черепа современного шимпанзе. Этот параметр снова вырос у Homo erectus (около 1000 см³), а затем и у Homo sapiens (в среднем 1300 см³ или более). Этот значимый порог впервые пересек ранний Homo sapiens; больший мозг обеспечивал большую память, что привело к возникновению навыков внутреннего повествования, а затем – впервые в истории жизни на Земле – и к настоящему языку, а уже из языка вышло все наше не имеющее аналогов творчество и вся культура.
Мы по-прежнему эволюционируем, но не за счет прямого отбора, ведущего к более крупному мозгу и более высокому интеллекту, а за счет гомогенизации того, что мы создали с помощью скрещивания по всему миру. В целом генетические различия между популяциями резко сокращаются, а общее генетическое разнообразие человечества остается примерно одинаковым. В биологии, как и в культуре, мы становимся все более единым видом.
11. Генетическая культура
Экспоненциальный рост размера мозга, начавшийся во время хабилинского периода предыстории около двух миллионов лет тому назад, оказался самым быстрым преобразованием сложного организма за всю историю жизни на Земле. Он был обусловлен уникальным режимом эволюции, называемым коэволюцией генов и культуры, при котором культурные инновации увеличивали скорость, с которой распространялись гены, способствующие развитию интеллекта и умению сосуществовать с себе подобными. И наоборот – в порядке взаимности полученные генетические изменения увеличивали вероятность культурных инноваций.
По сценарию, широко распространенному среди современных ученых, все началось с того, что у одного из африканских австралопитеков возникло смещение от вегетарианской диеты к диете, богатой мясом, прошедшим тепловую обработку. Это событие не было обычным изменением, новым выбором блюда из меню, но не было оно и чистым капризом вкуса. В конце концов это изменение привело к полным наследственным преобразованиям в анатомии, физиологии и поведении. В результате у данного вида австралопитека уменьшились размеры тела, стали меньше челюсти и зубы, причем последние побелели, череп раздулся и приобрел шаровидную форму. Изменилось и сообщество пралюдей: из группы, блуждавшей, словно шимпанзе, по охраняемой территории, члены которой добывают себе пищу как самостоятельно, так и в маленьких группах, это сообщество превратилось в более крупное и лучше координирующее свои действия собрание, состоящее из групп охотников и собирателей. Все они уходили на охоту со своих стационарных стоянок стаями, как волки, и стаями же к ним возвращались. Видимо, именно такие хабилины, обладавшие свободой рук и большим интеллектом, научились приносить огонь на участок, а затем его поддерживать и контролировать.
Подобная нарисованная в теории реконструкция повлекла за собой интерес ученых к изучению а) ископаемых останков и б) образа жизни современных охотников-собирателей. Выяснилось, что мясо достаточно крупных жертв они делят между собой так же, как это делают волки, дикие африканские собаки и львы. С учетом относительно высокого уровня интеллекта, которым обладают крупные наземные приматы в целом, исследователи сделали вывод о том, что в дочеловеческой эволюции существовал этап, на котором имели место беспрецедентные до того степени сотрудничество и разделение труда. Развитию этих качеств также способствовали повышенная конкуренция во владении социальными навыками среди членов группы, что привело к их естественному отбору на индивидуальном уровне и еще более усилило конкуренцию между группами. А естественный отбор на групповом уровне особенно благоприятствовал альтруизму и сотрудничеству.
Анализ этих процессов совершенно логично привел к выводу об установлении между культурной эволюцией и генетической эволюцией положительной обратной связи – они друг друга поддерживали и усиливали. Можно ожидать, что в таких условиях каждая из этих компонент эволюции, подпитывая друг друга, увеличивала скорость роста мозга. В силу этого в промежутке времени от хабилин до неандерталоидов и современных людей наблюдался экспоненциальный рост размеров мозга. Сначала он шел медленно, затем все быстрее и быстрее, пока не уперся в естественные физические ограничения – размеры черепа. Это простое анатомическое обстоятельство замедлило и окончательно остановило наступление человеческого гения. При этом организм человека в целом (особенно в течение долгой эпохи метания камней и копий) был совершенно не приспособлен к тому, чтобы поддерживать все более массивную голову на все более тонкой шее. Окончательно этот процесс застопорился у предела, достигнутого примитивными расами Homo sapiens около трехсот тысяч лет тому назад. Он достиг лучшего результата из всех возможных.
