природонадзором).
Птицы так привыкли к Женевьеве, что забыли всякую осторожность и иногда даже позволяли себя погладить. Вот за это время пристальных и близких наблюдений она окончательно поняла, что главными особенностями характера башмакоклювов являются удивительное спокойствие и чувство собственного достоинства. Спустя неделю ее подопечные поправились, и она отпустила их на волю. А за эту неделю она наконец-то сделала много замечательных фотроснимков, о которых так долго мечтала.
По материалам журнала «Geo» подготовил Р.Тедер
Игральные карты известны во всем мире. Но вот где и когда они появились, не знает никто. Некоторые средневековые теологи считали их «дьявольской выдумкой», которую сатана изобрел, чтобы множить людские грехи. Более здравомыслящие доказывали, что этого не может быть, потому что изначально карты использовались для гадания и других магических ритуалов, то есть для познания воли Божьей.
В качестве доказательств приводились весьма любопытные свидетельства, которые наверняка будут небезынтересны всем, кто когда-либо брал в руки атласную колоду. По одной из версий, изобретение карт приписывалось древнеегипетскому богу Тоту — родоначальнику письменности, счета и календаря. С помощью карт он поведал людям о четырех составляющих мироздания — огне, воде, воздухе и земле, которые олицетворяют четыре карточные масти. Гораздо позднее, уже в средние века, евреи-каббалисты конкретизировали это древнее послание. По их утверждению, масти воплощают четыре класса стихийных духов: бубны — духов огня саламандр, черви — повелителей воздушных стихий сильфов, трефы — духов воды ундин и пики — владык подземного мира гномов.
Другие средневековые мистики считали, что карты символизируют четыре «главные стороны человеческой натуры»: червовая масть олицетворяет любовь; трефы стремление к познанию; бубны страсть к деньгам, а о смерти предупреждают пики. Необыкновенное же разнообразие карточных игр, сложная логика взаимоотношений и соподчинений, чередование взлетов и падений, внезапных неудач и удивительных везений отражает нашу жизнь во всей ее сложности и непредсказуемости. Отсюда и проистекает завораживающая сила азарта, таящаяся в них к вящему негодованию пуритан и ханжей всех времен и народов, в этом смысле с картами не сравнятся ни шахматы, ни домино, да и вообще никакие другие игры.
