состоят из газонов и декоративных деревьев и кустарников. Осознавая неоспоримые преимущества природных пейзажей, ландшафтные дизайнеры тем не менее обычно совершают две непреднамеренные ошибки, которые наносят большой ущерб той среде, которую они и их клиенты инстинктивно любят. Прежде всего, они одержимы стрижкой газонов. Да, люди наслаждаются открытыми пространствами и, скорее всего, делают это с самого момента рождения человечества в саваннах Африки. Однако газон входит в список самых опасных сред на планете, в котором идет сразу за бетоном. Каждая лужайка (если отбросить героическое сопротивление одуванчиков) представляет собой монокультуру чужеродных видов, этих свирепых потребителей воды. Они также требуют регулярного применения удобрений, токсичных гербицидов и инсектицидов, избыток которых в конечном итоге проникает в водоносные горизонты и верховья рек.
Равным образом большинство планировщиков садов выбирают для них декоративные деревья и кустарники, исходя из их внешней красоты, но демонстрируют слабый интерес (или полное его отсутствие) к географическому происхождению растений. Превалирование экзотики над местными видами имеет глубокие последствия для окружающей среды, основная часть которых связана с тем, что местные растения могут поддерживать существование значительно большей массы насекомых. Эколог Дуглас У. Тэлами, изучавший дикую природу, обнаружил, что насекомые, питающиеся коренными древесными растениями в Пенсильвании, имеют биомассу, которая в четыре раза больше биомассы тех, кто питается «экзотикой». Тэлами объяснил это различие тем, что у местных насекомых жевательные органы ротовой полости слабее приспособлены к поеданию чужеродных растений, на которых их виды не эволюционировали. Он обнаружил, что местные виды обеспечивают питанием биомассу гусениц (в основном это личинки моли), которая в 35 раз больше, чем гусениц, питающихся экзотическими видами.
Предпочесть деревья и кустарники, которые производят больше насекомых? Может показаться, что это неправильный метод планировки ландшафта, но в действительности дело обстоит именно так. Насекомые, особенно гусеницы, – это любимое блюдо птенцов певчих птиц. Таким образом, местные древесные растения смогут содержать больше птиц и, тем самым, поддерживать более богатую экосистему. А большая колония птиц – это хорошее средство от набегов популяций насекомых-вредителей, таких как распространенный по всей Евразии непарный шелкопряд или ясеневая изумрудная узкотелая златка. Кроме того, поддерживая на устойчивом уровне популяции «коренных» птиц, мы помогаем снизить риск исчезновения среди них редчайших видов. Таким образом, замена экзотических видов растений альтернативными местными видами, которые являются сравнительно привлекательными и во всех отношениях более интересными, – это не только правильно с точки зрения экологии, но и экономически эффективно. Это самый верный путь к сохранению отдельных видов и особей.
Биофилия, то есть любовь к природе, – стремление, которое поддерживается как гуманитариями, так и естественниками, – привлекает внимание людей к остальной части жизни на Земле и дает нам глубокое удовлетворение. Несмотря на то, что мы только начинаем понимать эволюционное происхождение и нейробиологическое воздействие этого инстинкта, биофильный дизайн уже успел стать новым направлением развития архитектуры. Самый известный прототип такого дизайна – это «Дом над водопадом» Фрэнка Ллойда Райта. Этот дом стоит вплотную к лесу прямо на водопаде, фасадом к текущей воде; два его консольных этажа напоминают скальные выступы, а внутри дома всегда слышится журчание потока… Этот дом, в который первые жильцы вошли еще в 1937 году, по-прежнему является идеалом взаимодействия человека с природой, и в этом смысле не имеет аналогов.
Одним из более поздних шедевров биофилической архитектуры является здание посольства Финляндии в Вашингтоне, округ Колумбия, разработанное Микко Хейккиненом и Маркку Комоненом, также получившее множество крупных наград за свои дизайн и энергоэффективность. Интерьер здания полностью открыт для солнечного света, оно просматривается во всех направлениях. На мой взгляд, самой замечательной особенностью здания является его размещение не на ухоженном газоне, а на тихой опушке леса в парке Рок-Крик. При этом половина зала «Финляндия», расположенного на первом этаже, закрыта стеклянной стеной, что позволяет гостям вглядываться в чащу леса, который отстоит от них всего на несколько шагов.
Если нашей планете повезет, а текущие демографические прогнозы окажутся правильными, то в конце XXI века население Земли пройдет через пик, который составит от десяти до двенадцати миллиардов человек, что на 50 процентов больше, чем живет на Земле сейчас. Подавляющее большинство людей будет жить в городах. На что будут похожи эти города, какими будут дома для такой аномально плотной биомассы млекопитающих? Станут ли они скалистыми горными хребтами, кондиционируемыми небоскребами, в которых будут выполняться все предсказания антиутопистов, в том числе все нужды и желания их обитателей (как у макротермитинов в их африканских термитниках)? Или их планировщики найдут способ ввести в эти дома природу, привлечь людей к своему собственному древнему генетическому наследию? Позволят ли они нам остаться людьми в полном смысле этого слова?
Один из способов ввести природу в дом, который я предложил в своей книге «Будущее Земли», – это установить в наших домах большие, во всю стену, экраны, на которых мы могли бы в реальном времени наблюдать лучшие из оставшихся в живой природе места обитания диких животных. Мой собственный личный выбор включал бы в себя водопой в Серенгети, лесной покров Амазонки, индонезийский коралловый риф, путешествие с одной большой белой акулой вдоль тихоокеанского побережья и микроскопический лес из бактерий и водорослей в горячем источнике Йеллоустонского национального парка (по мнению многих специалистов, он является рудиментом одной из самых ранних экосистем на Земле).
Кроме того, было бы не слишком сложно ввести оазисы природы мира в наши города так, как это предлагает Тимоти Битли в своей книге «Биофилические города: Интеграция природы в проектирование и планирование городов» (2011), а также его единомышленники из числа архитекторов-урбанистов. Можно модифицировать существующие и будущие парки таким образом, чтобы в них поддерживалось богатое природное биоразнообразие. Вообще, древние инстинкты и современные возможности открывают путь к большим метаморфозам окружающего нас пространства. Свободные участки, промежутки между зданиями и неиспользуемые полосы прибрежных земель можно использовать для регенерации естественных для них фауны и флоры, а также для отдыха и в образовательных целях – как это делается, например, в программе «Дикая природа Чикаго» (Chicago Wilderness). Сады и управляемые природные экосистемы можно расположить на неиспользуемых пространствах крыш, а виноградные лозы или растения, живущие на скалах, помогут украсить даже стены небоскребов. Думаю, нет на свете города, жители которого, обеспечив свои личные потребности, не захотят наслаждаться бабочками, порхающими вокруг их домов, парадом ранних весенних цветов или даже редкостным зрелищем сокола, бросающегося вниз на небольшую, но настоящую стену естественного леса.
«Ветхий днями». Уильям Блейк, 1794. Любимая работа Блейка показывает бога Уризена, создающего вторую эпоху Просвещения, потому что он изобрел науку для того, чтобы заставить человечество мыслить единообразно.
V
Чем детальнее мы изучаем свойства метафор и архетипов, тем очевиднее становится возможность сочетать между собой естественные и гуманитарные науки. В пограничной зоне между ними возникают новые дисциплины, призванные придать новый импульс философии и положить начало новой, более продолжительной эпохи Просвещения.
16. Метафоры
Но вот и утро, рыжий плащ накинув,Ступает по росе восточных гор [15], –
говорит в «Гамлете» Горацио Марцеллу там, где было вполне достаточно простого восклицания: «Смотри! Уже светает…» Но мы любим поэзию, а великую поэзию ценим особенно. А поэзия и бóльшая часть прозы строятся на метафоре, которую литературный критик Айвор Ричардс определяет как «сдвиг, переносящий слово из области его обычного употребления в новую область употребления». Изобретение языка, который в первую очередь выражение мысли через звуки, которым придан произвольный смысл, является высшим достижением человеческой эволюции – генетическим по происхождению и культурным по разработке. Без изобретения языка мы оставались бы животными. Без метафор мы бы до сих пор
