В xvii веке в Англии произошла глубокая перемена, касавшаяся самой природы политики. Спор шел между герцогом Девонширским и графом Шефтсбери, выпускниками Оксфорда (первый учился в колледже Св. Магдалины, второй в Крайст-Черч). Оба черпали вдохновение за границей – во Франции и Голландии соответственно. Томасу Гоббсу, автору “Левиафана” (1651), урок первой половины xvii века был ясен[271]: “Пока люди живут без общей власти, держащей всех их в страхе, они находятся в… состоянии войны всех против всех”[272]. Гоббс утверждал, что люди исполняют свои обязанности лишь в силу “страха”, и поэтому власть должна быть вручена могущественному суверену, ответственному за защиту, образование, законы и правосудие. Гоббс полагал, что суверен должен быть огражден от посягательств подданных: его не связывает соглашение (конституция), его власть не может быть разделена, его невозможно приговорить к казни[273]. Однако Гоббс не оправдывает, вопреки распространенному мнению, абсолютизм. Напротив, “Левиафан”, рисующий человеческое несовершенство и содержащий прагматические аргументы в пользу сильного суверена, порывал связи Гоббса с изгнанными Стюартами. По мнению Гоббса, сувереном может быть или король, или парламент (“монарх или собрание”)[274]. Таким образом, его концепция далека от абсолютизма Роберта Филмера, автора трактата “Патриарх: защита естественной власти королей против неестественной свободы народа”.
“Первый трактат о правлении” Джон Локк посвятил опровержению Филмера, а “Второй трактат…” стал в большей степени вызовом Гоббсу. Локк, далекий от мысли, что суверен может стать избавлением от естественного состояния, доказывал, что истинное природное состояние гармонично. Это потенциальный сторонник абсолютизма, стремящийся “отнять свободу”, находится в состоянии войны с обществом[275]. Люди желают подчиняться не только из-за своего страха перед хаосом. Будучи “обществом разумных существ”, они объединяются “ради взаимного блага”. Локк утверждал, что в государстве, учрежденном на этом принципе, “гражданское общество” делегирует власть “законодательному органу”, решения которого основаны на неявном согласии всех граждан. В отличие от Гоббса, считавшего, что власть суверена должна быть едина и неделима, Локк выступил за отделение “исполнительной”
и “федеративной” ветвей власти от “законодательной” (хотя и отдал последней предпочтение, поручив ей не только принимать законы, но и назначать судей). Еще поразительнее разность взглядов Гоббса и Локка на свободу. По словам Гоббса, “свобода подданных заключается… лишь в тех вещах, которые суверен при регулировании их действия обошел молчанием”. Локк рассматривал этот вопрос совершенно иначе[276]:
Кто бы ни обладал законодательной или верховной властью в любом государстве, он обязан править согласно установленным постоянным законам, провозглашенным народом и известным народу… править с помощью беспристрастных и справедливых судей, которые должны разрешать споры посредством этих законов… И все это должно осуществляться ни для какой иной цели, но только в интересах мира, безопасности и общественного блага народа[277].
Свободу Локк понимал как свободу “располагать и распоряжаться как ему угодно своей личностью, своими действиями, владениями и всей своей собственностью в рамках тех законов, которым он подчиняется, и, таким образом, не подвергаться деспотической воле другого, а свободно следовать своей воле”[278]. Суть вот в чем: “Великой и главной целью объединения людей в государства и передачи ими себя под власть правительства является сохранение их собственности”[279]. Законодательная власть не может “лишить какого-либо человека какой-либо части его собственности без его согласия”, что означает согласие большинства представителей относительно налогообложения. Это, как хорошо понимал Локк, имело поистине революционное значение. Вскоре после событий 1688 года он записал:
Законодательная власть представляет собой лишь доверенную власть, которая должна действовать ради определенных целей, и поэтому по-прежнему остается у народа верховная власть устранять или заменять законодательный орган, когда народ видит, что законодательная власть действует вопреки оказанному ей доверию[280].
Хотя до 1776 года в Америке появилось лишь одно, притом несовершенное, издание “Двух трактатов о правлении”, идеи Локка сильно повлияли на развитие североамериканского общества. Политика же Латинской Америки после обретения ею независимости привела к метаниям между анархическим естественным состоянием по Гоббсу и грубой карикатурой на его суверена.
Новый Свет дал западноевропейским монархиям обширные территории. Перед поселенцами – испанцами в Южной Америке, англичанами в Северной Америке – встал вопрос: как распределять землю?
Капитан первого судна, прибывшего в Каролину, привез в Новый Свет “Основные законы” (Fundamental Constitutions of Carolina) – институциональный шаблон с особым упором на вопрос о земле. “Основные законы” составил в марте 1669 года Локк в свою бытность секретарем графа Шефтсбери, одного из 8 “лордов-собственников” провинции Каролина. Документ примечателен и тем, что в нем сказано, и тем, чего в нем нет. Локк, следуя желанию своего патрона, стремившегося “избежать… многолюдной демократии”, набросал следующий проект. В Америке должно было появиться иерархическое общество с потомственным дворянством (графом-палатином, ландграфами, баронами, касиками и так далее) и строгие правила отчуждения и раздела их обширных земель. Локк также пытался запретить адвокатскую деятельность, “это низкое, постыдное дело – защиту в суде за деньги или вознаграждение”. По настоянию Шефтсбери Локк внес в проект положение (статья 96) о признании англиканской церкви официальной церковью Каролины[281]. Колонисты мудро проигнорировали большинство его предложений, однако восприняли одну из ключевых идей: о связи политического представительства и собственности. Статья 4 “Основных законов” определила, что 3/5 земель следует распределить “среди народа”. Статьи 71 и 72 определили статус парламента, созываемого раз в 2 года, а также условие, что
никто не может быть избран в парламент, если он не владеет на праве собственности менее чем 500 акрами земли в округе, от которого избирается; и никто, владеющий на праве собственности менее чем 50 акрами земли в указанном округе, не может участвовать в выборах указанного члена [парламента].
Итак, от распределения земли в Каролине зависело многое.
Некоторое время боялись, что флотилия с первыми колонистами, ехавшими в Каролину, пропала в море. На самом деле они благополучно прибыли в Америку. Это стало известно, когда было принята Барбадосская хартия (1652). Важнее всего там было вот что: “Каждому полноправному гражданину, который приедет… до 25 марта 1672 года сюда для жительства и обустройства, полагается навечно 100 акров земли для него и его наследников”. Как несвободные могли воспользоваться этим предложением? После того, как законтрактованные отрабатывали положенный срок (обычно 5–6 лет), они также должны были получить землю.
Миллисент Хау и Абрахаму Смиту в Англии приходилось очень тяжело. Переезд за Атлантику тоже был опасным предприятием: они, несомненно, знали, что многие умирали в первый год – два адаптации к условиям североамериканских колоний. Однако у них была причина рискнуть. В Англии имущественные права защищались, но собственность была сосредоточена в руках немногих (в 1436 году 6–10 тысяч дворянских семей владели около 45 % земли, церковь – 20 %, корона – 5 %). А в Америке буквально из низов можно было шагнуть вверх по лестнице собственности. В этом заключалась суть системы подушного права (также существовавшей в Виргинии, Мэриленде, Нью-Джерси и Пенсильвании). Она отлично подходила для колоний, где земли было много, а рабочих рук не хватало[282]. Локк заметил (“Некоторые соображения о последствиях снижения процента и повышения стоимости денег”), что “большинство стран в цивилизованных частях мира более или менее богаты либо бедны в зависимости от малочисленности или избытка своего населения, а не бесплодности или плодородности своих земель”. Конкурирующие колониальные державы (например, Испания и Голландия) не занимались колонизацией: “Все, что они делают в Ост-Индии – это война, торговля и возведение укрепленных городов и крепостей на побережье, чтобы обеспечить монопольную торговлю со странами и народами, которые они завоевывают. Они не расчищают землю, не обрабатывают ее… как это делают англичане”[283]. Активное использование земли было не только более высокой формой империализма в экономическом смысле. Оно оправдывало присвоение земель аборигенов – охотников и собирателей. Локк писал, что собственностью является “участок земли, имеющий такие размеры, чтобы один человек мог… возделать его и употребить его плоды… Человек как бы отгораживает его своим трудом”[284]. С этой точки зрения индейские охотничьи угодья являлись terra nullius – “ничьей землей”, и их можно было обрабатывать.