Возникновение генно-культурной коэволюции имеет фундаментальное значение с точки зрения единства естественных и гуманитарных наук. Рассмотрим, например, процесс старения. Почему мы обязательно должны умереть? Или, если говорить в более общем плане, почему каждый вид, в том числе наш, и каждый штамм внутри каждого вида, в том числе вида человека, обладает характерной продолжительностью жизни? Если вы ищете себе четвероногого друга на длительной срок, то лучше брать его не из числа пород – пастухов овец или охотников на диких кабанов. В этом смысле лучше взять собачку породы чихуахуа (продолжительность жизни двадцать лет), чем дога (продолжительность жизни – шесть лет). У растений также есть запрограммированные сроки жизни. Некоторые северные хвойные деревья живут в среднем около столетия, магнолии – полтораста лет, а секвойи и сосны на юго-западе Соединенных Штатов – несколько тысячелетий. Но и они тоже в конце концов стареют и умирают. Что может быть более важным как для естественных, так и для гуманитарных наук, чем изучение жизненного цикла человека и причин, определяющих продолжительность его жизни?
Преобладающая ныне в эволюционной биологии теория объясняет запрограммированное старение и смерть тем, что каждый вид растений и животных ведет такой образ жизни, при котором большинство особей умирают от внешних причин – болезней, несчастных случаев, врожденных дефектов, недоедания, убийств, войн, – и все эти причины срабатывают еще до того, как будет достигнут максимальный возможный возраст. Такое же правило действовало в эпоху палеолита, когда мало кто доживал до пятидесяти лет. В результате активности этой особой предустановленной смертности, которая, конечно, уменьшилась, но и сегодня по-прежнему действует на большинство людей, естественный отбор по-прежнему поддерживает энергичных первооткрывателей с репродуктивным драйвом. Он запрограммирован на жизненную физиологию и психическое состояние самых молодых людей и не обращает внимания на пожилых. Можно сказать, что он выступает против инвестиций в пожилых и старых.
С развитием неолитической цивилизации, появлением сельского хозяйства и хранилищ продовольствия, а также падением смертности от внешних причин условия изменились таким образом, что перенаправили естественный отбор по жизненному циклу человека. Благодаря ослаблению факторов палеолитической смертности средствами культурной эволюции увеличилась средняя продолжительность жизни, а возраст размножения увеличился и достиг времени наступления менопаузы.
Одним из неизбежных результатов этих процессов для будущих поколений стал общий наследственный сдвиг на уровне популяции (а не только перемещение молодости и способности к деторождению в сторону бóльших возрастов). Наступление менопаузы также оказалось сдвинутым в сторону бóльших возрастов. Соответственно, возросло влияние этих процессов на культурную эволюцию и наследственность.
По-видимому, совместная эволюция генов и культуры вообще сыграла важную роль во всей предыстории человека. При этом стоит заметить, что коэволюция следует постоянному повторяющемуся циклу. Когда язык и технологии продвигаются вперед, то дарвиновские механизмы благоприятствуют наследственным линиям, представители которых способны наиболее эффективно использовать преимущества новаций.
На самом деле вполне возможно (а по моему мнению и весьма вероятно), что революция хабилин, этот гигантский шаг к человеческому состоянию, тоже подпитывалась генно-культурной коэволюцией. По-видимому, в течение периода существования раннего Homo культура смогла создать относительно немного технологических инноваций. Если бы дело пошло иначе, то неолитическая революция наступила бы гораздо раньше, чем она наступила, и никакие общества охотников и собирателей времен каменного века не дожили бы до настоящего времени. С другой стороны, логика и накопленные доказательства указывают на коэволюцию генной культуры как на мощную силу, действовавшую в начале процесса создания устного языка – вместе с усложнявшимся социальным поведением, характеризовавшемся все более высокими уровнями эмпатии и сотрудничества.
