В соборе хранится бюст Брунеллески — худое аскетическое лицо, огромный лоб, четко вылепленные руки... Каким он был в жизни, этот гениальный архитектор? 14 лет возводил он — без строительных лесов — свой почти стометровой высоты восьмигранный купол, секрет создания которого так до конца и не понят. Вспомнился герой повести Уильяма Годдинга «Шпиль» — наверно, та же одержимость, та же бешеная пульсация чувств и мыслей, то же стремление к совершенству... Но как легко и трудно одновременно было осуществить это стремление, когда рядом работали другие великие мастера...
Гиберти трудился в те же годы, что и Брунеллески, и рядом — в прямом смысле слова — через дорогу: в 1425 году он создавал в Баптистерии Св.Иоанна Крестителя «Врата Рая». Это восьмигранное церковное сооружение, облицованное зеленым и белым мрамором, украшают трое бронзовых ворот — Южные, Северные и Восточные. В тот год Гиберти трудился над Восточными.
Их золотое сияние ослепляет. Я подхожу вплотную к воротам, поделенным на десять панелей. На каждой из них — сцены-барельефы из Ветхого Завета. Сотворение Адама. Каин убивает Авеля. Опьянение Ноя... Любовь, предательство, власть — о многом сказал художник и своим современникам, и тем, кто в многолюдье сегодняшней улицы приостанавливается в раздумье у этих ворот. Не случайно Микеланджело назвал их «Вратами Рая» — настолько совершенна работа мастера. Но где следы времени, где патина веков на этих сияющих вратах? И неужели такой шедевр можно держать вот так открыто, прямо на улице? Ведь Флоренция — огромный город, где немало промышленных предприятий, и я уверена, что проблема чистоты воздуха здесь существует.
Выяснилось, что подлинник Восточных ворот, потемневших от времени, находится сейчас на реставрации, но те ворота, которые мы видим, — совершенная копия прежних. После реставрации подлинник будет храниться в Музее произведений искусства собора Сайта-Мария дель Фьоре.
Уже потом я узнала, что знаменитая скульптура Давида работы Микеланджело, что стоит на площади Синьории, — тоже копия, заменившая оригинал еще в прошлом веке, а подлинник находится в Галерее Академии, где хранится богатейшая коллекция произведений мастера. И бронзовый шедевр Донателло — скульптура Юдифи также многие столетия стояла на площади Синьории; но уже в наши дни — после основательной двухлетней реставрации — скульптуру выставили на обозрение в Зале лилий Палаццо-Веккио. Так продлевается жизнь шедевров...
Интересен и факт существования музея при соборе (кстати, в знаменитой церкви Санта-Кроче, куда мы еще попадем, в бывшей трапезной, тоже разместился музей. Не полезен ли будет и нам этот опыт, именно сейчас, когда ведутся ожесточенные споры между церковью и музеями?) Так вот. Музей при соборе — так и хочется сказать: «Как войдешь, так сразу за абсидой», — хранит подлинные медальоны с колокольни Джотто, античную скульптуру, рукописные хоралы, реликварии, чертежи собора XVI века...
Все это предстанет перед твоими глазами, если у тебя хватит сил и времени, чтобы «вступить за абсиду». Ну а если нет — наслаждайся улицей, которая неотделима от музея, ибо сама подобна ему.
После людской круговерти вокруг собора и баптистерия захотелось тишины. Я прошла несколько кварталов и оказалась на «Via Dante», как значилось на табличке. На этой узкой улочке семь веков назад жил Данте Алигьери, отпрыск старой и благородной флорентийской семьи, здесь он повстречал свою музу — юную Беатриче, дочь друга своего отца, здесь слагал сонеты в ее честь, здесь и потерял ее... На месте, где стоял дом Данте, — теперь музей. Бронзовый поэт угрюмо смотрит («Суровый Дант», как сказал Пушкин) на узкий, продуваемый ледяным зимним ветром переулок, на маленькую, закрытую домами церковку Св. Маргариты, где покоится Беатриче, на город, из которого его изгнали в разгар ожесточенной политической борьбы, заочно осудив на смерть. Уже в изгнании он создал «Божественную комедию», где есть такие строки:
«...тот страждет высшей мукой,
Кто радостные помнит времена
В несчастии»
Поэт, создатель итальянского литературного языка, умер в изгнании, проведя на чужбине около двадцати лет. Он похоронен в Равенне. Но в начале XIX века память Данте была увековечена в родной Флоренции — в церкви Санта-Кроче (Святого Креста).
Эта церковь (она находится совсем близко от улицы Данте) — одна из самых больших в городе. Знаменитый мастер Арнольфо ди Камбио начал работать над ней в конце XIII века, и не удивительно, что церковь поражает чистотой готического стиля. Перехватывает дыхание, когда вступаешь под своды остроконечных арок, на мраморные полы, в которые вмонтированы старинные надгробные плиты. Сияющие, устремленные вверх витражи с фигурой распятого Христа — главная точка притяжения взоров и чувств входящего...
