Как видим, описание предмета любви в новой поэзии во многом традиционно. По-новому предстает предмет любви в стихотворении современного суданского поэта Мухтара Мухаммеда Мухтара:
Удивительная ночь
Однажды поэт увидал танцовщицу красоты небывалой.
Она была весела, и улыбка не сходила с ее ослепительных уст.
Но показалось поэту, что за этой улыбкой скрывается грусть.
Красота и талант услаждали мне душу и взор,
Но печальная прелесть и во мне возбудила печаль.
Все прекрасно в тебе, о сестра в нос поющей газели!
Приближаешься ты, отступаешь,
Подчиняясь лишь только напеву,
И поешь ты, как птица, качаясь на краешке ветки,
С милым кокетством ступают полные ножки
Трепетно и ритмично,
Отвечая на зов напева.
Так, как сказка, гибка и прекрасна,
И движенья твои светлы и чисты, как серебро.
Танец твой красноречив, но понять мне его не дано.
Ты — полная гармония цветов в садовых кущах.
В тебе нашел я то, что я найти пытался в винных чашах.
Но вечер длился лишь мгновенье.
О, как бы я хотел его продлить!..
И снова вижу — на лице прелестном,
Запечатленном в сердце, знак печали.
Ты улыбаешься, но на лице твоем
Читаю ясно то, что ты сокрыть хотела.
Лицо — как рана сердца, прикрытая от любопытных глаз покровом из обмана.
Я так решил, но, может быть, ошибся, надеюсь, что ошибся, а вдруг…
[275, с. 15-16]
В этом описании танцовщицы, «предмета любви», преобладают контрасты: красота, которая должна нести радость, возбуждает в поэте печаль; танцовщица подходит к поэту и отступает; лицо танцовщицы улыбается, но вместе с тем оно являет собой рану души и обман — то, что она хотела бы скрыть от поэта. Противопоставления рождают новые эпитеты: печальная красота (красота, обладающая печалями), улыбающееся лицо — рана души. Арабская поэзия широко пользуется контрастами и бинарными противопоставлениями, но в данном стихотворении Мухаммеда Мухтара они являются воссозданием современной художественной системы диссонансов, создающей сложный, противоречивый, драматический образ красавицы.
Многочисленные слова данной семантико-стилистической группы практически имеют одно общее лексическое значение — «предмет любви», являясь ситуативными синонимами с различными стилистическими оттенками. «Известно, что для обозначения одного объекта действительности (предмета, явления, признака и т. п.) могут употребляться как синонимы (слова, близкие по значению), так и слова с разными значениями, соотносимые с данным объектом действительности в определенном контексте. Их часто называют ситуативными синонимами» [33, с. 154]. Слова, обозначающие предмет любви, взаимозаменяемы, однако их невозможно рассматривать как полные и абсолютные синонимы. Взятые отдельно от поэтического контекста, они перестают быть синонимами. Следует различать прямой и образный смысл этих слов, когда в действие вступают и «контекстуальные сдвиги значения», и «приращение смысла» в поэтическом контексте [108, с. 49], и «преобразования, испытываемые словами в художественных текстах» [108, с. 64]. Замечания Ю. Д. Апресяна о квазисинонимичности стилистических синонимов применимы и для понимания данной проблемы. По его толкованию, квазисинонимы «имеют большую — в терминологическом смысле — общую часть, но не совпадают полностью» [14, с. 235], в их число попадают и «идеографические синонимы», и «аналоги» [14, с. 235].
Таким образом, метафорические выражения, эпитеты, сравнения, употребляемые в поэзии вместо простых тривиальных слов, могут рассматриваться как синонимы широкого плана, как синонимы поэтического контекста, поэтому и слова с далекими значениями подчас оказываются в поэтической речи синонимичными, тождественными по смыслу.
Шарль Балли писал: «…каждый носитель языка очень четко, хотя и бессознательно, ощущает факт множественности выразительных средств, которые группируются в нашей памяти вокруг соответствующих представлений и понятий; это и есть бессознательная синонимия» [20, с. 123]. Балли указывает на необходимость сначала выяснить общий смысл, присущий словам каждого синонимического ряда, и только затем изучать различия между синонимами. Касаясь вопроса об экспериментах на текстах, он подчеркивает: «…количество и разнообразие синонимов, которые обнаружатся при опыте, будет поистине удивительным» [20, с. 127], поскольку «в принципе все речевые факты, связанные общностью основного смысла, можно рассматривать как синонимы» [20, с. 169].
В поэзии постоянно сталкиваются прямые и переносные значения слов. Слова в переносном значении пополняют длинные синонимические ряды, в которых первым является слово, передающее основное понятие.
Лирический герой и его атрибуты в печали и радости
Названия лирического героя можно разделить на ряд подгрупп:
1) большинство названий лирического героя образованы от глаголов со значением «любить» или заключают в себе дополнительное значение «страдание, мука, болезнь»:
мух̣ибб — любящий;
а̄мин — верный;
‘а̄шик̣ — любящий, влюбленный, мн. ‘ушша̄к̣;
муг̣рам — увлеченный, влюбленный;
муг̣рам с̣аба̄ба — страстно влюбленный;
маг̣рӯм — влюбленный;
с̣абб — любящий, влюбленный;
ахл ас̣-с̣абаба — люди, отдавшиеся любви; влюбленный;
калиф — увлеченный;
мушаввак̣ — снедаемый любовью, пылающий любовью;
мушта̄к̣ — тоскующий, вздыхающий от любви;
маджнӯн — обезумевший от любви, безумный, любящий без памяти; любящий до безумия;
мубтала̄ — страдающий от любви;
му‘анна̄/ма‘анна̄ — поверженный в страдания любви;
муд̣на̄ — изнуренный любовью;
марӣд — больной, больной от любви;
‘алӣл — больной от любви;
на̄х̣ил — высохший от любви;
т̣а̄либ дава̄’ — ищущий лекарства от любовных страданий;
х̣азӣн — печальный, вздыхающий от любви;
мах̣зӯн — опечаленный;
мискӣн/маскӣн — бедный, несчастный, влюбленный;
мусайкин — бедняга, бедненький, несчастный в любви;
мамх̣ӯн — подвергающийся испытанию любви;
сахра̄н — лишенный сна из-за любви;
сак̣ӣм — исхудалый;
джарӣх̣/маджрӯх̣ — раненый, страдающий от любви, мн.: маджарӣх̣;
миджаррах̣ — раненый (Судан);
джада‘ маджрӯх̣ — раненый юноша, мученик, страдающий от любви;
ха̄’ир — растерявшийся, смятенный от любви;
х̣айра̄н — смятенный, потерявший голову от любви, мн.: хайа̄ра̄ — смятенные;
мух̣та̄р — смятенный, взволнованный, в тревоге (их̣та̄р — находиться в смятении);
ша̄рид ал-лубб — с блуждающим умом от любви, тронувшийся от любви;
ка’ӣб — печальный, грустный от любви;
маз̣лӯм — обиженный, терпящий несправедливость из-за любви;
‘абд — раб любви, мн.: ‘абӣд — рабы;
мутаййам - порабощенный, влюбленный;
асӣр — пленник любви;
шахӣд — жертва любви;
к̣атӣл — убитый, жертва;
мак̣тӯл — убитый;
мад̣рӯб би-л-ба̄рӯд — убитый выстрелом (порохом);
к̣атӣл ал-г̣ара̄м — жертва любви, убитый любовью;
валха̄н — обезумевший от тоски;
2) атрибуты лирического героя:
к̣алб — сердце;
фу’а̄д — сердце;
фу’а̄д мурта̄б — сердце в сомнении, мятежное сердце;
мухджат — сердце, кровь, душа, жизнь;
нафс валха̄на — обезумевшая душа;
3) атрибуты лирического героя, отражающие его трагическую судьбу:
дахр — судьба, рок, век;
к̣исма ва нас̣ӣб — судьба и доля, по воле судьбы;
таджаннӣ — ссора;
д̣ана̄ — изнурение, страдание, сердце,страдающее сердце;
сук̣м — болезнь, худоба;
инсик̣а̄м/сака̄м — болезнь, худоба;
наух̣ — рыдание;
бука̄ — плач (бака̄ — плакать);
нах̣ӣб — плач, рыдание;
шаджан — печаль, мн.: ашджа̄н/шуджӯн — печали;
бах̣р ал-ашджа̄н — море печалей;
талвӣ‘ — мучение, сжигание огнем;
‘аз̱а̄б — мучение, страдание, терзание, пытка;
джарх̣ — ранение, рана, мн.: джира̄х̣ — раны (джара̄х̣а — ранить);
йуср/уср — плен, пленение;
шаджа̄ — забота, горе, тоска;
та‘з̱ӣб — мучение, терзание;
кава̄ — сжигание огнем, пытка;
тӯл ал-г̣ийа̄б — долгое отсутствие [предмета любви];
ваджа‘ — боль;
камад — грусть, скорбь, печаль, страдание, мука;
аса̄ — скорбь, печаль, кручина;
лау‘а — обжигание, страдание;
хийа̄м — безумная любовь, сильная жажда;
