Габсбургов. Венценосные особы присутствовали в залах во всем их имперском великолепии, и каждый из правителей выглядел в высшей степени доминирующим, как это по милости Божией и имело место в действительности. Один из них, Король Испании Филипп IV, был изображен Рубенсом на посмертном портрете верхом на коне. Монарх буквально летит над землей, над его головой витают ангелы. Где-то вдали и много ниже видны воины, ведущие сражение времен Тридцатилетней войны. Эти маленькие люди сражаются и умирают, Филипп же выглядит отстраненным и спокойным. Он соизволил слегка повернуться к вам, но так же бесстрастно смотрит сверху вниз и в вашем направлении.
Десятилетиями изучая врожденное поведение животных и людей, я всегда с восхищением наблюдал, как мастерски пользуется этой техникой один мой коллега по Гарвардскому университету. Откровенно слабый исследователь (что выяснилось сразу после его появления в Гарварде), небрежно исполнявший свои обязанности на факультете и в бакалавриате, он всячески поддерживал свой престиж специалиста, демонстрируя свой доминирующий статус на факультетских собраниях. Появившись на собрании, он прогуливался либо садился рядом с руководителем отдела или деканом колледжа и беседовал с ними, одновременно следя за прибывающими коллегами своим постоянным инквизиторским взглядом. Дома он обычно не готовился к обсуждению темы, вынесенной на собрание. Но это его не смущало. Он становился в командирскую позу и решительно обращался к председателю собрания так, как будто он выступает от имени других участников: «Ну а теперь я хочу знать, что делается для того, чтобы…» Глядя на него, я все время думал об этой успешной стратегии, которую я также наблюдал у доминирующих самцов шимпанзе. Позы, мимика, направления, по которым оратор бросал свои взгляды, – все было очень похоже.
Как выяснили социальные психологи, наследственные невербальные сигналы могут сильно варьироваться в мельчайших деталях в соответствии с контекстом, в котором они используются. Так, в 2015 году международная команда психологов, возглавляемая Полой Мари Ниденталь и Магдаленой Рыхловски из Университета Висконсина, проанализировала большой массив данных и выяснила, что успех коммуникации с помощью улыбок во многом зависит от того, насколько несходными были люди, которые основали ту страну, в которой улыбается участник эксперимента. Так, улыбки, которые сигнализируют о дружеских намерениях (в отличии от улыбок, демонстрирующих агрессию или конкуренцию), чаще встречаются в странах с неоднородным населением. При взаимодействии с незнакомыми людьми улыбка – надежный индикатор доверия и возможности в дальнейшем совместно использовать ресурсы. Более того, вид улыбок, сопровождающих совместное поведение, увеличивает шансы на сотрудничество в будущем. Еще одна сфера использования улыбок – согласование статуса. Этот тип социального взаимодействия является сложным и потенциально деструктивным в таких однородных культурах, как культуры Японии и Китая, где долгосрочная стабильность населения создает условия, благоприятные для развития жестких иерархий. В подобных обстоятельствах улыбка постороннего может сигнализировать о том, что взаимодействие с ним не будет нарушать общественный порядок, но конкретные черты виды улыбки могут восприниматься как насмешка или критика, а это уже характерные признаки носителя высокого статуса.
Но вернемся к биологии. Изменчивость в форме и значении «встроенных» сигналов является частью такого фундаментального процесса коэволюции генов и культуры, как сужение и закрепление самой изменчивости как врожденной черты путем эволюции посредством естественного отбора. Первоначально это явление было названо эффектом Болдуина в честь американского психолога Джеймса Марка Болдуина, который сформулировал его в 1896 году. Коэволюция генов и культуры имеет существенное значение для понимания эволюционного происхождения человеческой природы. По сути, она заключается в том, что когда изменения в приобретенном поведении оказываются полезными и часто повторяются, то возрастает частота мутаций, сохраняющих, а не отбрасывающих эти изменения, и со временем новый признак закрепляется.