Этот храм — одновременно и пантеон великих итальянцев, связанных судьбой с Флоренцией. Микеланджело, Галилео Галилей, Макиавелли, Рафаэль, Леонардо да Винчи, Данте Алигьери... Надгробные памятники и мемориальные доски не означают, что все эти люди похоронены в Санта-Кроче, это зачастую — дань памяти и стремление возвеличить город. Это еще, говоря современным языком, и реклама городу. Так, уже много лет идет тяжба между Пизой, где учился Галилео Галилей, и Флоренцией, где покоится его прах. Но Флоренция и слышать не хочет, чтобы оставить надгробие в Санта-Кроче над пустой могилой. Его саркофаг и так долго пустовал.
...Галилей скончался в 1642 году в Арчетри, и на следующий день тело было доставлено в церковь Санта-Кроче, в один из боковых ее приделов. Поместить тело в фамильный склеп Галилеев, одной из знатных семей Флоренции, церковные власти не дозволили.
Папа Урбан запретил и увековечивать память ученого, как задумал герцог Флоренции: папа не мог забыть 1633 год, когда Галилея вызвали в Рим на суд инквизиции за его книгу «Диалог», в которой он поддерживал идеи Коперника о движении Земли. Тогда, стоя на коленях в покаянной хламиде, ученый вынужден был сам прочесть вслух врученный ему текст отречения: «Я, Галилео, сын покойного Винченцо Галилеи из Флоренции, семидесяти лет от роду, явившись лично в суд и преклонив колена перед вами, высокопреосвященнейшие и достопочтеннейшие кардиналы, генеральные инквизиторы по ереси всего христианского мира... отрекаюсь, хулю и проклинаю вышеназванные заблуждения в ереси...»
Осужденный инквизицией, Галилей умер, отбывая наказание. Лишь столетие спустя прах ученого перенесли в саркофаг, в церковь Санта-Кроче.
Судьбы. Жизненные драмы. Трагедии. И все это тоже неотделимо от истории прекрасного города. Как неотделимы от него переменчивые воды Арно...
Я стояла на мосту Понте-Веккио и смотрела на окутанную тихим предвечерним светом ласковую, спокойную реку, и мне не верилось, что бывают дни, когда она выходит из берегов и заливает стоящие поблизости дворцы, галереи, дома. Так, несколько десятилетий назад, воды Арно ворвались в церковь Санта-Кроче. Картины, скульптуры — все накрыл поток; до сих пор на колоннах отчетливо виден след — уровень, до которого поднималась вода. А в1333 году «тихая» река снесла Понте-Веккио (Старый мост) — самый древний мост города. Его построили заново, на том же самом месте спустя двенадцать лет, и с тех пор Понте-Веккио не перестраивался; он — единственный из десяти мостов Флоренции — сохранил свой первоначальный облик. Понте-Веккио удивителен еще и тем, что на самом мосту, по обе его стороны, теснятся дома XIV века, а над зданиями тянется крытый коридор, по которому из Палаццо-Веккио во Дворец Питти ходил сам герцог Козимо. Когда-то на мосту торговали мясом, но плебейский запах товара не нравился Медичи, и было приказано открыть на мосту лавки ювелиров. Так Понте-Веккио стал Золотым мостом, и в погожий день толпы гуляющих — я и сама была среди них несколько лет назад — медленно кружатся среди отливающих золотом витрин.
На этот раз я попала во Флоренцию в воскресенье, и все лавки на Золотом мосту были закрыты. Они напоминали массивные сундуки, стоящие бок о бок, с крепкими металлическими запорами-замками. И я отправилась на площадь Синьории, главную площадь города, которая не знает воскресений.
Жизнь, история, искусство — три основных действующих лица сегодняшней Флоренции — сходятся на этой площади, как на просторной сцене. На фоне «декораций», созданных много веков назад, — строгого Палаццо-Веккио с высокой башней, легких изящных арок Лоджии Ланци, фонтана Нептуна — разворачиваются многочисленные сюжеты: художники работают за мольбертами; рядом молодой длинноволосый парень, встав на колени, рисует цветными мелками прямо на асфальте; малышня катается в коляске, запряженной лошадьми; девушки лежат на мостовой и весело хохочут, протягивая прохожим какой-то самодельный плакатик. От жаровни тянется запах жареных каштанов; пустуют в этот холодный день столики возле кафе, а вот к галерее Уффици стоит длинная очередь (первая очередь, увиденная мной в Италии!) — там открыта выставка Модильяни. И над всей этой «сценой» — часы на башне Палаццо-Веккио — Старого дворца — отсчитывают время с 1667 года...
