естества.
Воскресший Христос уже не чувствовал утомления, не испытывал голод и жажду и, по мнению св. Иоанна Дамаскина, ел на глазах учеников исключительно для того, чтобы дать им «уверение в истинности Своего воскресения». Тело воскресшего Христа, способное проходить сквозь закрытые двери, было «неизменным, бесстрастным и тонким» [134] – точно таким же, каким впоследствии станет тело всех остальных людей, когда в воскресении они вернутся к первоначальному райскому состоянию. Достаточно почитать Евангелие, чтобы понять, что воскресший Христос взаимодействует с тленным миром вещей уже совсем не так, как раньше, – законы пространства и времени больше Его не сковывают. Как отмечал Бенедикт XVI, «после воскресения Иисус принадлежит к такой сфере реальности, которая, в нормальных условиях, недоступна нашим чувствам… Он больше не относится к чувственному миру: теперь Он существует только в мире Бога, а значит, увидеть Его можно только тогда, когда Он сам это дозволяет» [135].
Отсюда неузнавание воскресшего Иисуса (см. Лк. 24: 15–31; Ин. 20: 14–15) Марией Магдалиной и учениками, которые до этого видели Его каждый день. Оно свидетельствует о несоизмеримости двух планов бытия – мира падшего и мира, где остался рай и где произойдет воскресение. Христос – первенец из мертвых, начаток воскресения, которое может случиться только в условиях иных законов природы. Вселенная, подчиняющаяся этим законам, не возникнет когда-то потом, спустя миллиарды лет по шкале земного времени, она уже существует, она была сотворена Богом за шесть дней и никуда не исчезала. В лице воскресшего Иисуса происходит вторжение этой райской Вселенной в мир сей, лежащий во зле. Можно сказать, что к этому параллельному порядку бытия приобщаемся и мы все, когда, умирая, исчезаем в мире сем. «Сегодня же будешь со мною в раю», – сказал Иисус на кресте разбойнику. В этом мире еще течет падшее время, а в том мире оно уже преодолено, победа над смертью уже одержана.
Диссонанс между высшими запросами и низменными инстинктами, между внутренним чувством свободы и рабской зависимостью от собственного тела издревле тревожил лучшие умы человечества. Отсюда родилось представление о душе как об изгнаннице, которая по какому-то капризу судьбы попала в несвойственную ей среду и оказалась запертой в «мясной избушке» (метафора Егора Летова). На первый взгляд может показаться, что в основу восточнохристианского учения о грехопадении легла именно эта мысль, восходящая еще к языческим философам-платоникам. Однако на самом деле между христианством и платонизмом в этом вопросе существует большая разница. Во-первых, святые отцы учат, что человек оказался в бедственном положении по своей собственной вине, а не вследствие неумолимости фатума. Во-вторых, они говорят, что человек был создан как телесное существо. Напротив, платоники считают, что изначально душа была бестелесной. В-третьих, восточнохристианское учение о грехопадении предполагает, что из-за преступления Адама изменился не только человек, но и весь мир, тогда как платоники уверены, что ниспадение душ в тела не влияло и не влияет на вечный космический порядок.
Необходимо провести четкую грань между двумя этими точками зрения. Учение о ниспадении и предсуществовании душ, преданное анафеме отцами V Вселенского Собора в Константинополе (553), ведет отсчет со знаменитого диалога Платона «Федр». В нем речь идет о душах, которые движутся на колесницах по небесному своду, пытаясь заглянуть в занебесную область. Движение души продолжается до тех пор, пока, «постигнутая какой-нибудь случайностью, [она] исполнится забвения и зла и отяжелеет, а отяжелев, утратит крылья и падет на землю» [136]. Души, успевшие на небе увидеть больше всего, вселяются в человеческие зародыши, которым предстоит стать философами и царями, самые нерадивые получают тела будущих демагогов и тиранов. Проведя на земле 10 тысяч лет, души возвращаются обратно на небо. Получается, души циркулируют в рамках раз и навсегда неизменного космоса, такого, каким мы его знаем, просто по очереди оказываются в разных его местах.
Если мы посмотрим на то, как миф, изложенный в «Федре», понимал философ III века Плотин, родоначальник неоплатонизма, мы увидим такую же статичную картину. Плотин описывает кругообращение душ во Вселенной как гармоничный процесс, управляемый размеренными движениями звезд. Нисходя из сферы умопостигаемого, души оказываются на небе, а потом попадают в земные тела. «Каждая душа имеет свое время: словно бы глашатай выкликает их низойти и войти в приготовленное тело, души движимы в этот момент как бы магической силой» [137]. Ниспадение душ – это, по Плотину, ни в коем случае не аномалия, оно предусмотрено законами мироздания. Души «не оторваны от всеобщего порядка, но в своем нисхождении связывают себя с ним и создают единую гармонию» [138]. Души могут вселяться в тела разных существ, но Вселенная, где они странствуют, всегда остается одной и той же, совпадая с тем образом реальности, который сложился в сознании земного человека.
В XIX веке, когда встал вопрос о согласовании палеонтологической летописи с библейским откровением, платоновский миф был реанимирован в трактате «Протопласт», который принадлежал перу некоей миссис Бейли (не путать с поэтессой Джоанной Бейли, ее старшей современницей). Сейчас этот трактат, в основном посвященный толкованию первых глав Книги Бытия, полностью забыт, но в свое время он пользовался большой популярностью – с 1853 по 1861 год вышло четыре издания «Протопласта». По-видимому, «Протопласт» был самым известным сочинением миссис Бейли – во всяком случае, на титульном листе других ее книг, среди которых были поэтические сборники и путевые заметки, после ее фамилии неизменно фигурирует приписка: «автор „Протопласта“».
Бейли отмечала, что в Библии не дается никаких указаний на то, как долго человек пробыл в раю. Не исключено, что Адам в качестве духовного существа мог провести там многие миллионы лет, в течение которых на Земле разворачивались события геологической истории. «Возможная длительность райского состояния полностью разъясняет, по моему мнению, те сложности, которые ощущаются при сопоставлении новейших открытий [геологии] с историей творения» [139]. Рай был надежно защищен от катаклизмов, время от времени обрушивавшихся на остальную планету, да и какой вред они могли принести бесплотным духам? «Что мешает нам предположить, что геологические изменения, которые, как представляется, случались на планете после сотворения первого человека и до того, как он был проклят, были для него источником все нового восхищения и восторга?» [140] – вопрошает Бейли.
Даже если вид движущихся ледников и Альпийских гор, замечает автор «Протопласта», так восхищает нас, то что говорить о грандиозных метаморфозах земной поверхности, которые мог наблюдать из рая Адам. Грехопадение превратило Адама из стороннего наблюдателя в участника процесса, как если бы телезритель, который смотрит
