не поврежденного грехом творения они пребывают вечно и одновременно в ненарушимой гармонии. «Бог бессмертен и все, что Он Сам делает, бессмертно. А все смертное, наблюдаемое в этом чувственном мире, все ломкое и преходящее либо мы сами делаем в блужданиях наших неразумных движений, либо этому дозволено происходить вследствие нашего преступления» [154], – говорит Эриугена.
В мире, который мы видим вокруг себя, смерть – это вечный спутник всего живого. Насколько возможно проникнуть взором в глубину веков, в истории Земли видны только смерть и хищничество, и человек в нынешнем его виде лишь продолжает собой длинный эволюционный ряд, движущей силой которого является взаимное истребление. Сцены доисторической жизни напоминали кровавую оргию, а не вегетарианскую идиллию. Уже у самых первых многоклеточных организмов (если не считать загадочных вендобионтов [155]) имелись приспособления, которыми они хватали и пожирали друг друга. Чего только стоят предназначенные для захвата добычи шипастые «щупальца» кембрийского аномалокариса – морского хищного членистоногого метровой длины. Следы его рта, больше похожего на зажим для дрели, были найдены на панцирях трилобитов, которыми аномалокарис, по-видимому, питался.
Без смерти бы остановился круговорот веществ. Смерть забирает с арены жизни наименее приспособленных – если бы никто не умирал, то эволюция бы не продвинулась вперед ни на шаг. Как и всякие механизмы, клеточные молекулярные машины неизбежно изнашиваются и ломаются. В генетическом коде постепенно накапливаются мутации, и рано или поздно одна из них окажется летальной. Злокачественные опухоли свойственны уже самым примитивным многоклеточным организмам, таким как пресноводные гидры. Текущие «настройки» мироздания предполагают повсеместное господство энтропии и смерти. Если на какой-либо далекой планете обитают живые существа, не сомневайтесь, что и они ведут беспощадную борьбу за выживание. Так что в природе не существует бессмертия. Но при этом все святые отцы утверждают, что «Бог не сотворил смерти» (Прем. 1: 13). На первый взгляд, возникает серьезное противоречие.
Но если признать что первые главы Книги Бытия и наука повествуют о разных вещах, описывают события, происходившие в разных измерениях реальности, – то повод для конфликта заведомо исчезает, как и необходимость постоянно приноравливать библейское свидетельство к меняющимся научным теориям. Смиренно скажем себе: как бы мы пытливо ни углублялись в прошлое, нам никогда не прикоснуться к шести дням творения. Разбегающиеся галактики и окаменевшие остатки мертвых существ могут поведать нам лишь об истории смерти и тления. Адам и Ева были изгнаны из рая, и херувим с огненным мечом загородил туда дорогу. Не означает ли это, что мы, «семя Адамово», отрезаны от изначального совершенства, будучи не в силах ни вернуть, ни постигнуть его?
Хотя Библия и книга природы написаны одним и тем же Автором, это не значит, что они ведут рассказ с одного и того же места. Надо иметь в виду, что в книге природы просто-напросто отсутствуют страницы, соответствующие трем первым главам Книги Бытия. Поэтому в религиозном плане отсчет истории человека нельзя начинать с его появления в качестве биологического вида на Земле, как и отсчет истории всего творения нельзя начинать с Большого взрыва. Большой взрыв или любое другое «начало вещей», относящееся к компетенции космологии, было бы неправильно рассматривать как первый творческий акт Бога, положивший начало сущему как таковому. Скорее это лишь первое доступное нашему познанию событие по сю сторону «занавеса неведения», опустившегося вследствие грехопадения. По ту сторону этого занавеса существует реальность, частью которой был когда-то и человек, и вся остальная тварь.
Для христианской веры вообще безразлично, что ученые думают по поводу «начала» видимого космоса. Еще столетие назад физики верили в теорию эфира и считали Вселенную вечной. Если завтра на смену господствующей теории Большого взрыва придет какая-нибудь теория струн, предполагающая безначальность Вселенной, то это ничего не изменит, поскольку научное познание в любом случае не может вывести нас за пределы падшего мира и приблизить к пониманию образа действий Творца. «Мы ничего не знаем о том мире, который „хорошо сотворен“ и благословлен Богом» [156], – писал немецкий богослов Карл Барт. Вернее, все, что мы можем знать об этом мире, заключено не в человеческой науке, а в Божественном Откровении.
Это не просто апологетическая уловка на потребу дня. Уже задолго до появления современной науки христианские богословы подчеркивали, что мир в его изначальном состоянии скрыт от наших чувств. Например, св. Максим Исповедник писал: «когда человек через преступление [заповеди] оставил позади свое начало вместе с бытием, он больше не мог проникнуть испытующим взором в то, что осталось позади» [157]. Блез Паскаль также проницательно замечал: «мы не понимаем ни славного состояния Адама, ни сущности его греха, ни происшедшей в нас от этого перемены. Свершились все эти события при условиях, совершенно отличных от наших, которые постичь мы не в силах» [158]. Эту же мысль высказывал и св. Игнатий (Брянчанинов): «земля, созданная, украшенная, благословенная Богом, не имела никаких недостатков. Она была преисполнена изящества… Ныне взорам нашим представляется земля совсем в ином виде. Мы не знаем ее состояния в святой девственности; мы знаем ее в состоянии растления и проклятия» [159].
Полезно помнить о принципе, который сформулировал английский египтолог Чарльз Гудвин на страницах знаменитого сборника Essays and Reviews (1860): «те вещи, для познания которых человеку даны соответствующие способности, не относятся к предмету божественного откровения» [160]. Бог ничего не делает напрасно. Божий Промысл экономичен. В Библии Бог открыл человеку то, что недоступно его естественному разуму. В противном случае получается, что Библия без всякого смысла дублирует научные данные – в детсадовском пересказе. Если в рассказе о шести днях творения якобы идет речь об эволюции, то какой вообще в нем смысл? Все равно о доисторических существах мы можем куда эффективнее узнать из палеонтологической летописи, чем из туманных намеков в Книге Бытия [161]. По справедливому замечанию философа Алексея Лосева, «в повествовании Библии о семи [162] днях творения нет ровно никакой ни астрономии, ни геологии, ни биологии, ни вообще науки. Совершеннейшей безвкусицей и полнейшей беспредметностью надо считать всякие попытки богословия „разгадать“ повествование Моисея с точки зрения современных научных теорий» [163].
Всякому непредвзятому наблюдателю очевидно, насколько далек образ действий библейского Творца от тех кровавых сцен, которые запечатлены на страницах книги природы. Вот, например, что пишет об этом американский философ науки Дэвид Халл в журнале Nature: «Какое представление о Боге можно вывести из феномена, воплотившегося в видах, обитающих на дарвиновских Галапагосских островах? Эволюционный процесс изобилует случайностями, неслыханными потерями, смертью,