Эффект Болдуина поразительно ярко иллюстрируют касты муравьев и термитов. Этими насекомыми был очарован еще Чарльз Дарвин. Он часто сидел в своем саду в Даунсе, глядел на муравьев и подолгу размышлял об их поведении. Рассказывают, что эти размышления продолжались так долго, что горничная натуралиста однажды сказала: «Жаль, что господин Дарвин не знает, как убить время. Брал бы пример с мистера Теккерея» (плодовитый романист Уильям Мейкпис Теккерей жил по соседству с Дарвином).
На самом деле великий натуралист был занят поведением муравьев куда больше, чем Теккерей – поиском сюжетов и развязок. Дело в том, что он обнаружил у муравьев явление, которое, как ему показалось, противоречит его теории эволюции путем естественного отбора и может оказаться фатальным для этой теории. Дарвин знал, что типичные колонии муравьев состоят из матери-королевы и нескольких самцов, которые, если и присутствуют, то являются в муравейнике временными гостями, и, наконец, из очень большого количества самок-рабочих, которые управляют колонией и выполняют в ней всю работу. Дилемма, возникшая перед Дарвином, состояла в следующем: рабочие муравьи не воспроизводятся; большинство из них являются стерильными, а у некоторых видов муравьев вообще нет яичников. Если рабочие муравьи не могут воспроизвести себя в потомстве, и если они, таким образом, не могут передать свою анатомию и поведение рабов, то как эти черты могут эволюционировать посредством естественного отбора? Ответ, придуманный Дарвином, оказался правильным (этот скучный человек почти всегда оказывался прав). Он предположил, что все самки – члены колонии имеют одну и ту же наследственность. Кем станет та или иная самка – королевой или рабочим муравьем с его отличительной формой тела и поведением? Это зависит от среды, в которой она воспитывается. Особенно важно здесь количество и качество пищи, которую она получает на стадии роста и превращения из личинки в шестиногого взрослого муравья. Детали формирования представителя той или иной касты сильно различаются среди 14 000 известных видов муравьев, но у тех, которые были изучены до сих пор, развитие, как оказалось, описывается генетически обоснованной версией решения задачи линейного программирования. Один из кодов, найденных исследователями, содержит следующее правило: если личинка к определенному возрасту достигает определенного размера, то ее развитие не ослабевает до следующей точки принятия решения, и в итоге личинка превращается в новую королеву с полным набором крыльев и яичников. Если в ходе развития во времени личинка не достигает критической точки, то у нее прекращается рост тканей, которые смогли бы стать крыльями и яичниками, а взрослый муравей появляется на свет как бесстрашный рабочий, бесплодный и меньший по размеру, чем его сестра королева-девственница, даже если все потомство колонии является генетически идентичным.
Для человека эквивалент выбора касты с изменчивостью, генерируемой генетической формой динамического программирования, состоит в том, что психологи называют биологически подготовленным обучением. Это явление лежит в основе человеческих инстинктов – то есть того, что все мы воспринимаем как природу человека, которая, фигурально говоря, является движущим началом для всех гуманитарных наук.
Во всех учебниках в качестве примера биологически подготовленного обучения называется страх перед змеями. Причем это не обычный страх или осторожность, которые мы ощущаем при приближении рычащей собаки или при близкой вспышке молнии, но нечто иное – мучительное, парализующее отвращение…
Ребенок может научиться любить змей. Он может обращаться с ними без всякого страха, как с домашними питомцами. Именно за такое поведение я получил прозвище «Змея Уилсон», когда учился в средней школе имени Томаса Ричарда Миллера в Брютоне, штат Алабама, прекрасном городке (в моем романе «Муравейник» он называется Клэйвилл) с сильной командой по американскому футболу и единственным герпетологом, а именно мною. Мне нравилось показывать другим, что если приучить змею прикасаться к человеку, то она будет отдыхать в ваших руках или безо всякого вреда ползать у вас под одеждой – наверно, в поисках мышей и лягушек. Кожа у змей не скользкая, как считают многие, а мягкая и шершавая на ощупь, а постоянно высовывающийся язык – невинный орган обоняния, а вовсе не ядовитое жало.
Но если ребенка испугала змея – пусть даже только один раз, только слегка и едва ли не любым мыслимым
