1854
Американские письма К. Д. Бальмонта / Публ. Ж. Шерона // Минувшее: Исторический альманах. М.; СПб., 1993. Вып. 13. С. 296.
Американские письма К. Д. Бальмонта. С. 303 (письмо от 13 февраля 1926 г.).
Цит. по публ.: Noble L. Balmont — a famous Russian poet in exile // Noble Lydia Poems. With transl. from Constantine Balmont. Boston, 1930. P. 21.
Там же. Р. 27.
Ср. письмо Бальмонта от 14 декабря 1926 г.: Американские письма К. Д. Бальмонта. С. 305–306.
В письме в Россию от 27 февраля 1927 г. поэт восклицал: «Кстати, читает ли кто Эдгара По в теперешней России? Здесь его не читает никто. Впрочем, кроме разной несуществующей дряни, никто не читает ничего. Зато все интересуются спортом и автомобилями. Проклятое время, бессмысленное поколение, как я презираю его. Я чувствую себя приблизительно так же, как последний перуанский владыка среди наглых испанских пришельцев в гениальном рассказе Вассермана, тобою переведенном. Круговорот железных времен» (Андреева-Бальмонт Е. А. Воспоминания / Подгот. текста, предисл. Л. Ю. Шульман; Примеч. А. Л. Паниной и Л. Ю. Шульман. М., 1997. С. 530–531).
29 августа 1928 г. он писал Е. А. Андреевой: «Я, вообще, за эти годы рассмотрел здешних болтунов. Изношенные снобы, себялюбцы, слепцы и ничтожество. Моя душа — с Литвой и Славией» (Андреева-Бальмонт Е. А. Воспоминания. С. 532).
Ср. вышедшие одновременно русское и французское издания Бальмонта: «Зовы древности. Гимны, песни и замыслы древних. Египет. Мексика. Майя — Перу — Халдея — Ассирия — Индия — Иран — Китай — Япония — Скандинавия — Эллада — Бретань» (Берлин, 1923; переизд.: 1908) и «Visions solaires: Mexique — Egipte — Inde — Japon — Océanie / Trad. du russe par Ludmila Savitzky» (Paris, 1923). По поводу этого французского издания автор сообщал Людасу Гире в письме от 20 декабря 1928 г.: «Эта книга, изданная Боссаром, в Париже, 3 года тому назад, составила мне мировую славу, — по-французски появилось не менее 100 хвалебных отзывов, и книга имела и продолжает иметь успех не только во Франции, но и в других европейских странах, в Японии, в Бостоне, в Южной Америке» (Лавринец П. «Одним огнем мы крещены»: Письма Константина Бальмонта Людасу Гире. 1928 год // Даугава. 1999. № 4, июль-август. С. 101; Письма Константина Бальмонта Людасу Гире 1928–1931 гг. / Вступ. заметка, публ. и примеч. П. Лавринца // Балтийский архив. Т. 5: Материалы к общественной жизни. Литература и искусство. Библиография. Мемуары. Рига, 1999. С. 132).
Последние новости. 1927. № 2234, 5 мая. С. 3.
Молодая поэзия: Сб. избранных стихотворений молодых русских поэтов / Сост. П. и В. Перцовы. СПб., 1895. С. 3. Вспоминая позднее историю издания книги, П. П. Перцов отмечал в этом стихотворении «длинные напевные строки» и относил его к таким, в которых «уже припахивало „бальмонтизмом“» — при том, что восьмистопным хореем (правда, без внутренних рифм) были написаны напечатанные по соседству стихотворения гр. П. Бутурлина и А. Коринфского (см.: Перцов П. П. Литературные воспоминания. 1890–1902 / Вступ. ст., сост., подгот. текста и коммент. А. В. Лаврова. М., 2002. С. 240, 134. Ср. ценную работу: Эдельштейн М. Ю. П. П. Перцов о К. Д. Бальмонте // Творчество писателя и литературный процесс: Слово в художественной литературе, стиль, дискурс: Межвузовский сб. науч. тр. Иваново, 1999. С. 80–88). Восьмистопный хорей, в иных строфических формах и не обязательно с внутренними рифмами, употреблен был поэтом и в ряде других стихотворений — «Грусть» («Внемля ветру, тополь гнется, с неба дождь осенний льется…» — «Под северным небом», 1894), «В час рассвета» и «Из-под северного неба» («В безбрежности», 1895), «Ожиданьем утомленный, одинокий, оскорбленный…» («Тишина», 1898), «Как испанец» («Горящие здания», 1900), «Из рода королей» («Будем как солнце», 1903) и т. д. Анализ «сверхдлинных» размеров у Бальмонта приводит исследователя к выводу: «Не претенциозно-эксцентрические выходки, а органическое порождение поэтической индивидуальности — вот что такое эти необычно длинные строки Бальмонта» (Ляпина Л. Е. Сверхдлинные размеры в поэзии Бальмонта // Исследования по теории стиха. Л., 1978. С. 125).
При этом выбор «Балена» вместо «Болена» мог быть продиктован стремлением сблизить имя адресанта с именем адресата.
В день написания его (3 февраля 1924 г.) Бальмонт писал Дагмар Шаховской: «Моя милая, вчера случилось то, что так же неизбежно должно было случиться, как некогда то, что Иуда предал Христа. Пусть то, что должно было совершиться, совершается. Подлая Англия, эта гнусная страна лжи, грубости и корысти, признала не только de facto, но и de jure, т. е. законным порядком, мерзавческое правительство разбойников» (Письма К. Д. Бальмонта к Дагмар Шаховской // Звезда. 1997. № 9. С. 164).
Азадовский К. Бальмонт и «Англы» // Всемирное слово. 2001. № 14. С. 7.
Втянувшись вскоре в обострившуюся политическую борьбу между Литвой и Польшей вокруг Вильнюса и объявив о своей безоговорочной поддержке Литвы в этом вопросе, Бальмонт рекомендовал Людасу Гире в 1928 г. привлечь в агитационную кампанию и своих американских друзей: «И вот что пришло мне в голову. Пошлите Э. Ноблю мне Вами посланные книги о Вильне, — он напишет статью, если Вы попросите об этом. Напишите одновременно его дочери и приложите мое письмо (прочтите его). Нобль оправдывает свою фамилию: хороший поэт, отличный философ, благородный человек. Если он вступится за Литву, это будет громко» (Лавринец П. «Одним огнем мы крещены»… С. 94; Письма Константина Бальмонта Людасу Гире 1928–1931 гг. С. 123).
См.: Nobelpriset i litteratur. Nomineringaroch utlåtanden 1901–1950 utgivna av Bo Svensén. Del 2: 1921–1950. Stockholm, 2001. P. 35–37, 41–43; Куприяновский П. В., Молчанова Н А. «Поэт с утренней душой»: Жизнь, творчество, судьба Константина Бальмонта. С. 367; Блох А. М. Советский Союз в интерьере Нобелевских премий: Факты. Документы. Размышления. Комментарии. СПб., 2001. С. 75. 15 марта Бальмонт писал Дагмар Шаховской: «Прилагаю письмо Ромена Роллана. Мне нравится, как он ко мне относится» (Письма К. Д. Бальмонта к Дагмар Шаховской // Звезда. 1997. № 8. С. 172), а 9 апреля он сообщал ей же: «Получил письмо от директора Нобелевской библиотеки при Шведской Академии. Благодарит за посланные мною — „Воздушный путь“, „Марево“ и „Visions Solaires“ — и, сообщая, какие книги есть из моих в Академии, просит послать другие. Сейчас посылаю ему две книги. Но, увы, вряд ли, думаю, мне присудят Нобелевскую премию. Не умею забегать с заднего крыльца» (Там же. № 9. С. 152–153).
Ср. серию статей Т. В. Марченко о русских нобелевских номинантах: В ожидании «чуда» (Нобелевские мытарства Дмитрия Мережковского) // Известия РАН. Сер. лит. и яз. 2000. № 1. С. 25–35; Почему Максиму Горькому не дали Нобелевскую премию: (По материалам архива Шведской академии) // Там же. 2001. № 2. С. 3–16; Иван Шмелев и Нобелевская премия: (По материалам архива Шведской академии) // Там же. 2002. № 1. С. 25–33; Сто лет Нобелевской премии по литературе: Слухи, факты, осмысление // Там же. 2003. № 6. С. 25–37; Нобелевский эксперт: Русские писатели в оценке Антона Карлгрена (1920–1930-е гг.) // Scando-Slavica. 2000. Т. 46. Р. 33–44. Ср. также: Gruber Katarzyna, Jangfeldt Bengt. Russica: The Russian Collection in the Nobel Library of the Swedish Academy. A Selective Catalogue 1766–1936. Stockholm, 1994. P. 7–9.
Весной 1923 г. номинанты P. Роллана являли собой различные градации «эмиграционного» статуса. В то время как Бунин олицетворял непримиримо антибольшевистскую, «белогвардейскую» позицию, а Горький, бывший на положении «полуэмигранта» с советским паспортом, выглядел его полным антиподом в вопросе об отношении к революции и советской власти, — Бальмонт оказывался некоторым образом посередине между ними: проклятия большевикам соединялись у него с готовностью (не раз оглашаемой) немедленно вернуться в советскую Россию. Резко разойдясь с советской властью после мятежа в Кронштадте, поэт испытывал чередующиеся приливы ностальгии и растущую отчужденность от эмигрантской литературной жизни. Ему временами казалось, что настоящий его читатель остался в Советской России. Молодой поэт-имажинист Александр Кусиков, еще в московские годы близкий к семье Бальмонтов, а после своего отъезда на Запад в 1922 г. многим в эмиграции казавшийся (как и его друг Сергей Есенин, тогда пустившийся в зарубежную поездку с Айседорой Дункан) посланцем новой советской культуры, эти иллюзии поддерживал. «Я, однако, очень рад Сандро, — сообщал Бальмонт Дагмар Шаговской в письме от 25 апреля 1923 г. о приезде Кусикова из Берлина в Париж. — И что он мне ни рассказывает, и что он мне ни плетет о Москве! Говорит, что тамошние молодцы приглашают меня и Куприна „добро пожаловать“ в родную красную Москву, что меня перепечатывает из „Последних Новостей“ московская „Красная Нива“ и что меня встретят при возвращении почестями. Я произношу „Гм“ и слушаю дальше, без дальнейших последствий» (Письма К. Д. Бальмонта к Дагмар Шаховской // Звезда. 1997. № 9. С. 155). Под непосредственным влиянием разговоров с Кусиковым он пишет летом статью, в которой, делясь размышлениями об эмиграции и родине, заявляет: «Без преувеличения и без преуменьшения, я слишком хорошо знаю, кто я. Мое за всю жизнь отъединенное внутреннее устремление дает мне возможность спокойно говорить о себе как о третьем лице и на примере этого третьего лица указать на вопиющую чудовищность некоторой неправды, которой быть не должно. И вот я свидетельствую, что, если в Москве в течение трех лет, 1918–1920, я задыхался от невозможности быть собой и говорить полным голосом, я задыхаюсь от того же и здесь, в русском и французском Париже, по соседству с русским и немецким Берлином и людоедски-своекорыстным английским Лондоном» (Бальмонт К. Без русла (Письмо из Парижа) // Дни (Берлин). 1923. № 220, 23 июля; Бальмонт К. Где мой дом? Очерки (1920–1923). Прага, 1924. С. 135–136; см. также: Бальмонт К. Автобиографическая проза / Сост., вступ. ст. и коммент. А. Д. Романенко. М., 2001. С. 359). В непосредственной связи с этой декларацией советский эмиссар Н. С. Ангарский, предпринимавший (наряду с прямыми обязанностями, взятыми на себя в ходе заграничной командировки) также шаги по организации репатриации интеллигенции в советскую Россию, отчитывался перед начальством о своих контактах с Бальмонтом и самым близким поэту в зарубежье в тот момент писателем А. И. Куприным:
